Пешки, стр. 25

Рядовой первого класса Ричард Кавендиш из Ричмонда (штат Виргиния) поступил в сухопутные войска в 1968 году на три года. В 1969 году он отправился во Вьетнам в составе 1-го батальона 28-го пехотного полка 1-й пехотной дивизии — знаменитой «Большой красной единицы» [45], которая оставила вечный след на вьетнамской земле, расчистив бульдозерами в джунглях, в двадцати пяти милях к северо-западу от Сайгона, полосу в полмили шириной в форме эмблемы дивизии. Пробыв пять месяцев на передовых позициях, Кавендиш был ранен под Лайкхе и получил медаль «Пурпурное сердце». Находясь на излечении, он начал сознавать бессмысленность войны и понял, что не сможет снова пойти в бой. Получив распоряжение вернуться в строй, он дезертировал в Сайгон. Через несколько месяцев Кавендиш явился с повинной, был предан военно-полевому суду, отбыл срок в каторжной тюрьме и был затем направлен на службу в тыл в качестве водителя грузовика. Ниже приводятся некоторые краткие заметки и размышления, которые он начал записывать в дневник примерно в это время:

«15мая. Здесь я только опускаюсь. Мне не подняться.

17мая. Хватит! Надо скорее что-то предпринять. Не могу выносить участия в этой войне. Геноцид! Был бы ячерным, не стал бы воевать.

28мая. Бригадный капеллан согласен, что эта война безнравственна, но ничем не может мне помочь.

8июня. Сегодня ходил в санчасть по поводу нервов. Стук-стук. Доктор сказал, что, если я хочу, чтобы прекратились головные боли и раздражительность, надо сначала привести в порядок свои личные проблемы. Прописал лекарство.

20 июня. Не думаю, что смогу долго прожить в США после окончания срока моей службы, если доживу до этого дня.

25 июня. Фрэнк мне здорово помог — он просто поднял мой дух. Дал мне №/3 таблетки. Только на крайний случай! Надеюсь встретиться с ним в Сан-Франциско в апреле. Он говорит, что будет там. Можно позвонить Фрэнку, чтобы он заехал за мной в Окленд.

14 июля. 62 дня до возвращения из Вьтнама.

18июля. Недавно много В-52 бомбили район Лайкхе.

20 июля. Сегодня ходил купаться на озеро. Когда мы с Кеном пришли, там мылись вьетнамец с ребёночком. Они выглядели такими спокойными и довольными. Кажется, наш приход их встревожил, пока они не поняли, что мы просто тоже хотим поплавать. Какая нелепая война! Если не брать каждый день в отдельности, а попытаться постигнуть её в целом, можнос ума сойти.

21июля. Много курю. Цены здесь довольно приличные. Ребята готовы выменять всё что угодно за пачку сигарет.

22июля. Начал писать письмо маме и Бетти. Прошлой ночью проспал миномётный налёт. Меня разбудили только во время ответного огня, а потом нам приказали уйти в бункер.

23 июля. 53 дня до отъезда.

25июля. Долго просидел в тени — попивал ледяную воду, курил, думал. Очень хочется съездить в отпуск. Никакой передышки. С нервами хуже, чем когда бы то ни было: взрываюсь по малейшему поводу. Не могу писать писем. Слова такие бесполезные. Вчера начал письмо маме и Бетти. Нечего сказать. Хоть бы что-нибудь случилось.

26июля. 50 дней.

1августа. Говорят, кто-то собирается купить целую страницу объявлений в «Вашингтон пост» для осуждения войны, отправиться к Пентагону, вылить на себя пять галлонов бензина и зажечь спичку. Трудно придумать более эффективный способ протеста против войны для ветерана Вьетнама. (В это время Кавендишу предоставили тридцатидневный отпуск, и он улетел в Сидней, в Австралию.)

13 августа. В Австралии совершенно другое настроение. Все веселы и счастливы. Каждый делает, что xoчeт. Когда вернусь домой, попрошу, чтобы Поль помог мне добиться увольнения с военной службы. Буду учиться на медика. Не хочется дезертировать, но не вижу другого выхода.

18сентября. (Снова во Вьетнаме.) Опять в карауле у склада боеприпасов. Ни минуты свободного времени до отъезда, если я сам не изменю положения вещей. На днях впервые вспрыснул опиум. Хорошая штука, здорово подействовало. Вроде стало полегче. Не знаю. Вильчатые автопогрузчики бегают по складу, как доисторические чудовища. Все стараюсь представить себе, как буду жить дома. Не могу — Соединённые Штаты так опустились. Больше не могу считать себя причастным к тому, что они теперь представляют. Собираюсь уйти своенной службы так или иначе. Хочу уйти! Сейчас же!

20сентября. Бомбовые удары В-52 каждый день сотрясают землю — хотим запугать вьетконговцев.

21сентября. Только что кончил писать Деб — просил о разводе. Надеюсь, она воспримет это как женщина. Не могу связываться ни с кем, пока не устроюсь.

22сентября. Надо, пожалуй, поторапливаться. Теряю друзей, за счёт которых можно пожить.

26 сентября. Двадцать дней до отъезда. Если что-нибудь со мной случится, они заплатят. Старшина начинает ко мне придираться. Хочу попросить разрешения отправиться сегодня в Лайкхе. Надо уладить дела и сходить в парную баню. Надеюсь, мы это сделаем.

28 сентября. В Лайкхе. Много нервотрёпки, никаких результатов. Все, с кем мне надо было поговорить, оказались на позициях. Хотел было сходить в парную баню, но не хватило времени. Успел только выпить в саду пива.

2 октября. Прервал выплату семье по аттестату. К концу месяца должен быть дома!»

3

Ричард Кавендиш вернулся домой [46], как и большинство американских солдат, отправлявшихся во Вьетнам. Наконец наступает день отъезда; солдат укладывает своё снаряжение, поднимается на борт самолёта, пересекает пять часовых поясов и снова опускается в «мир». Другой солдат, только что окончивший обучение, пересекает часовые пояса в противоположном направлении и занимает своё место в джунглях.

Однако солдат, который вернулся домой, ещё не совсем дома. Ему остаются месяцы, а иногда больше года до истечения срока службы. Его назначают в гарнизон, обычно настолько далеко от дома, насколько позволяет география. Медленно тянутся тоскливые дни ожидания, пока истечёт его срок, во время которых ему приходится выносить, по выражению одного солдата, «послевьетнамскую чепуху».

Эти последние месяцы службы солдата могут быть почти такими же несчастными, как дни во Вьетнаме. Может быть, принимая во внимание ужасы войны в Индокитае, это трудно себе представить. Но солдат, переживший этот ад, вовсе не настроен подвергаться муштре. Он убивал и проливал кровь за дядю Сэма и теперь ожидает, что к нему будут относиться как к герою или по крайней мере как к человеку. Однако вместо этого от него требуют, чтобы он вернулся к своей довоенной роли негра.

Наряду со всеми разочарованиями и опасностями служба во Вьетнаме допускает известную свободу, которой лишён солдат вне действующей армии. Во Вьетнаме солдат может курить наркотики, отращивать волосы, выглядеть неряшливо, — короче говоря, быть какой-то личностью. Пока он убивает или несёт патрульную службу, к нему не придираются.

В Штатах такие вольности не допускаются. Солдат обязан подчиняться и проявлять почтение к старшим, проходить осмотры, — все это он некогда мог сносить как необходимую подготовку к боевым действиям, но теперь, когда война осталась позади, такие требования кажутся ему совершенно бесцельными. Ему приходится иметь дело с офицерами и сержантами, чьё понятие о достоинствах человека определяется тем, как он носит форму. И он всегда должен быть готов к наказанию, если преступит границы дозволенного. «Старшина лишил меня воскресного отпуска за то, что ему не понравилось, как я с ним разговариваю, — говорил в Форт-Льюисе солдат, вернувшийся из Вьетнама. — Это возмутительно. Никогда в жизни я не находился в такой зависимости от другого».