Жизнь взаймы, стр. 75

Слух и все остальные чувства вернулись ко мне, когда ставший на моей дороге Сулим прижал мокрую и обжигающую тряпицу к моей щеке.

– Прижми, а то кровью изойдешь! Пусти коней! Иди в балку, там кто-то твою морду зашьет.

Перекинув оба повода в одну руку, прижал смоченную самогоном тряпку к щеке и побрел дальше, ведя за собой свою тяжелую ношу. Сулим махнул рукой и убежал, все суетились, утаскивая трупы коней и людей в нашу балку. Атаман матерился и строил оставшихся конников пройти маршем по полю боя, создать новый рисунок следов, затирая все подозрительные полосы от волочения убитых коней.

В балке мы долго не просидели. Часть табуна сразу погнали в основной лагерь. Оказали первую помощь раненым. Их вместе со мной было восемь человек. Один тяжелый – получил срезнем в лоб, по касательной. Повезло. Наконечник был очень старый, широкий и тяжелый, то ли бронзовый, то ли медный, в виде полумесяца. Самое главное, что он был тупым. Он только пропорол казаку лоб и отправил его в глубокий нокаут. Был бы наточен – снял бы полчерепа. Но и без того состояние было скверным. На лбу вздулась огромная шишка, растягивающая края раны и не дающая ее зашить. Казалось, весь лоб вспух и навис над глазами. Все попытки привести его в сознание окончились безрезультатно. Остальные были подранены полегче, в конечности, но некоторые раны были серьезными и требовали срочной профессиональной помощи.

Трое убитых лежали отдельно. Еще одному лучнику бронебойная стрела попала в лицо и вышла из затылка. Казаки быстро ободрали шкуры с нескольких убитых лошадей и споро соорудили трое носилок, подвешенных между двумя лошадьми. На них уложили раненых, которые не могли держаться в седле. Убитых усадили в седла и связали им ноги под животом и руки за шеей лошади. Остальных раненых, в том числе и меня, усадили на коней, укрыли маскхалатами и отправили шагом по степи по направлению к нашему селу. Заодно напластали нам сырого мяса под седла, чтобы по дороге не оголодали. Ивана Товстого поставили руководителем траурного каравана, и еще четверых здоровых казаков назначили в дозоры. Береженого Бог бережет.

Я не плакал. Просто слезы катились по отмытым щекам, попадали в распухшую, зашитую шелковой ниткой щеку и щипали свежую рану. Приходилось прижимать к ране тряпицу, смоченную в настойке прополиса на самогонке. Обжигающая боль нивелировала прежние ощущения. Проезжающий мимо Иван прошипел мне в ухо:

– Перестань нюни распускать! Казак ты или баба? Никто в том не виноват, и никто того наперед знать не может. Только в бою видно, у кого кишка тонка. Поставь свечку святым заступникам, что не в прошлом бою они голову потеряли, а в этом, когда вся сила в одном кулаке была. В прошлом бою не только сами полегли бы, но и всех вас за собой потянули!

– На солнце долго пеклись, одурели все…

– Все, да не все! Кроме этих двоих, никто головы не потерял и убежать от смерти не пробовал. От нее не убежишь… ей надо прямо в глаза смотреть. А ты сегодня молодца! Смотрел, как ты стрелы пускал. Добре тебя Керим научил. А как ты с тем в кольчуге схлестнулся, так у меня сердце ойкнуло. С десяти шагов друг в друга стрелу пустили. Ты ему прямо в глаз, а у басурмана таки дрогнула рука, лишь морду тебе раскровавил.

– Не помню я…

– Так оно всегда. Со стороны виднее.

Все живо обсуждали прошедшую схватку, даже двое, лежащие на носилках, кричали и размахивали руками. Лишь троим покойникам, раненому, тому, что в коме, да и мне кричать, радоваться жизни почему-то не хотелось…

Мне не давало покоя несоответствие моего чувства прекрасного тому, что наблюдалось у моих товарищей. Лично мне верхом совершенства казалась первая сшибка. После первого залпа на поле одни покойники и редкие выжившие, которые тут же становятся похожими то ли на павлинов, то ли на дикобразов. Такое сравнение приходит в голову от количества стрел, которые торчат из них во все стороны. Вот это красота! А вся эта кровь, адреналин, рана на всю рожу, из-за которой я не могу пожевать мяса, никакого восторга ни в моей душе, ни в душе Богдана не вызывали. Как тут не вспомнить известную народную мудрость: «На вкус и на цвет товарищей нет»…

Глава 12

Некоторые особенности охоты на охотников

Уже вечерело, когда наше объединенное сознание что-то почувствовало. Поскольку это был не первый и не второй раз, когда эти предчувствия оправдывались, пришлось медленно сползать со своей лошади. Резко дергать напухшей щекой совершенно не хотелось. Припав неповрежденной стороной лица к земле, я отчетливо услышал гул. Только приличный табун лошадей мог создавать такой шум.

– Что ты там нашел, Богдан? – типа пошутил один из казаков.

– Лошади. Много. Идут рысью. Скоро догонят.

Давно стала мне понятна простая вещь. Если человек хочет, чтобы его поняли, он говорит коротко и ясно. Если он хочет навешать тебе на уши лапши, предложения его станут длинными и витиеватыми, а в конце его речи ты почувствуешь себя глупым незнайкой – столько неизвестных слов он употребит в своем рассказе. Сам много раз пользовался этим приемом. Прислушайтесь к тому, что вам говорят, – вы сразу заметите разницу. В данной ситуации мне очень хотелось быть услышанным. С вероятностью девяносто пять процентов это были наши казаки. Но в этом случае оставшиеся пять процентов мне казались неприлично большой цифрой, которую проигнорирует только последний болван.

Надо сказать, что все отнеслись к этой новости крайне серьезно. Иван разослал казаков найти поблизости подходящий ярок или балку. Как только что-то нашлось, Иван услал всех раненых гуськом двигаться в нужном направлении, затем казаки, взяв заводных коней, затоптали наши следы и двинулись в другом направлении. Казаков он выстроил лавой и галопом услал вперед прокладывать явный и широкий след, а сам остался на ближайшем холме дожидаться, кто пожалует. Нам было велено сидеть, пока нас не найдут, либо до утра. Утром мне и еще одному легкораненому было велено возвращаться назад и искать следы нашего основного отряда. Затем действовать согласно сложившейся обстановке.

К счастью, девятнадцатикратный перевес сказал свое веское слово, и это все же оказался наш атаман. Он велел нам двигаться по его следам.

– Тут уже недалече, – сказал и ускакал.

Действительно, еще засветло мы приехали в разбитый возле небольшой речушки лагерь. Как объяснил мне Иван, эта речка впадает в нашу, а до дома осталось уже меньше половины пути. Первым делом атаман велел хоронить убитых.

Их положили втроем на холме, лица накрыли красной китайкой. В сложенные на груди руки вместо свечки казаку вложили его саблю, а моим хлопцам – их ножи. Потом каждый рыл землю на свой щит, приходил и высыпал ее сверху на мертвых товарищей. Остановились мы уже в темноте. В вершину рукотворного холма атаман вбил простой деревянный крест, который за это время успели вырубить из двух нетолстых стволов. Их зарубили друг в друга и стянули крест крепкой волосяной веревкой.

– Спите спокойно, казаки. Пусть будет вам земля пухом. Пусть простятся вам все прегрешения и примет вас Отец наш небесный в свои чертоги. Помолимся за усопших братьев наших.

Мы читали «Отче наш», а мне вспоминалось, как радовались они оба, когда все мои безлошадные хлопцы в качестве добычи за нашу первую битву в лесу получили по лошади. Это было всего три дня назад, но мне казалось, что прошло не меньше месяца. Добычи в тот раз было мало, а народу много. Даже седел с уздечками на коне не осталось. На одну долю достался конь без сбруи. Тогда мне пришла в голову мысль подговорить всех лошадных из моего отряда – Андрея, Лавора, Ивана – взять наши доли сбруей и помочь ребятам. Как раз хватило всех снарядить. С этой добычи они собирались рассчитаться с нами, а так вышло, что не нужны уже наши седла и уздечки этим двум хлопцам. Я мрачно думал: скольким еще не придется со мной рассчитываться в конце этого военного сезона?

Этот бесконечный день не хотел заканчиваться. Только присел возле казана с кашей, чтобы наглотаться ее не разжевывая – жевать было очень больно, – как прискакала тетка Мотря, а с ней Ждана и Любава в сопровождении казака. Оказалось, умный атаман сразу после боя отправил гонца отроеконь к нам в село притащить на оговоренное место всех лекарок со всем необходимым.