Гэбриэль Конрой (др. перевод), стр. 90

Она скомкала телеграмму, швырнула ее на пол, потом вся побелела и грохнулась без чувств к самым ногам отца Фелипе. Отец Фелипе поглядел сперва на бумагу, затем на неподвижное тело своей духовной дочери. Мужчина, человек, проживший на свете много лет и основательно изучивший женскую природу, он (не скрою этого в своей правдивой повести) решил сначала заняться телеграммой. Она гласила:

«Сожалением сообщаю только что полученным сведениям жила Конроя исчезла результате землетрясения компания прекращает выплату акции обесценены. Дамфи».

Отец Фелипе склонился над бесчувственной молодой женщиной и поднял ее на руки.

— Бедняжка! — сказал он. — Артур, конечно, ничего не знал об этом!

Глава 2

Желтый конверт

На сей раз, словно в насмешку, все дурные слухи о жиле Конроя оправдались. Иные из акционеров еще пытались тешить себя надеждой, что это очередной трюк играющих на понижение дельцов, но, увы, очень скоро прискорбные факты, изложенные в телеграмме мистера Дамфи, сделались достоянием широкой гласности. Акции продавались сперва по тридцати пяти долларов за штуку, потом по десяти, потом за них не стали давать ни цента. Уже через час после землетрясения вся Гнилая Лощина знала, что жила «ушла в землю», что ее накрыло сверху пластом гранита неслыханной толщины, что сокровище навеки погребено в земных недрах. Жила «ушла». Но куда же? А бог ее знает! Было выдвинуто несколько более или менее научных объяснений происшедшего. Сторонники одного из них считали, что жила «опустилась», противники их, наоборот, твердили, что гранит «поднялся»; впрочем, и те и другие соглашались, что все равно ничего тут не поделаешь. Природа каменным своим перстом не раз указывала на явно зримые и относящиеся к историческому прошлому Лощины следы подобных же геологических перемен. Но у обитателей Гнилой Лощины сумрачная формула «предупреждаю вас!», даже исходя из уст природы, имела не более успеха, чем высказывания пророков пессимистического направления из их собственной среды.

Дурные вести распространились с огромной быстротой. Несколько путешествующих калифорнийцев узнали о случившемся, находясь в Европе; с нахмуренными лицами они устремились к своим банкирам. Дурные вести заставили побледнеть опекуна, коему было доверено имущество сирот; нагнали страху на нескольких вдов; вынудили некоего клерка, пользовавшегося особым доверием хозяина, с позором уйти в отставку; произвели столь ошеломляющее впечатление на мистера Рейнора в Бостоне, что все, кто внимал последнее время его похвалам калифорнийской экономике, поняли сразу, что он не выдержал характера и оставил в Калифорнии некоторую часть своих сбережений. Тихоокеанское побережье было потрясено моральным ударом куда сильнее, нежели подземными толчками. О том, что землетрясение, грозящее людям увечьем и смертью, может вдруг повториться, — как-то не думалось; но этот удар по собственности породил сильнейшее брожение в умах. Если природа намерена и впредь односторонне нарушать контракт, в силу которого столь достойные люди приехали в Калифорнию и посвятили себя промышленному развитию края, что ж, тогда нужно сказать ей прямо, без обиняков: так дело не пойдем! Именно таково было решительное суждение свободной и просвещенной прессы. Некоторые из старейших калифорнийских поселенцев стали поговаривать о возвращении на Восток.

В этой обстановке всеобщего разброда мистер Дамфи сохранял железное спокойствие и даже проявлял по отношению к своим ближним некоторую добавочную свирепость. Никто из клиентов, не смел жаловаться ему на денежные потери или обнаружить перед лицом банкира нехватку выдержки.

— Дела дьявольски плохи, — говорил он каждому входящему в его кабинет. — Что имеете предложить?

Поскольку каждый таил в груди одно лишь страстное желание получить обратно потерянные деньги и именно об этом не решался сказать мистеру Дамфи, то банкир неизменно торжествовал победу. Торжествующим его застал и мистер Пуанзет, когда зашел к нему наутро после возвращения из Сан-Антонио.

— Ну как, невесело там? — спросил банкир довольно бодрым тоном. — Вдове повезло больше, чем некоторым ее соседям, но настроение у нее, полагаю, неважное. Сочувствую вам, Пуанзет. Как деловой человек, вы не станете оспаривать, что капитал был помещен надежно; но попробуйте доказать это женщине! Надеюсь, что ранчо заложено не более чем за половину стоимости. Ну как она, вне себя? Меня это не удивляет. Наверное, твердит, что ее надули.

Женщина всегда женщина! Мы-то с вами их хорошо изучили, не правда ли, Пуанзет?!

Испустив свой обычный лай, мистер Дамфи подмигнул гостю.

Артур поглядел на банкира с непритворным удивлением.

— Если вы имеете в виду миссис Сепульвида, — холодно сказал он, — я не виделся с ней. Думал навестить ее попозже, но ваша телеграмма нарушила мои планы. Я успел лишь побеседовать по делу с отцом Фелипе.

— Значит, вы не знаете, что жила Конроя разрушена землетрясением? Ушла вниз, под землю; а с нею и пятьдесят шесть тысяч вдовы! — Мистер Дамфи прищелкнул пальцами, как бы обозначая тем жалкую участь капитала, еще недавно принадлежавшего вдове. — Не знаете?

— Нет, — ответил Артур с глубоким спокойствием и какой-то томной задумчивостью во взоре, которая потрясла мистера Дамфи больше, чем самое сильное выражение отчаяния, — впервые слышу. Надеюсь, не это побудило вас вызвать меня телеграммой.

— Нет, — поспешил ответить Дамфи, не отрывая внимательных глаз от Пуанзета и стараясь разгадать причину непонятного, ни на что не похожего равнодушия своего гостя к денежным делам женщины, на которой он намерен был жениться. — Конечно, нет.

— Так вот, — сказал Артур с тем таящим угрозу спокойствием, по которому только и можно было судить о его глубоком интересе к предмету разговора. — Я еду в Гнилую Лощину, чтобы повидать Гэбриеля Конроя и выступить защитником на его процессе. Теперь прошу вас рассказать мне об этом убийстве, в котором, кстати говоря, Гэбриель, если он по-прежнему тот Гэбриель, каким я его знаю, не принимал, конечно, ни малейшего участия. За сим я готов выслушать и вашу историю; потому что маловероятно, чтобы вы вызвали меня, не имея к тому личной надобности. Понимаю, конечно, что вам показалось весьма соблазнительным теперь, когда Рамиреса больше нет, избавиться также от Гэбриеля и его жены. Но об этом позже. Расскажите мне про убийство.

Мистер Дамфи, подавленный Артуром и, так сказать, перешедший под его командование, вкратце изложил уже известные читателю факты; он получал полную информацию о происходящем прямо по телеграфу из Гнилой Лощины.

— В последней телеграмме говорится, что он снова задержан, — сказал Дамфи, — думаю, больше попыток линчевать его не будет. Он принял надлежащие меры, — добавил он, возвращаясь к прежнему самоуверенному тону, — у меня там свои люди.

В первый раз с начала разговора Артур словно очнулся от своих тайных дум и бросил на собеседника проницательный взгляд.

— Иначе вы и не могли поступить, — холодно заявил он, — не такой же вы болван, Питер Дамфи, чтобы потерять единственного свидетеля, доподлинно знающего о смерти вашей жены; даже если вы полагаете, что самозванка, выдающая себя за вашу жену, замешана в этом убийстве и будет скрываться от преследования закона. Не так уж вы глупы, чтобы не подумать о том, что миссис Конрой, которая обожает своего мужа, будет пытаться выручить его всеми доступными ей средствами и не постесняется раскрыть ваши тайны, чтобы спасти его и себя. Впрочем, зачем я вам это разъясняю, — добавил Артур, как бы опомнившись, — такой опытный бизнесмен, как вы, конечно, учитывает подобные обстоятельства, не дожидаясь советов со стороны.

По мере того как Артур развивал свои доводы, он следил, как румянец сменяется все большей бледностью на лице банкира, и по этим признакам прочитал, с бессознательным торжеством и с чувством превосходства (не скрою того от читателя), что мистер Дамфи не учел ни одного из названных им обстоятельств и если не преуспел в своих опрометчивых планах, то уж никак не по своей вине.