Пешки, стр. 52

В другой беседе возник вопрос о женитьбе в случае увольнения со службы «с позором». Многие «курсанты» утверждали, что если молодые люди влюблены друг в друга, то неважно, как будет уволен со службы солдат. Бывший заключённый на это заметил: «Если она захочет есть, если ей нужны будут туфли, то вся любовь испарится».

Вызов политике лагерных властей чаще всего бросают «курсанты», ранее осуждённые за отказ выполнять приказы старших начальников по политическим причинам. Такие «курсанты» обычно бывают убеждены, что виновен не солдат, не желающий воевать, а вся военная система, принуждающая его быть участником грязной войны. «Курсанты», придерживающиеся подобных взглядов, обычно лишены возможности проповедовать их в лагере. Они назначаются в отдельные группы, которые не участвуют в беседах, проводимых персоналом лагеря со всеми «курсантами». Бывает и так, как это случилось с рядовым Джеймсом Гордоном. Этот солдат на занятиях по гражданским правам осмелился задать преподавателю каверзный вопрос. «Курсантов» сразу же лишили обычного перекура между занятиями, а на следующем уроке преподаватель сказал, что виноват в этом Гордон. Самого Гордона он заставил весь урок пролежать на спине с поднятыми вверх руками и ногами.

Хотя офицеры-воспитатели стремятся действовать методом убеждения, «курсантам» всё время напоминают о том, что грозит им в случае нарушения лагерного порядка. Почти в центре территории лагеря находится двухэтажное здание, окружённое проволочным забором. Это — тюрьма, где содержатся «курсанты», которые без должного усердия относятся к занятиям в лагере или отказываются соблюдать установленный порядок. Чтобы напомнить «курсантам» о суровой жизни заключённых, в последнюю неделю их пребывания в лагере обязательно проводится «экскурсия» в Ливенуортскую военную тюрьму, располагающуюся неподалёку от лагеря. «Это производит колоссальное впечатление», — заявил один высокопоставленный офицер.

Девять недель пребывания в лагере, классные занятия и интенсивная военная подготовка, по сути дела, эквивалентны периоду начальной подготовки солдат в линейных частях и подразделениях сухопутных войск. Успешно закончившим курс подготовки засчитывается весь срок тюремного заключения, на который они были осуждены по приговору суда. «Курсанты» направляются для прохождения службы в части и подразделения сухопутных войск.

Около 14 процентов прибывающих в лагерь заключённых не оканчивают курса подготовки. Из тех, кто полностью прошёл курс подготовки, 70 процентов прибывают к новому месту службы согласно предписаниям, а 30 процентов сразу же уходят в самовольную отлучку. Из тех, кто прибывает к новому месту службы в срок, около 14 процентов вскоре снова совершают самовольную отлучку и «с позором» увольняются со службы. Таким образом, примерно на 44 процента направляемых в лагерь заключённых программа перевоспитания в лагере не оказывает никакого воздействия. Большинство этих людей возвращается в тюрьмы, где содержатся совершившие самовольные отлучки военнослужащие, а некоторые из них оказываются и в Ливенуортской тюрьме.

Одна из причин, по которым почти половина всех людей, проходящих через лагерь, никогда не становится примерными солдатами, состоит в том, что они твёрдо и непоколебимо решили не быть солдатами. «Большинство этих парней, — заявил один из офицеров лагеря, — только и ждут возможности уйти отсюда, чтобы снова совершить дисциплинарный проступок. Они не хотят служить в вооружённых силах».

Ещё одна причина заключается в том, что, несмотря на некоторую демократичность порядков в лагере, военная служба остаётся военной службой. Один из выпускников лагеря вскоре после освобождения написал следующее письмо полковнику Праудфуту:

«Я сейчас в самовольной отлучке, и мне кажется, что на этот раз у меня была уважительная причина, чтобы уйти.

В первый же день по прибытии к месту службы мне пришлось испытать неприятное чувство. Я явился к дежурному по части и доложил, что прибыл из лагеря. В этот момент вошёл старшина роты. Услышав мои слова, он воскликнул: «Ещё один сукин сын!» Я сразу понял, что меня ждут неприятности.

Устроившись в казарме, я отправился в канцелярию роты, чтобы попросить у старшины увольнительную записку. Я сказал старшине, что очень нуждаюсь в увольнении, так как был лишён свободы почти пять месяцев.

Старшина ответил, что не даст мне увольнительную записку. Тогда я спросил, можно ли обратиться к командиру роты, но старшина сказал, что капитан занят и не будет в роте весь день.

Я покинул канцелярию в расстроенных чувствах. Первое, что мне пришло в голову, — это уйти из казармы без разрешения. Так я и сделал. Три дня спустя я снова вернулся в роту.

Здесь-то и началось все. Я явился к старшине, и вот что он тогда сказал: «Итак, негодяй, вернулся? Знаешь, что я должен с тобой сделать? Бить, пока не посинеешь. Можешь снова уходить в самоволку, но знай: я от тебя не отстану. Ты — самое гнусное существо, какое мне только приходилось видеть».

Старшина отвёл меня к командиру роты и сказал: «Вот этот человек совершил самовольную отлучку. Я называю его человеком только потому, что на нём военная форма. Он трус, — видно, его так воспитали родители. Значит, его родители никуда не годятся, как никуда не годится и он сам».

Мне захотелось тут же ударить старшину. Меня никогда так не обижали. А командир роты тогда сказал: «Наше несчастье, что мы получаем таких трусов».

И я решил, что нельзя больше оставаться в этой части, иначе произойдёт что-нибудь такое, за что я снова окажусь за решёткой. Я не хочу снова попасть в тюрьму. Мне хотелось вернуться на службу, но со мной обошлись, как с собакой».

4

Когда обозлённых молодых людей лишают свободы на длительный срок, можно ожидать, что они взбунтуются. Если их содержат в переполненных камерах и условия содержания отличаются бесчеловечностью, то бунт практически неизбежен.

Выступления заключённых принимают различные формы. В тюрьме «Пресидио» они вылились в мирную демонстрацию. То же самое произошло в мае 1969 года в тюрьме в Форт-Орде, когда около 150 заключённых устроили демонстрацию протеста во дворе тюрьмы. Примерно в течение получаса после утренней поверки они пели религиозные песни, пока их не разогнали по камерам. В обед около 400 заключённых отказались принимать пищу. Забастовка проводилась в знак протеста против запрещения заключённым побеседовать с членами комиссии, проверявшей деятельность тюремной администрации, которая, кстати, поступила разумно, не наказав за забастовку никого из заключённых.

Иногда выступления заключённых военных тюрем принимают характер мятежа, сопровождающегося насилием. Летом 1968 года заключённые тюрьмы морской пехоты в Дананге (Южный Вьетнам) взбунтовались и сожгли несколько камер. Две недели спустя в армейской тюрьме в Лонгбине несколько сот заключённых, в большинстве негры, вырвались из камер, разгромили столовую, разрушили административное здание и сожгли всю тюремную документацию. Когда начальник тюрьмы попытался успокоить мятежников, он был избит до полусмерти. Стражникам едва удалось спасти его. Прибывшая в тюрьму рота военной полиции применила слезоточивый газ и, угрожая оружием, заставила заключённых разойтись по камерам. В итоге столкновения с полицией 59 заключённых было ранено и один убит.

В июне 1969 года около 150 заключённых тюрьмы в Форт-Диксе сожгли матрацы, разбили мебель и окна в тюрьме. Волнения среди заключённых произошли также в военных тюрьмах Форт-Брэгга, Форт-Райли, Форт-Карсона и Форт-Худа.

В военной тюрьме в Кэмп-Пендлтоне, где во взаимоотношениях между стражниками и заключёнными, равно как и между самими заключёнными, царит своеобразный закон джунглей, с 1968 года произошло пять крупных волнений и несколько волнений меньшего масштаба. Эта тюрьма, как заметил начальник тюрьмы Трежер-Айленд, по существующим там условиям «далека от гостиницы».

Тюрьма находится на пустынном холме, окружена забором из колючей проволоки со сторожевыми вышками. Большинство заключённых размещаются в бараках. Туалеты и душевые находятся вне бараков и явно не рассчитаны на многочисленных обитателей тюрьмы.