Кот, который читал справа налево (сборник), стр. 35

Коко сидел на столе, зачарованно глядя на пленку и сопровождая ее движение гортанным мурлыканьем.

– Узнаешь своего компаньона? – спросил Квиллер печально. Он сам был под впечатлением последних слов Маунтклеменса.

Когда пленка на большой скорости отматывалась назад, Коко склонил голову и энергично потерся о край диктофона.

– Кто его убил, Коко? – спросил Квиллер. – Мне кажется, ты знаешь.

Кот сел на задние лапы и пристально посмотрел на Квиллера своими широко расставленными глазами. Синева исчезла, и глаза зияли большими черными пустотами. Кот слегка покачивался.

– Ну давай! Говори! Ты должен знать, кто его убил.

Коко закрыл глаза и издал скорбный писк.

– Ты должен был видеть, как это случилось. Во вторник ночью. За окном во двор. Коты могут видеть в темноте, не так ли?

Кот передернул ушами и спрыгнул на пол. Квиллер наблюдал, как Коко бесцельно бродит по комнате, заглядывая под стол здесь и шкаф там, всматриваясь в холодную черноту камина, осторожно касаясь лапой электрического провода. Потом он выбросил голову вперед и немножко вниз и, петляя, побежал по длинному холлу в кухню. Квиллер последовал за ним.

Пробегая мимо спальни, Коко мимоходом понюхал дверь.

На пороге кухни он остановился, пробормотал что-то, потом повернулся и побежал обратно, к гобелену, который покрывал большую часть стены напротив двери в спальню.

На гобелене была выткана сцена, изображающая королевскую охоту, с лошадьми, соколами, собаками и разной дичью. Тусклый свет и время сделали фигуры почти неразличимыми, но Коко проявил ярко выраженный интерес к дичи, которая заполняла один угол гобелена.

Интересно, задумался Квиллер, правда ли, что коты понимают содержание картины?

Коко осторожно коснулся гобелена лапой. Потом он встал на задние лапы и замотал головой из стороны в сторону, как кобра. Потом, упав на все четыре лапы, понюхал нижний край гобелена, который слегка касался пола.

– За этой штукой что-то есть? – спросил Квиллер. Он поднял один угол тяжелого гобелена и не увидел ничего, кроме чистой стены. Тем не менее Коко издал довольный крик. Квиллер поднял угол выше, и кот, счастливо завопив, бросился на стену.

– Подожди минутку.

Квиллер сходил за электрическим фонариком и посветил между гобеленом и стеной. Ему открылся край дверного проема как раз в том месте, где Коко нюхал, терся и выражал голосом свое возбуждение.

Квиллер с трудом протискивался между тяжелым гобеленом и стеной до тех пор, пока не уткнулся в запертую на засов дверь. Засов открылся легко, и дверь зависла над узкой лестницей, которая вела вниз, где была еще одна запертая дверь. На первый взгляд это могло показаться служебной лестницей.

На стене висел выключатель, но электрической лампы не было. Квиллер не удивился. Он спустился, светя себе электрическим фонариком. Если вторая дверь вела в заднюю квартиру, которую критик планировал использовать под хранилище, – там могут оказаться самые невероятные сокровища!

Коко уже давно спустился вниз и ждал его с нетерпением. Квиллер подхватил кота и открыл дверь.

Он оказался в большой старомодной кухне с зашторенными окнами и затхлым воздухом. Здесь было тепло. Это была скорее мастерская, чем кухня. Об этом говорили мольберт, стол, стул и койка возле стены. На полу стояли холсты без рамок, повернутые к стене.

Одна дверь вела в маленький дворик. Вторая, по направлению к фасаду дома, открывалась в гостиную. Квиллер посветил фонариком на мраморный камин и богато украшенный встроенный буфет. Больше в гостиной ничего не было.

Коко изогнулся, желая вырваться на свободу, но кругом было так пыльно, что Квиллер сильнее сжал кота и снова вернулся в кухню-мастерскую.

Одна картина стояла на раковине, упертая верхним краем в сушилку для чашек. Это был портрет синевато-стального робота на красно-ржавом фоне, волнующе реальный и подписанный: «О. Наркс».

Картина была выполнена в трехмерном измерении, и сам робот блестел, как настоящий металл. Квиллер где-то слышал, что старые дома сами создают свою пыль.

Рядом с дверью находился кухонный стол, покрытый коркой разноцветных засохших красок. На нем стояла банка, из которой торчали кисти, лежал мастихин [7] и несколько выжатых тюбиков. Мольберт находился возле окна, на нем стояло еще одно изображение механического человека – с квадратной головой, в угрожающей позе. Картина была не закончена, и мазок белой краски через весь холст уродовал ее.

Коко извивался, пронзительно крича, и Квиллер предложил:

– Пойдем наверх. Здесь нет ничего, кроме пыли.

Когда они выбрались из-под гобелена, Квиллер укоризненно сказал:

– Ложный звонок, Коко. Ты теряешь сноровку. Там не было никаких улик.

Као Ко Кун испепелил его взглядом, потом повернулся спиной и принялся облизывать себя с ног до головы.

Пятнадцать

В пятницу утром Квиллер сидел за своей печатной машинкой и тупо смотрел на ряд клавишей. Он давно должен был написать статью, но в голове у него не было ни одной мысли.

Прошло три дня с тех пор, как он нашел распростертое тело Маунтклеменса во дворе, четыре дня с тех пор, как Нино свалился с подмостков, и девять дней со дня убийства Ламбрета.

Усы Квиллера подергивались. По-прежнему оставалось в силе предположение, что все три смерти связаны. Один и тот же человек убил владельца галереи, столкнул Нино с подмостков и зарезал Маунтклеменса. И тем не менее существовала возможность, что первое убийство совершил Маунтклеменс.

Телефон на столе прозвонил три раза, прежде чем Квиллер снял трубку.

– Я подумал, тебе будет интересно узнать, что отдел по расследованию убийств получил информацию из аэропорта, – сообщил Лодж Кендал.

– Да? И что они узнали?

– Алиби подтверждается. Маунтклеменс числится в списке пассажиров трехчасового самолета.

– Задержки рейса не было?

– Нет, самолет улетел точно по расписанию. Ты знал, что авиакомпания записывает фамилии пассажиров и хранит списки три года?

– Нет. Очень хорошо, что они это делают. Спасибо за информацию.

Итак, у Маунтклеменса было алиби. И Квиллер получил подтверждение своей версии. Только один человек, говорил он себе, имел мотив для всех трех преступлений, обладал достаточной силой, чтобы воткнуть нож в человека, и имел благоприятную возможность подтолкнуть Нино к смерти. Только Батчи Болтон.

Квиллер вернулся к своей печатной машинке, задумчиво посмотрел на зеленые клавиши и чистый лист бумаги.

Батчи, он знал это наверняка, имела серьезные претензии к Эрлу Ламбрету. Она думала, что он надувал ее при продаже работ и умалял ее достоинства. Более того, Ламбрет подбивал свою жену дать отставку Батчи. Обиды, подобные этим, могли распалить воображение женщины, которая имела личные проблемы и была склонна к припадкам ярости.

Если убрать Ламбрета, могла рассуждать она, Зоя снова будет моим лучшим другом, как в старые времена.

Но на пути к сердцу Зои было еще одно препятствие – Нино, к которому Зоя проявляла нескрываемый интерес. Если с Нино произойдет несчастный случай, Зоя, возможно, с большим энтузиазмом отнесется к возобновлению девической дружбы.

Квиллер присвистнул сквозь зубы, когда вспомнил еще один факт: по словам миссис Бахвайтер, идея поставить творение джанк-скульптуры на подмостки принадлежала Батчи.

После устранения Нино Батчи обратила внимание и на другие проблемы. Маунтклеменс представлял угрозу счастью Зои и ее карьере, и Батчи, свирепо защищая подругу, могла убрать это последнее препятствие…

– Ты всегда выглядишь таким загадочным, когда пишешь? – раздался мягкий голос.

Испуганный, Квиллер поспешно вскочил на ноги.

– Прости, мне не следовало приезжать к тебе без предварительного звонка, но я выехала в город подстричься и решила заодно заглянуть к тебе. Девушка в приемной сказала, что я могу пройти. Я не отрываю тебя от чего-нибудь важного?