Магнолия, стр. 32

– И что? – недоуменно спросила Магнолия, чувствуя подвох. – Разве он не был втройне гением?

– Не был! – сморщился Доктор.

«Не был он трижды гением, ПетькаГорищук! Ну не был. Он прикладник был, скорее, но не теоретик. А такую штуковину, как ты, девочка моя, просто так – за здорово живешь – конструированием, перебором вариантов – не получишь. Нет. Здесь нужно для начала разработать новую научную дисциплину – да и не одну! – новую физику, новую биологию, новую физиологию человека… И только потом уж можно приступать к технологической проверке всех этих новых наук. Да на это не одно поколение первоклассных ученых нужно! И то – неизвестно еще, получится ли… А у него – раз, понимаешь, и целое супервойско! Нет, детка, не клеится все это так».

– А как клеится?

«Как? Да вот так, что создать вас Петька мог только по чужим, уже готовым технологическим разработкам – по чертежам, образно говоря. Только в этом случае. Я много думал – и другого варианта, ты уж извини, не придумал. Хотя, конечно, при этом варианте положение только еще больше запутывается: если вас не Горищук придумал, то кто? Мы ж только что доказали, что такого человека, который мог бы подкинуть Горищуку чертежи ваши, – такого просто не может существовать в природе… Ну, в самом деле – не пришельцы же их ему подкинули? Я лично ни в каких пришельцев не верю – так что?!»

Доктор развел руками – в том числе и той, которая сжимала левую ладонь Магнолии, – и вид открывшейся этой ладони был столь неожиданным, что он даже выпустил ее из своей руки. Даже, можно сказать, отбросил подальше от себя. Испугался…

Зрелище, и правда, было малоаппетитное.

6

Черная кожа лопнула в нескольких местах, разошлась глубокими трещинами, и лоскуты топорщились над розовато-кровавыми, как свежее мясо, обнажившимися участками ладоней.

Ой, и на второй руке то же самое!

Боли при этом не было никакой. Но уж лучше бы боль – так стыдно, так неловко стало Магнолии! Покраснев, она запрятала противные конечности за спину, прикусила губку.

– Ну, ладно, девочка, что ты… – пробормотал Доктор с таким жалостливым удивлением – просто хоть сквозь землю проваливайся!

И сразу стало так темно-темно. И тихо-тихо… А воздух стал сырой, холодный. И только тихонько: кап, кап, кап…

– Доктор! – шепотом позвала Магнолия.

Шепот вернулся к ней негромким эхом. Ой, откуда здесь возьмется Доктор! Похоже, это какая-то пещера. Подземный грот.

Она осторожно поводила руками в темноте вокруг себя – ничего, пусто! Уж не провалилась ли она сдуру опять в какое-нибудь иное измерение?

Присев на корточки, Магнолия потрогала ладонями землю.

Если это была земля. А это явно было не земля. Холодный, довольно гладкий и ровный камень, чудовищно ледяной на ощупь.

Так. Ну хотя бы есть твердое основание.

Разогнувшись, она сделала несколько неуверенных шагов вперед.

Нет, все-таки очень холодно. Как-то поначалу она даже не придала этому значения, а теперь сырой холод, заполняющий все вокруг, продрал вдруг до костей, и все тело прямо-таки затряслось. Аж зубы заклацали. Или это нервное?

Продолжая идти, она обхватила себя руками, пытаясь хоть чуть согреться, и чуть лоб не расшибла, наткнувшись на стену.

Стена была каменная и очень твердая.

Это столкновение так озадачило ее, что на несколько мгновений даже дрожь прекратилась. Однако, только лишь Магнолия начала шарить ладонями по неровной поверхности стены, дрожь возобновилась с прежней силой. Дергающиеся руки так и стукались о каменные выступы.

Время от времени проверяя прыгающей рукой – есть ли еще слева стена, не повернула ли? – Магнолия двинулась дальше.

Не потеряв направления, она прошла довольно крутой поворот, но дальше произошло непредвиденное – ойкнув, она наткнулась на дверь.

То, что именно на дверь – несомненно: на ровной поверхности присутствовала дверная ручка – и Магнолия за нее тут же подергала.

Безрезультатно. Холодная, вроде как железобетонная, дверная плита, влажно-шершавая на ощупь, не поддалась.

Осторожно переступая вдоль нее, Магнолия нашла край двери – рубеж, после которого начинались неровности стены. Потрогала руками внизу, вверху – насколько могла дотянуться – и со вздохом отступила: ни щелочки не нашлось. Пути дальше просто не было. Оставалось только поворачивать и искать выход в противоположном направлении.

Но Магнолия этого не сделала. По двум причинам. Во-первых, она ясно ощущала, что может выбраться из этого подземелья гораздо быстрее тем же способом, каким попала. Стоило лишь захотеть. И сделать при этом ма-аленькое усилие. Для описания этого усилия слова, которые Магнолия знала, не годились, но – чуть захотеть – и она вернется назад, к Доктору, в яркий, горячий от солнца летний полдень. Магнолия ясно чувствовала направление, в котором следовало возвращаться. Вернее, даже не направление, а некий след, оставленный ею же по пути сюда. Некую тропинку в окружающем мраке. И по этой тропинке в мгновение ока можно было махнуть домой.

Ну и вторая причина: она ведь перенеслась в эту темень вовсе не просто так. В этом перемещении проявилась чья-то воля. Магнолии нравилось, что эта воля была не злонамеренная, не категорически-императивная, а мягкая, неотчетливая, с ласково-просительной интонацией. Чего от Магнолии нужно – это было не совсем понятно. Но и торопиться домой не хотелось.

Магнолия еще разок подергала массивную дверную ручку. Нет, так просто эта дверь не откроется, нечего и рассчитывать… В задумчивости Магнолия оперлась ладонью на бункерно-влажную поверхность.

Ну – думай, удалая головушка, думай. Что-то ведь надо делать? Какие-то действия предпринимать?..

Негромко, резко чмокнув – так, что Магнолия вздрогнула всем телом, плита разошлась под ее ладонью. И не успела Магнолия опомниться, как по локоть провалилась в каменные внутренности двери.

И просьба – одной бесконечной нотой звеневшая внутри – как тревожный сигнал, как зуммер будильника – мгновенно смолкла.

В распростершемся вокруг молчании Магнолия даже не пыталась выдернуть руку – это было сейчас не нужно. Нечто очень важное и трагичное ощутила ее рука.

Беспредельную печаль. Мировую тоску. Безумное горе. Они царили внутри каменной плиты. Плотным морозным слоем, судорогой отчаяния охватывали руку. Будто и не плита это была, а живое окаменевшее существо. И окаменело оно довольно давно – в минуту горчайшей утраты, да с тех пор так и осталось – наедине со своей бедой. Превратилось в дверь, не ведущую никуда.

Что-то в этом существе было от собаки, потерявшей хозяина. Существу надо было помочь, пожалеть хотя бы – нельзя же, в самом деле, бросать его в таком состоянии!

И Магнолия осторожно пошевелила внутри плиты пальцами. Погладила ее внутренности, стиснутые холодным, отчаянным безверием.

Ну что ж, ну что ж делать… – как бы говорила своими осторожными прикосновениями Магнолия, – ну успокойся… Хозяина, конечно, никто не может заменить, но ведь жить-то надо – тут тоже ничего не поделаешь. Давай я тебя приласкаю, поглажу вот здесь, почешу – глядишь, чуть полегче станет…

Пальцы, застывшие в каменных внутренностях плиты, слушались еле-еле. Магнолии с большим трудом удавалось шевелить ими. И она упорно шевелила, до боли напрягала руку, разгоняя по ней кровь.

Она чувствовала – ее утешающие прикосновения начали действовать. Медленно, едва уловимо внутреннее состояние существа-плиты начало меняться. Чуть потеплели печальные неровности, чуть расправились напрягшиеся бугры, чуть разгладились острые складки. И даже вокруг как-то вроде потеплело в этой тоскливой черноте, что окутывала Магнолию. Наметились просветы. Совсем небольшие, неяркие – но чьи-то судьбы повернулись, чьи-то помыслы обратились к добру…

Вот это – работка! Это – по мне! Магнолия чувствовала себя неким мастером, настраивающим очень нежный и хрупкий музыкальный инструмент: вот от ее поглаживаний стал чище и светлее один тон, вот зазвучал сильнее и увереннее другой. Какие славные звуки!