Дальний умысел, стр. 22

– Ее – на транквилизатор, – громогласно распорядился главный хирург, и визжащую сестру утащили куда надо. Обритый Пипер лежал на операционном столе. Его побрили, пытаясь, выяснить, где же рана.

– Куда же она делась, зараза такая? – изумлялся хирург, высвечивая пространство за левым ухом Пипера в поисках кровоточащей раны. Пипер очнулся, но ясности не внес. Порез на руке промыли и забинтовали, а из правой его кисти торчала игла: переливание, которого он страшился, все-таки произошло. Иглу наконец вынули, и Пипер слез со стола.

– Ну, повезло тебе, – сказал главный хирург. – Не знаю уж, в чем с тобой дело, только пока давай ходи тихо. А понять, куда тебя ранило, – это нужен великий хирург. Нам это не под силу.

Пипер, лысый как колено, нашел выход в коридор. Соня, увидев его, разрыдалась.

– О господи боже мой, да что же они с тобой сделали, солнышко мое! – кричала она. Макморди задумчиво оглядел бритый череп Пипера.

– М-да, плоховато, – заметил он и пошел разговаривать. – Проблема у нас, – сказал он хирургу.

– Это у вас-то проблема? Мы и сами не знаем, в чем дело.

– Дело, – сказал Макморди, – вот в чем. Голову быстро и как следует забинтовать. Он, понимаете, знаменитость, кругом телерепортеры, а он выйдет словно и не отсюда, неправильно получится.

– Правильно, неправильно – это ваша забота, – сказал хирург, – а нам хоть бы разобраться, что у него.

– Вы ему голову обрили? – сказал Макморди. – Теперь бинтов навертите. Лица чтоб вообще было не видно. Пусть он будет неизвестно кто, пока волосы не отрастут.

– Не пойдет, – сказал хирург, верный заветам своей профессии.

– Тысяча долларов, – сказал Макморди и пошел за Пипером. Тот явился нехотя, по-детски повиснув на руке у Сони. Когда его вывели после врачебной обработки – Соня справа, медсестра слева, – видны были только испуганные глаза и раздутые ноздри.

– Мистер Пипер сообщить ничего не имеет, – впустую сообщил Макморди.

Миллионы телезрителей это и так понимали: рот его был перебинтован и вообще он мог сойти за человека-невидимку. Телекамеры, жужжа, приблизились, и Макморди опять заговорил:

– Мистер Пипер уполномочил меня заявить, что он и в мыслях не имел, как его замечательный роман «Девства ради помедлите о мужчины» разволнует публику и вызовет столь горячие дебаты еще до начала лекционного турне…

– Его чего – подсунулся недоуменный репортер.

– Мистер Пипер – крупнейший романист Великобритании. Его роман «Девства ради помедлите о мужчины», опубликованный издательством «Хатчмейер Пресс» по семь долларов девяносто…

– Это что, все из-за романа? – не поверил репортер. Макморди кивнул.

– «Девства ради помедлите о мужчины» – одна из самых противоречивых книг нашего столетия. Прочтите ее – и вы поймете, чем пожертвовал мистер Пипер, чтоб…

Рядом с ним качающегося Пипера кое-как усаживали в машину.

– А сейчас-то вы его куда везете?

– В частную клинику для врачебного обследования, – ответил Макморди, и машина тронулась. С заднего сиденья доносилось сквозь бинты хныканье Пипера.

– Что такое, ласточка? – проворковала Соня. Но забинтованный Пипер мычал что-то невнятное.

– Какое там врачебное обследование? – спросила Соня у Макморди. – Зачем оно ему?

– Да просто надо сбить со следа прессу и прочих. Мистер Хатчмейер желает, чтобы вы погостили у него в Мэне. Мы сейчас в аэропорт – там ждет личный аэроплан мистера Хатчмейера.

– Я этому мистеру Хатчмейеру, сукиному коту, лично скажу кое-что, – пообещала Соня. – Как это еще всех нас не укокошили.

Макморди повернулся к ним.

– Слушайте, – сказал он, – попробовали бы вы подать иностранного писателя, который не лауреат Нобелевской премии и нигде его не пытали. С такими-то просто. А что ваш Пипер? Ни то ни се. Вот и стараемся: свалка, мало-мало крови и раз – он у нас уже знаменитый. И перебинтованный: это уж на всякого телезрителя. Теперь его физия миллион стоит.

Они приехали в аэропорт: Соня и Пипер взошли на борт самолета «Первоиздание». И только когда они оторвались от земли, Соня стала высвобождать лицо Пипера.

– А голову оставим так, пока волосы не отрастут, – сказала она. – Пипер кивнул забинтованной головой.

Хатчмейер поощрил Макморди из Мэна телефонным способом. – Возле больницы вышло на пять с плюсом, – сказал он, – миллион телезрителей как минимум обалдели. Да он же у нас вышел мученик! Жертвенный агнец на алтаре великой литературы. Ну, что я вам скажу, Макморди, – получите прибавку.

– Стараемся, – скромно заметил Макморди.

– А он-то как? – спросил Хатчмейер.

– Да он как-то так, квелый, – сказал Макморди. – Авось перебьется.

– Перебьется как-нибудь, – сказал Хатчмейер. – Авторы – они вообще народ квелый.

Глава 10

Квелый Пипер к концу полета так и не разобрался – почему ему чуть не снесли голову, кто такие О'Пипер, Пипарфат, Пипман, Пиперовский и тому подобные; и все это в дополнение к проблемам, предстоящим ему как автору «Девства». Но в качестве подставного гения Пипер примерил уже столько ролей, что прошлые стали мешаться с теперешними, И сами собой следовали: потрясение, кровопролитие, удушение и воскрешение – и недаром его неповрежденная голова покачивалась на спинке в марлевом тюрбане. Он тупо глядел в окно и думал, что бы такое сделали на его месте Конрад, Лоуренс или Джордж Элиот. Ясно было только, что они на его месте отнюдь не оказались, а больше ничего. И от Сони помощи не было: она размышляла, как бы обратить происшествие себе на пользу.

– Как ни крути, а мы его поддели не хуже, чем он нас, – сказала она, когда самолет пошел на посадку над Бангором. – Тебе расшатали нервы, и ты для турне не годишься.

– Совершенно согласен, – подтвердил Пипер.

Соня тут же обезнадежила его.

– Это ты брось, – сказала она. – У Хатчмейера договор дороже денег. Он и с операционного стола вытащит тебя на публику. Нет, мы к нему подъедем насчет компенсации. Тысяч так в двадцать пять.

– Я бы лучше домой поехал, – сказал Пипер.

– И поедешь, только я уж постараюсь, чтоб на полста косых богаче.

– Так ведь мистер Хатчмейер рассердится? – возразил Пипер.

– По-твоему, просто рассердится? Да он головой потолок пробьет!

Пипер представил, как мистер Хатчмейер пробивает головой потолок, и ему это ничуть не понравилось. Еще один ужас, как будто ужасов и без того не хватает. Когда самолет сел, Пипера просто трясло, и Соня еле-еле вытащила его на трап и с трапа в подъехавший автомобиль. Вскоре они мчались мимо нескончаемых сосен в гости к человеку, которого Френсик как-то по неосторожности наградил титулом «Аль Капоне печатного мира».

– Теперь все разговоры предоставь мне, – сказала Соня, – помни, что ты тихий, застенчивый автор. Скромность, скромность и скромность.

Автомобиль развернулся и въехал в ворота, украшенные надписью: «К Усадьбе Хатчмейера».

– Скромности маловато, – заметил Пипер, окинувши взглядом дом в окружении пятидесяти акров сада и парка, берез и сосен – роскошный памятник романтической неразберихи конца прошлого столетия, деревянное изделие архитекторов Пибоди и Стирнса. Шпили, мансарды, башенки с голубятнями, решетчатые верандочки в круглых оконцах, витые трубы и зубчатые балконы – словом, Усадьба самая внушительная. За въездными воротами автомобили уже стояли друг на друге. Огромные двери растворились, и дюжий краснолицый мужчина сбежал с крыльца.

– Соня, детка, – заорал он, прижимая ее к гавайской безрукавке, – а это небось мистер Пипер? – Он стиснул руку Пипера и окинул его бешеным взглядом.

– Великая честь, мистер Пипер, вы у нас предорогой гость! – галдел он, затаскивая предорогого гостя вверх по ступеням и вталкивая в дверь. Внутри дом был ничуть не менее примечателен, чем снаружи. Необъятный холл вмещал камин XII века, ренессансную лестницу, средневековые хоры и сатанинский портрет Хатчмейера в миллиардерской позе Дж. Моргана на знаменитой фотографии Э. Стейкена; пол устилала мозаика, во всех деталях изображавшая процесс изготовления бумаги. Пипер осторожно миновал падающие деревья, пробрался между распиленными бревнами, обошел котел кипящей целлюлозы и шагнул на ступеньки, с которых ему улыбалась божественно сложенная женщина.