Капитан Хорнблауэр, стр. 62

Он сумрачно оглядел рассевшихся матросов и принялся читать. Раз уж приходится это делать, можно с тем же успехом делать хорошо. Читая, он, как всегда, восхитился красотой Кранмеровской прозы и блеском интерпретации. Кранмера сожгли на костре двести пятьдесят лет назад — лучше ли ему оттого, что сейчас читают его молитвенник?

Буш оттарабанил отрывок из священного писания громко и без выражения, словно окликал впередсмотрящего на фор-салинге. Потом Хорнблауэр прочел начальные строки псалма, скрипач Салливан заиграл первые ноты, Буш подал сигнал петь (сам Хорнблауэр никогда бы на такое не решился, оправдываясь тем, что он не фигляр и не итальянский оперный дирижер), команда разинула глотки и взревела.

Но и псалмы бывают не вполне бесполезны. По тому, как поет команда, капитан может многое узнать о ее настроении. В это утро то ли псалом попался особенно любимый, то ли матросы радовались солнечному свету, но горланили они от души, а Салливан запиливал на скрипке экстатическое облигато. Корнуольцы, видимо хорошо знавшие псалом, пели на голоса, привнося гармонию в немелодичный ор остальных. Хорнблауэр этого не замечал — его немузыкальное ухо не различало мелодий, и прекраснейшая музыка вдохновляла его не больше, чем грохот телеги по булыжной мостовой. Слушая непонятный гул, глядя на сотни разинутых ртов, он по обыкновению гадал: неужели легенда о музыке имеет под собой какое-то основание? Неужели другие люди слышат что-то кроме шума, или он единственный на борту не подвергся добровольному самообольщению?

Тут он увидел юнгу в первом ряду. Вот для кого псалом, безусловно, не просто шум. Юнга плакал навзрыд, стараясь в то же время держать спину прямой, а большие слезы бежали по его щекам и нос шмыгал. Что-то растрогало бедного мальчугана, задело какую-то струну в его памяти. Может быть, он последний раз слышал этот псалом дома, в знакомой церквушке, рядом с матерью и братьями. Сейчас он охвачен нестерпимой тоской по дому. Когда пение смолкло, Хорнблауэр порадовался и за себя, и за юнгу — следующий ритуал приведет мальчика в чувство.

Он взял «Свод Законов Военного Времени» и стал читать, как предписывало ему Адмиралтейство. «Свод Законов Военного Времени» звучал каждое воскресенье на каждом из кораблей Его Британского Величества. Хорнблауэр читал его пятисотый, наверно, раз, он помнил наизусть каждую строчку, каждый период, каждый поворот фразы, и читал он хорошо. Это лучше, чем долгое богослужение или тридцать девять догматов англиканского вероисповедания. Вот сухой, без полутонов, кодекс, суровый призыв к долгу простому и ясному. Какой-то адмиралтейский клерк или крючкотвор-стряпчий был не меньше Кранмера одарен умением облекать мысли в слова. Здесь не было ни трубного зова, ни трескучего призыва к чувствам, лишь холодная логика, поддерживающая в море британский флот и вот уже семнадцать лет спасающая Англию в отчаянной борьбе за существование. По гробовому молчанию слушателей Хорнблауэр знал, что внимание их приковано к чтению. Сложив бумагу и подняв глаза, он увидел суровые, решительные лица. Юнга в первом ряду позабыл про слезы, похоже, он только что твердо решил в дальнейшем неукоснительно исполнять свои обязанности. А может, он размечтался о будущих подвигах, когда и он станет капитаном в мундире с золотым позументом, и тоже будет командовать семидесятичетырехпушечным кораблем.

Во внезапном приливе чувств Хорнблауэр гадал, защитят ли возвышенные чувства от летящего пушечного ядра — ему припомнился другой корабельный юнга, которого у него на глазах размазало в кровавое месиво ядром с «Нативидада».

VIII

В тот вечер Хорнблауэр расхаживал по шканцам. Предстояло решить сложнейшую проблему, и кормовая галерея не годилась — чтобы думать, надо было ходить быстро, так быстро, как не позволяла низкая балюстрада, где все время надо было пригибаться. Офицеры, видя его состояние, отступили на подветренную сторону и освободили ему наветренную, почти тридцать ярдов шканцев и переходного мостика. Взад и вперед ходил он, взад и вперед, набираясь мужества осуществить то, чего страстно желал. «Сатерленд» медленно скользил по волнам, западный бриз дул с траверза, караван сгрудился всего в нескольких кабельтовых под ветром. Джерард со щелчком сложил подзорную трубу.

— От «Лорда Монингтона» отвалила шлюпка, сэр. — Он торопился предупредить капитана, чтобы тот, если пожелает, успел затвориться в каюте. Впрочем, Джерард не хуже Хорнблауэра знал, что капитану не следует слишком явно пренебрегать важными господами, следующими на кораблях Достопочтенной компании.

Хорнблауэр следил, как приближается похожая на жука шлюпка. Предыдущие десять дней сильный норд-ост не только подгонял конвой — сейчас они были уже на широте Северной Африки, отсюда индийцам предстоит добираться на свой страх и риск — но и до вчерашнего дня не позволял обмениваться визитами. Вчера шлюпки так и сновали между индийцами, сегодня гостей предстоит принимать Хорнблауэру. Отказать он не может, тем более что через два часа расставаться — испытание надолго не затянется.

Шлюпка подошла к борту, и Хорнблауэр пошел встречать гостей: капитана Осборна с «Лорда Монингтона» в форменном кителе и высокого сухопарого незнакомца в цивильной одежде с лентой и звездой.

— Добрый вечер, капитан, — сказал Осборн. — Позвольте представить вас лорду Истлейку, назначенному губернатором в Бомбей.

Хорнблауэр поклонился, лорд Истлейк тоже.

— Я прибыл, — прочистив горло, сказал лорд Истлейк, — дабы просить вас, капитан Хорнблауэр, принять для вашего судна этот кошелек с четырьмя сотнями гиней. Пассажиры Ост-Индских судов собрали их по подписке в благодарность за мужество и сноровку, проявленные командой «Сатерленда» в стычке с двумя французскими каперами возле Уэссана.

— От имени моей команды благодарю вашу милость, — сказал Хорнблауэр.

Жест весьма любезный, и Хорнблауэр, принимая кошелек, чувствовал себя Иудой — он-то знал, какие планы вынашивает в отношении Ост-Индской компании.

— А я, — сказал Осборн, — должен передать вам и вашему первому лейтенанту самое сердечное приглашение отобедать с нами на «Лорде Монингтоне».

На это Хорнблауэр с видимым огорчением покачал головой.

— Через два часа нам расставаться, — сказал он. — Я как раз собирался поднять соответствующий сигнал. Глубоко сожалею, что вынужден отказаться.

— Мы на «Лорде Монингтоне» будем весьма опечалены, — сказал лорд Истлейк. — Из-за непогоды мы все десять дней были лишены вашего общества. Возможно, вы измените свое решение?

— Я впервые совершаю этот переход так быстро, — вставил Осборн. — И, кажется, должен сказать «увы», ибо именно из-за этого мы не сможем повидаться с флотскими офицерами.

— Я на королевской службе, милорд, и подчиняюсь строжайшим приказам адмирала.

Против такой отговорки будущий губернатор Бомбея возразить не сможет.

— Понимаю, — сказал лорд Истлейк. — Могу ли я, по крайней мере, познакомиться с вашими офицерами?

Опять весьма любезный жест. Хорнблауэр подозвал одного за другим: просоленного Буша, изящного красавца Джерарда, Морриса, капитана морской пехоты и двух его долговязых субалтернов, остальных лейтенантов и штурмана, вплоть до младшего мичмана. Все были польщены и взволнованы знакомством с лордом.

Наконец лорд Истлейк собрался уходить.

— Всего доброго, капитан, — сказал он, протягивая руку, — желаю вам успешных действий в Средиземном море.

— Спасибо, милорд. Вам счастливо добраться до Бомбея. Успешного и славного губернаторства.

Хорнблауэр взвесил на руке кошелек — вышитый парусиновый мешочек, над которым кто-то изрядно потрудился в последние дни. Он ощущал тяжесть золота и хрустящие под пальцами банкноты. Ему хотелось бы посчитать это призовыми деньгами и взять себе соответствующую долю, но он знал, что не может принять награду от штатских. Тем не менее, команда пусть продемонстрирует должную благодарность.

— Мистер Буш, — сказал он, когда шлюпка отвалила. — Прикажите матросам выстроиться на реях. Пусть трижды крикнут «ура!».