Шейн, стр. 18

— А вы можете меня научить, — спрашивал я, — бросать человека так, как вы Криса бросили?

Он молчал так долго, что я думал, уже вообще не ответит.

— Таким вещам нельзя научиться, — сказал он наконец. — Ты это умеешь — и все… — А потом вдруг заговорил быстро-быстро, чуть ли не умоляющим тоном — я от него никогда такого не слышал: — Я пробовал. Ты ведь видел это, Боб, верно ведь? Я терпел, когда он на Меня наскакивал, я ему дал возможность уйти. Человек может сохранить самоуважение, даже не запихивая его кому-то в глотку. Ты ведь, конечно, видел это, Боб?

А я ничего не видел. То, что он пытался мне объяснить, я в тогдашнем возрасте понять просто не мог. Я даже не мог придумать, что ему сказать.

— Я дал ему возможность решить самому. Ему не надо было прыгать на меня второй раз. Он мог закончить это миром — и не ползая на брюхе. Мог, если бы был настоящим мужчиной. Разве ты не видишь, Боб?

Ничего я не видел. Но я сказал, что видел. Он был такой серьезный, ему так нужно было, чтобы я подтвердил. Прошло много, очень много времени, прежде чем я это увидел, тогда я уже сам стал мужчиной, но Шейн» не была рядом, чтобы я мог сказать ему об этом…

Я не знал наверняка, замечает ли отец и мать изменения в нем. Они об этом не разговаривали, во всяком случае, при мне. Но однажды, ближе к вечеру, я подслушал кое-что, и понял, что мать все знает.

Я примчался домой из школы, переоделся в старую одежду и собрался было поглядеть, что там поделывают отец с Шейном на кукурузном поле, как вдруг вспомнил про одну штучку, которая у меня несколько раз получалась. Мать была категорически против того, чтоб жевать что-нибудь между завтраком и обедом — или там обедом и ужином. Очень неразумный взгляд. А у меня все мысли вертелись вокруг ее печенья, которое она держала в жестяной коробке на полке возле печи. Она устроилась на веранде чистить картошку, ну, а я пробрался на зады дома, влез через окно в свою комнатку, а оттуда на цыпочках пробрался на кухню. И в тот момент, когда я потихоньку подсовывал под полку стул, я услышал, как она зовет Шейна.

Отец, видно, послал его за чем-то в сарай, потому что он оказался возле веранды почти сразу. Я выглянул через переднее окно и увидел, что он стоит близко к веранде со шляпой в руке и слегка поднял голову, чтобы смотреть на нее, — а она наклонилась вперед на своем стуле.

— Я хотела поговорить с вами, пока Джо нету рядом.

— Да, Мэриан. — Он назвал ее так же, как отец звал, вроде бы по-простому, без церемоний, но уважительно — он всегда к ней так относился, и глаза у него были ласковые, он больше ни на кого так не смотрел.

— Вы ведь беспокоились, не правда ли, относительно того, что может случиться из-за этой истории с Флетчером? Вы думали, дело ограничится тем, чтоб не дать ему запугать вас, прогнать отсюда, и чтобы помочь нам в трудное время. Вы не предполагали, что дело зайдет так далеко, как теперь. А сейчас вы озабочены, думаете, что сможете сделать, если снова начнется какая-то драка…

— Вы очень проницательная женщина, Мэриан.

— И еще вы думали, что, может быть, пора вам ехать дальше.

— А это как вы узнали?

— Потому что именно это вам и следует сделать. Ради себя самого. Но я прошу вас — не уезжайте. — Мать была такая взволнованная, серьезная и, с этими солнечными лучами, играющими у нее на волосах, красивая, как никогда. — Не уезжайте, Шейн. Вы нужны Джозефу. Больше, чем когда-либо. Больше, чем он захочет признать.

— А вам? — Губы Шейна едва шевельнулись, и я не был уверен, что слова он произнес именно эти.

Мать колебалась. Потом голова ее поднялась кверху.

— Да. С вами я должна говорить только честно. Мне вы тоже нужны.

— Та-а-а-ак, — сказал он тихо, и слова замерли у него на губах. Он серьезно и сосредоточенно разглядывал ее. — Вы знаете, о чем просите, Мэриан?

— Я знаю. И знаю, что вы — человек, который мог бы устоять против такой просьбы. Во многом мне и самой было бы легче, если бы вы уехали из долины и никогда не возвращались. Но мы не можем позволить, чтобы Джо потерпел поражение. Я рассчитываю на вас, надеюсь, что вы поможете… я не имею права это допустить. И вам придется остаться, Шейн, независимо от того, как это трудно для нас двоих. Без вас Джо не сохранит ферму. Он не сможет выстоять против Флетчера в одиночку.

Шейн молчал, и мне показалось, что ему страшно трудно, будто его в угол загнали. Мать говорила негромко, медленно, тщательно подбирая слова, и голос у нее начал дрожать.

— Лишить Джо этой фермы — все равно что убить его. Он слишком стар, чтобы начать с начала где-то в другом месте. Да, мы бы переехали и, может быть, даже неплохо устроились. В конце концов, он — Джо Старрет. Он настоящий мужчина и умеет сделать все, что должно быть сделано. Но он обещал мне вот эту ферму, когда мы поженились. Она была у него в мыслях все первые годы. Он работал за троих, лишь бы заработать побольше денег на все, что нам нужно будет. Как только Боб подрос настолько, чтобы хоть немного помогать мне, и нас можно было оставить одних, он поехал сюда, оформил заявку, построил тут все своими собственными руками, а потом привез нас сюда, и это место стало нашим домом. И никакое другое не сможет нам его заменить.

Шейн глубоко вздохнул и понемногу выдохнул. Он улыбнулся ей — а у меня почему-то сердце за него заболело.

— Джо должен гордиться такой женой, Мэриан. Не терзайтесь больше, Мэриан. Вы не потеряете эту ферму.

Мать тяжело опустилась на стул. Ее лицо, по крайней мере, с той стороны, что мне видна была, просияло. А потом, как и положено женщине, она начала противоречить сама себе.

— Но этот Флетчер — подлый и хитрый человек. Вы уверены, что все кончится хорошо?

Шейн уже сорвался с места и шел к сараю. Он остановился и снова повернулся к ней:

— Я сказал: вы не потеряете эту ферму.

И было понятно, что так и будет — по тому, как он это сказал, и потому, что это сказал он.

У нас в долине опять настало мирное время. С то вечера, как Шейн съездил в городок, ковбои Флетчера перестали пользоваться дорогой вдоль гомстедов. Они вообще не трогали нас, даже на том берегу лишь изредка мелькал какой-нибудь всадник. У них хватало причин, чтобы оставить нас в покое. Они были заняты — чинили хозяйский дом и огораживали еще один кораль, готовились к прибытию нового стада, которое Флетчер собирался пригнать весной.

И, тем не менее, как я заметил, отец теперь стал таким же бдительным и настороженным, как Шейн. Они оба теперь всегда все делали вместе. Они больше не расходились, чтобы работать по отдельности в разных частях фермы. Они работали вместе, и в городок ездили вместе, если что-то нужно было. И еще отец стал все время носить револьвер, даже в поле. Он нацепил его сразу после завтрака на следующее утро после драки с Крисом и вопросительно глянул на Шейна, застегивая пряжку, — я этот взгляд заметил. И Шейн покачал головой, и отец кивнул, приняв к сведению его решение, а потом они вышли вместе, не сказав вслух ни слова.

Стояли красивые осенние дни, ясные и волнующие душу, воздух был прохладен лишь настолько, что ты чувствовал его легкое покалывание; пока не случилось еще сильных холодов, которые скоро хлынут с гор и затопят долину. Была пора сбора урожая, поднимающая дух и уравнивающая настроение души с бодрым состоянием тела. И казалось невозможным, что в эту прекрасную пору может внезапно и стремительно вспыхнуть насилие…

По субботам к вечеру все забирались в легкую повозку, мать с отцом садились на сиденье, мы с Шейном устраивались сзади, свесив ноги, и отправлялись в городок. Это был перерыв в повседневной рутине, которого мы ждали всю неделю.

В это время в заведении Графтона всегда царило оживление, люди, все знакомые, входили и выходили. Мать закупала припасы на следующую неделю, убивая на это массу времени и тараторя с другими женщинами. Она, как и жены других фермеров, была большой любительницей обмениваться кулинарными рецептами, и они устроили тут себе главный рынок для этой меновой торговли. Отец передавал мистеру Графтону заказ на все, что нужно, и немедленно отправлялся за почтой. Он регулярно получал каталоги сельскохозяйственного оборудования и проспекты из самого Вашингтона. Он бегло перелистывал их, просматривал письма, если какие были, а потом усаживался на бочку и разворачивал свою газету. Но не проходило и минуты, как он ввязывался в спор с первым попавшимся собеседником о лучших для Территории сортах растений, и по-настоящему газету читал Шейн.