Жан Кавалье, стр. 100

Углубленный в эти мысли он поспешно вернулся в Ним с Лаландом и слез с коня у дома Вилляра, чтобы отдать ему отчет о неблагоприятном исходе его свидания со своим отрядом.

Что касается бригадира Ляроза, то он недаром отделился от свиты. Лаланд только ранил Ефраима выстрелом из пистолета. Лесничий сначала упал с лошади, но вскоре этот богатырь, поборов свою боль, с помощью Ишабода снова взобрался на седло. Боясь умереть, не повидавшись со своими, он покинул отряд Кавалье и направил Лепидота галопом к склону Андюзы, где его поджидали его горцы и отряд Ролана. Ляроз, видя бегство Ефраима, попросил у Лаланда позволения преследовать его с пятью драгунами и арестовать, если удастся настигнуть его. Ефраим убил адъютанта – во время перемирия: поэтому он находился вне военных законов. К тому же это был очень важный главарь мятежников. И Лаланд приказал Лярозу пойти на все, лишь бы захватить его. Бригадир исчез, не замеченный никем во время суматохи. Он со своим отрядом отправился по следам Ефраима, который намного опередил его, благодаря быстроте Лепидота.

БЕГСТВО

Была ночь. Луна освещала широкую, известковую, белесоватую равнину, усеянную там я сям обломками серых скал, поросших мхом. Ефраим, согнувшись на Лепидоте, с Ишабодом за спиной, погонял коня. Громадная тень от этой странной группы расстилалась, чернея на почве пепельного цвета и такой пыльной, что топот скачущего коня вовсе не был слышен, словно неслось страшное видение. Кровь текла из раны лесничего: у него не было времени перевязать ее. Он придерживал ее левой рукой, а правой направлял коня. Ефраим чувствовал, что силы покидают его, а ему нужно было проехать еще две версты, чтобы настигнуть свой отряд, которому он намеревался дать последние приказания.

– Ишабод, – спросил Ефраим дитя пророка. – Блестят ли звезды на небе?

– Блестят, как искры от пожара среди ночи.

– Значит, Господь затуманил мой взор: небо кажется мне темным, покрытым облаками, – промолвил лесничий глухим голосом и произнес стих из Иова: «Звезды, которые блистали в начале этой ночи, потускнели от ее темноты. Человек ждет света, но он не приходит. Человек не увидит первых лучей зари».

Пустив коня еще скорее, судорожно сжимая его своими ослабевшими коленами, он прибавил с волнением, которое казалось таким странным в этом неумолимом человеке:

– Вперед, Лепидот, вперед! В последний раз ты несешь на себе того, кто взял тебя диким жеребенком в пустынях Камарги, – того, кто впервые подчинил тебя узде и каждый день давал тебе корм, – того, кого призывал ты своим ржанием, кого искал твой дикий взор. Вперед, вперед, ничто не стесняет твоего бега! Тебе не приходится опрокидывать ратников своей широкой грудью, топтать моавитян под своим тяжелым копытом... время бежит с каждой песчинкой песочных часов, жизнь моя уходит с каждой каплей крови...

Услышав эти безнадежные речи, Ишабод воскликнул с диким упреком:

– А что сказал Иов? «Зачем душа твоя вооружается против Бога и изливает жалобы? Разве ты первый созданный им человек? Был ли ты создан ранее холмов? Облако проходит и тает; кто спускается в могилу, не выходит из нее. Не сожалей, что подвергся наказанию Божию. Его рука ранит и исцеляет».

Вдруг Ишабод, припадочное состояние которого, казалось, обострило все его чувства, прислушался, повернувшись по направлению к северу, и воскликнул пророческим голосом:

– Говорю тебе, дитя мое, говорю тебе: собаки, алчущие крови, напали на след раненого волка. Они бегут, они приближаются.

– Ишабод, что ты слышишь?

– Говорю тебе: они приближаются, слышу ржание коней, вижу блеск их шлемов, сверкание мечей...

– Беги, Лепидот! – воскликнул Ефраим, делая величайшие усилия, чтобы ускорить бег коня. – Сказал пророк: «Я не могу защищаться, мой лук сломан, рука моя сохнет»... Господи, Господи, дни человека сочтены.

– Их пятеро, – сказал Ишабод, пронзительный взор которого впивался в горизонт и различил бригадира Ляроза и четырех драгун.

Драгуны, отыскав при свете луны след коня Ефраима, ожесточенно преследовали его. Расстояние между ними и жертвой все уменьшалось. Вскоре лесничий услышал возгласы Ляроза:

– Остановись, именем короля, остановись!

Силы лесничего приходили к концу, взор его померк, он едва держался на лошади. Драгуны настолько приблизились, что слышен был лязг их доспехов.

– Ишабод! – сказал Ефраим замирающим голосом. – Час мой пришел. Возьми мой нож, убей меня! Кровь моя воздымится к Предвечному, как жертва, и я не попаду живым в руки моавитян.

– Мне убить тебя! – с негодованием воскликнул Ишабод. – Разве не сказал Господь: «Зачем разрываешь ты сам плоть зубами? Унижай себя в твоей силе, покоряйся в твоей храбрости! Говорю тебе: кто был силен, станет слаб, лев ляжет рядом с малым ребенком, храбрый будет попран ногами труса».

Едва Ишабод произнес эти слова, как Ефраим, теряя сознание, упал с лошади. Но через несколько минут лесничий пришел в себя и открыл глаза. Он был распростерт на земле и чувствовал на своем лице учащенное дыхание Лепидота, который тревожно наклонял к нему свою умную голову. Ишабод, коленопреклоненный, с растрепанными волосами, раздуваемыми ветром, кричал, с отчаянием ломая руки: «Крепость отнята будет у Ефрема и царства у Дамаса, сказал Господь. Все, что останется от Израиля, уподобится нескольким виноградным кистям после жатвы».

В эту минуту драгуны окружили Ефраима. Пять мушкетов были направлены на него. Но видя его неподвижность, Ляроз соскочил с коня, схватил его горло, замахнулся саблей и воскликнул:

– Сдавайся или я тебя убью!

– Вдруг он был опрокинут дыханием Божьим, был унесен вихрем Его воли, – пробормотал лесничий, не в силах оказать ни малейшего сопротивления.

Драгуны надели на него оковы, так же как и на Ишабода.

– Ты не избежишь костра, который ожидает тебя на рынке в Ниме, – сказал Ляроз. – Наконец-то ты искупишь смерть первосвященника и множество остальных преступлений, подлый дьявол!

– Ночь. Луна сияет. Ветер ходит по вереску. Иди, вернись к Кровавому Кресту: ты найдешь на нем повешенные кости первосвященника Ваала, – сказал Ефраим похоронным голосом с дикой улыбкой.

– Замолчишь ли ты, подлый колдун? – воскликнул Ляроз. – Или я заткну тебе рот прикладом пистолета.

– Лев опутан сетями, но зубы сломаны! – шептал лесничий, все более и более слабея, пока на него налагали оковы.

– Так, товарищи, хорошенько сожмите ему кисти, а также и этому молодому сумасброду! – крикнул Ляроз, указывая на Ишабода. – Хотя они больше лаются, чем кусают, он и ему подобные – самые опасные из всей шайки. Думают, что они заколдованы и не боятся железа и свинца: увидим, заколдованы ли они от огня. Еще факел для костра!

– Ты не боишься железа, дикарь? – сказал один из драгун с жестокой веселостью, уколов Ишабода концом своей сабли. – Ага, как тебе нравится это?

Мальчик задрожал и воскликнул:

– «Господь связал нас: Он предал меня в руки нечестивых. Они ударили меня по ланите, глумясь надо мною. Господь окружил меня остриями их копий, Он пронзил меня ими, пролил кровь мою на землю».

– Палач тебе покажет виды! – сказал Ляроз. – Товарищи, возьмите лошадь этого разбойника и привяжите обоих пленников ей на спину! Меньше чем через час мы будем в Ниме: голова эгоальского лесничего ценится теперь на вес золота.

Один из драгун хотел взять Лепидота за узду, но тот сделал прыжок и умчался. Напрасно солдаты пытались окружить его: он все ускользал от них, испуская жалобное ржание. Видя, что настигнуть его невозможно, Ляроз приказал одному из драгун слезть с коня. Ефраима и Ишабода посадили связанными на лошадь этого всадника, и маленький отряд вернулся в Ним со скоростью, какую допускала крайняя слабость Ефраима. Лепидот продолжал издали следовать за драгунами. Его ржание становилось все более и более диким: оно казалось почти угрожающим. Несколько раз он так дико надвигался на двух всадников, которые замыкали шествие, что они приняли оборонительное положение: один из них зарядил пистолет, чтобы быть готовым к защите против страшного врага. Но пока что не стрелял, надеясь, что лошадь сама отстанет.