Жан Кавалье, стр. 17
– Если понадобится что-нибудь, господин, вам стоит только позвать Кастанэ. Я буду там, около повозки.
– Вас там не оставят, друг мой, – сказал Жером Кавалье. – Оставайтесь на хуторе. Провожая меня, вы подвергаетесь опасностям. Прошу вас, оставайтесь на хуторе.
– О, я не могу оставаться на хуторе, когда вы идете в тюрьму, г-н Кавалье, – твердо и почтительно сказал Кастанэ.
И, не ожидая ответа своего хозяина, он устроился около повозки, чтобы быть наготове, в случае нужды исполнить приказания хуторянина.
В пять часов гобои драгун затрубили выступление, и отряд покинул местечко. Бригадир Ляроз и четыре всадника составляли передовой отряд. Хотя в стране все еще было пока спокойно, но со дня на день опасались какого-либо восстания. Вслед за этим отрядом на иноходце ехал первосвященник. Сурово и озабоченно отвечал он на вопросы блестящего маркиза Танкреда де Флорака, который, легкомысленный и беспечный, как всегда, скакал на испанском жеребце, употребляемом им в походе. Боевых его лошадей конюхи вели в поводу. Весь отряд сен-серненских драгун ехал вслед за своим молодым капитаном, впереди вереницы повозок, на которых помещались узники. Капуцин, капитан Пуль и его сержант, все трое верхом заключали этот поезд. Медленно и мрачно, точно похоронное шествие, двинулся он среди рыданий и ужаса обитателей Сент-Андеоля, на глазах которых, в цепях и точно преступника увозили того, кого они всегда так глубоко почитали.
Часа через два войска пересекли плодородные долины Малого Ханаана. Эту местность, столь хорошо обработанную, скоро сменили бесплодные и обрывистые крутизны вулканических гор Лозеры, которые обрамляли на севере эту очаровательную долину, подобно тому, как Эгоаль – на востоке. Все более косо ложились солнечные лучи. Колонна вступила на извилистую дорогу с остроконечными скалами по бокам. На их вершинах росли пучки невзрачного, колючего железняка. Ночные тени постепенно надвигались на глубокое ущелье. Все больше и больше углублялась колонна в сердце скал. Вдруг в воздухе раздался чей-то голос могучий и звонкий. В ночной тишине ясно раздались слова:
– Батюшка! Клянусь, кровь моей матери будет отомщена! Маркиз де Флорак, вскоре мы с тобой увидимся! Порукой в этом я, Жан Кавалье, булочник из Андюзы, жених Изабеллы!
Вслед за тем все погрузилось в мертвое молчание, и колонна двинулась дальше.
ЧУДЕСА
Оставим первосвященника, его свиту и узников, медленно подвигающихся к западу, к старинному аббатству Зеленогорского Моста, а сами вернемся в замок Мас-Аррибас, куда так внезапно Жан Кавалье увел Селесту и Габриэля.
Этим детям, которых так внезапно разбудили драгуны и которых повели среди ночи к Ефраиму, уже давно внушавшему им большой страх, а потом оставили одних в мрачном замке стекольщика, казалось, что все это они видят в ужасном сне. Помещение, где они находились, внушало им новые страхи. Это была длинная широкая четырехугольная комната. Она заканчивалась по одной стороне узким готическим окном, очень высоко поднятым над полом. На разноцветных стеклах был изображен зверь Апокалипсиса в преувеличенно безобразном виде.
Пользуясь сильным впечатлением, какое производили прозрачные краски, художник применил все свое искусство, чтобы сделать это чудовище вполне отвратительным. Тело, рыжеватое с черными пятнами, опиралось на темные волосатые лапы, вооруженные острыми когтями. В громадных головах виднелись угрожающие окровавленные пасти; посредине густой гривы, которая ниспадала на искривленное чудовище, блестели страшным блеском круглые серые глаза. Этот необычайный зверь нарисован был на черном матовом фоне. Внизу на стекле было начертано огненными буквами: «Оно пожрет тела королей, тела воинов, тела могущественных людей, тела лошадей и всадников, свободных и рабов, великих и малых».
Сквозь темные краски этого окна в помещение проникало очень мало света. Он был тусклый и странный. Стены комнаты были дубовые. Вместо кровати на полу стояло два гроба, доверху наполненных папоротником. Тут же помещались стол и скамья. Селеста и Габриэль сидели на скамье, тесно прижавшись друг к дружке, точь-в-точь как накануне на берегу свежего ручья в Ор-Диу, под зеленым навесом из плюща и цветущего боярышника. Утром, сейчас же по отъезде брата, жантильом-стекольщик, ни слова не говоря, повел детей в эту мрачную комнату. С тех пор никто не навестил их. Словно очарованные, они, против собственного желания, все смотрели на страшное семиглавое чудовище, с разверстой пастью и жгучими глазами. Световые изменения, причины которых им оставались непонятными, удваивали ужас маленьких севенцев. Небо было облачное. По мере того, как солнце появлялось или исчезало, краски то оживлялись, то бледнели; и глаза чудовища, казалось, то вспыхивали ярким огнем и кидали молнии, то темнели и словно заволакивались. Кругом царствовала мертвая тишина. Ужас детей достиг крайних пределов. Они прятали головки на груди друг у друга и кричали душераздирающим голосом:
– Матушка, матушка! Батюшка! Братец!
Ответом было гробовое молчание. После нескольких минут новых страхов, Габриэль вырвался из объятий сестры и хотел броситься к дверям, постучать и позвать на помощь. Но напрасно мальчик обегал комнату: он не нашел никакого выхода или чего-либо похожего на дверь, повсюду деревянные стены были гладки и сплошны. Ужаснувшись при этом открытии, он вернулся к сестре, обнял ее в порыве бесконечного отчаяния, и оба, уверенные, что настал их последний час, дрожа и захлебываясь от рыданий, еще раз начали призывать отца, мать и брата. Никто не отвечал. Тогда они бросились на колени, отвернув головы от чудовища, которое, казалось, угрожало им, и принялись горячо молиться. Успокоившись немного под благотворным влиянием молитвы и несколько освободившись от страха, дети принялись утешать себя смутной надеждой.
– Не будем бояться, сестрица, – сказал Габриэль, вытирая свои глаза, еще полные слез. – Знаешь, не надо смотреть на окно с чудовищем, которое нас так пугает. Будем смотреть друг на друга. Смотри на меня: это меня успокаивает. И чего нам бояться? Мы никогда никому не делали зла. Брат нас привел сюда. Отец нас благословил. Не будем же бояться.
– Но, братец, мы находимся в замке стек...
И бедная малютка, не осмеливаясь произнести ужасного имени, закрыла голову обеими руками.
– Но почему ты думаешь, сестрица, что стекольщик нам желает зла? А притом и Господь нас не оставит. Он всегда с нами. Он нам поможет. Когда Азария с товарищами бросили в горнило, разве ангел не отстранил от них пламени? Он послал ветер, свежий, как роса, огонь не причинил никакого вреда Азарию, который благословлял Господа.
– Правда, братец, – проговорила Селеста, стараясь преодолеть свой страх. – Азарий был спасен из пламени.
– А Даниил? Помнишь, как его бросили в ров с семью большими львами, как с ним был Господь, и львы пощадили его? Видишь ли, сестрица, ангелы Господни всегда берегут набожных детей, получивших отцовское благословение. Смотри же, не бойся! Вот, я больше не боюсь, я смело смотрю туда...
Мальчик решительно указал на окно.
– Я постараюсь не бояться больше, – сказала Селеста. – Ты прав, братец. Кто захочет нам причинить зло?
Потом, слегка вздрогнув, она прибавила, сложив руки.
– Мне холодно.
Эта высокая комната, лишенная солнечных лучей, была холодна и в разгар лета.
Истощенная усталостью и страшными волнениями предшествующей ночи и всего дня, убаюканная голосом брата, который вызывал в ее головке картины, полные спокойствия и радости, Селеста мало-помалу закрыла свои большие голубые глаза и заснула. День клонился к западу. Вечерние сумерки начали овладевать этой пустынной комнатой. Габриэля охватил страх. Он сильнее сжимал руку сестры, которую та, засыпая, оставила в его руке. С его стороны требовалось много мужества, чтобы не разбудить Селесту. Вдруг в голове у него промчалась ужасная мысль. Мертвая тишина все еще царила во всем замке. С утра никто не показывался к ним. Им не приносили никакой пищи. Что если его с сестрой совсем забыли?