Тайна стоит жизни, стр. 24

Галямов махнул рукой:

— Это потом, старший лейтенант, — завтра решим. Но я вам не советую отлынивать от поручаемого дела. В свое время, когда я работал следователем, у каждого из нас в производстве было почти по целой дюжине самых разнообразных дел. И ничего — справлялись.

— Да я не уклоняюсь...

— Ладно, — перебил его Галямов, — мигом оба сейчас туда... Хотя минутку, — остановил их майор. — Мне кажется: ключ к разгадке преступного посягательства на конструктора Ахматова кроется во времени, которое злоумышленники потратили на поиски сейфа, ключа от него и вскрытие сейфа. Иначе говоря, в этом деле участвовала личность, которая все это точно знала. Ключ от сейфа был сделан таким образом, что он являлся частью ноги чучела филина. — Догадаться об этом очень трудно. Сами увидите. В общем — действуйте!

Глава XII

— Ваши фамилия и имя? — спросил Галямов, уставив тяжелый взгляд на чернявого мужчину плотного телосложения с забинтованной ключицей.

Тот лежал с отрешенным взглядом и никак не прореагировал, словно вопрос относился не к нему.

— Вы что, глухой? — ровным голосом задал ему вопрос майор. Допрашиваемый нехотя скосил глаза на Галямова, процедил:

— Начальник, я больной. Дай отдохнуть.

— Отдыхать некогда.

— А мне торопиться некуда. Впереди капитальные нары. Лежи — не хочу.

— Нет, дорогой гражданин... Как вас?..

— Не кныжься, начальник. Я никто.

— Ну, напрасно, гражданин. Заговорите вы, заговорите, некуда деваться.

Мужчина здоровый рукой сделал широкий жест, покрутил головой и недобро ухмыльнулся:

— Да, хаза кирпично-железная — деваться некуда. — И, чуть подавшись вперед, сказал: — Дубово допрашиваешь, гражданин начальник: без психологии, без обходного, так сказать, маневра. Напролом лезешь. На уроках криминалистики, небось, трекали по-другому. Вот когда меня первый раз поволокли на нары за фарцовку, начальник один толковище вел со мной. Ох и вел! Во выкобенивался так выкобенивался! То, как лисица, завиляет хвостом, то котиком ласковым замурлыкает, то ослом заорет...

Галямов не перебивал задержанного преступника, оказавшего яростное сопротивление оперуполномоченному милиции Герасимову, который сейчас лежал в больнице со сломанными ногами и сотрясением мозга после падения с крыши. Майор хотел разобраться, что за птица попалась в расставленные силки: уголовник-рецидивист или вражеский агент.

Дождавшись, когда тот смолкнет, Галямов строго произнес:

— Вот что, гражданин. Вы здесь находитесь не за продажу ворованных штанов, а за шпионаж. О нарах, о решетке вам только мечтать. Слышите? Только мечтать! А так — стенка!

— Какая стенка?! За то, что попросил погадать цыганку?! Ну, имел наган... стрелял из него нарочно, чтобы хвост отстал: ведь в него я не целился, а то бы каюк! Тяну я на две статьи: незаконное хранение оружия и стрельба на улице — хулиганство.

— Нет. Легкую жизнь себе рисуешь, гражданин никто. Пасьянс раскладывается иначе: попытка получения и передачи жизненно важной информации для иностранной разведки, а именно: существует засада в расположении цыганского табора, около тайника с рацией, или нет. Это одно. Покушение на жизнь сотрудника милиции — это другое. Обе статьи в уголовном кодексе предусматривают в качестве меры наказания расстрел. Иначе говоря, стенка. Вот так-то.

Майор, не отрывая глаз от лица преступника, сел на табурет.

— А теперь давай серьезный разговор вести. Кому должен был передать информацию после опроса цыганки?

Больной, откинувшись на подушку, молчал. Лоб его покрылся испариной.

— Я устал, я болен, начальник. Не могу больше.

— Можешь, можешь. Здоров как бык. Даже после падения с крыши чуть не исчез. Если бы не сознательные прохожие, убежал бы.

— Смысла нет говорить, начальник. Ты же говоришь, припаяют мне две расстрельные статьи. Один конец.

— Одно дело, гражданин, когда ты вообще ничего не будешь говорить. Другое — когда выложишь все начистоту. Это суд обязательно учтет. Ведь одни и те же действия иногда имеют разные окраски. Мне кажется, что здесь именно тот случай. Сам пойми: то ли тебя использовали на подхвате, то ли ты сам иностранный агент. Ведь твои действия подтверждают и то, и другое. Как видишь, в твоих же интересах пояснить нам что к чему.

— Ишь как загнул! Нехорошо говоришь, начальник. Шпионаж ты мне не клей. Ты же видишь, что я блатной.

— Наколки и терминология в данном случае не главное для квалификации. Главное здесь — твои действия, только действия, гражданин. По ним судят. Ты это не хуже меня знаешь.

Галямов вытащил из папки листы чистой бумаги.

— Сам будешь писать или помочь? — произнес он будничным тоном как о деле, давно решенном и предельно ясном.

— Пишите сами, — переходя на «вы», ответил преступник.

Майор уселся у тумбочки.

— Горошкин Василий Сафоныч, по кличке Косолапый. Отмотал семилетний срок два месяца назад. Вернулся из солнечной Колымы. Взяли мы семь лет назад здесь одну лавчонку. Осужден Приволжским районным нарсудом...

— Кого брали в дело?

— Тогда был шестеркой. Не я был закоперщиком. [5]

— Дальше, Горошкин.

— На Колыме познался с Бугаем. Он из здешних краев.

— Фамилия его? — насторожившись, коротко спросил Галямов.

— Ивеев Бугуруслан. Жил на улице Ямашева, 23...

— Так, дальше, — торопил майор, опасаясь, как бы тот не отключился: лицо допрашиваемого стало напоминать меловую маску.

— ...через него снюхался с Чмо. Он предложил мне за кусок — тысчонка мне позарез нужна была — достать велик на ходу. На барыге в Светловолжске купил его. У кого? Не знаю. Толкач смахивал, в общем, на мелюзгу.

— Когда это было?

— Вроде в конце мая, а вроде в начале июня. Не помню, начальник.

— Дальше, дальше, Горошкин.

— Отдал его Чмо.

— Кто такой Чмо? Адрес его?

— Не знаю. Он мне не говорил. Чмо меня сам находил — знал, где я живу. Два дня тому назад предложил вот это дело. За пять тысчонок. Три куска авансом отвалил, а остальные два, сказал, после того, как узнаю что к чему. Но я, ей-богу, не знал, для чего это им надо. Ей-богу, не знал. Матерью клянусь. Ни о какой рации он мне не говорил. Он просто мне сказал: «Узнай у цыганок, есть ли там у них в таборе или рядом с ними энкеведисты... И когда они пожаловали в гости». Чмо научил меня, как лучше с ними говорить. Я только повторил цыганке его слова, его вопросы.

Горошкин, из последних сил напрягая зрение, впился в лицо майора, силясь узнать, верит тот сказанному или нет. Видимо, это стоило ему больших сил — преступник начал обливаться потом и часто, тяжело дышать, как загнанная лошадь. Он закрыл глаза.

Майор решил его как-то подбодрить:

— Ну, допустим, что вы не знали о рации и для чего эти сведения нужны. Вполне возможно.

Майор подал ему алюминиевую кружку с водой. Горошкин судорожно сделал несколько глотков. Сейчас это был жалкий, раздавленный человек. От первоначальной наглости не осталось и следа. Преступник решил полностью раскрыться, понимая, что это единственный шанс на спасение. Это состояние уловил майор.

— Кому и где вы должны были передать добытые сведения?

— Я должен был поехать в речной порт. Там, на второй пристани от 19-00 до 19-30, ко мне должен был подойти Чмо.

— Когда должны были встретиться с ним? Какого числа?

— В тот же день, позавчера, — поспешно ответил Горошкин. — Других дней он не назначал.

— А почему же вы пошли сразу не на трамвайную остановку, откуда можно податься к пристани?

— Мне Чмо сказал: «Зайди по дороге в промтоварный магазин на Серова и прихвати пару калош сорок третьего размера».

— Для чего?

— Не знаю, начальник, Чмо не говорил, В магазин велел идти проходными дворами — заодно нужно было проверить, не прицепился ли хвост.

Горошкин подробно рассказал майору, какими дворами должен был он следовать к магазину.