Денис Давыдов, стр. 53

Обо всем этом Давыдов покорнейше просит довести до сведения корпусного командира Винценгероде, ибо «замедление в прибытии пехоты и артиллерии в Новый город легко может лишить нас приобретенного».

В тот же день полковник получил письмо от Ланского. В нем генерал поздравлял Давыдова с занятием Нового Дрездена, но тут же корил: в бочку меда легла ложка дегтя – оказывается, самовольно заключать перемирие без разрешения начальства он не имел права, а также не выполнил важного распоряжения командования – не собрал лодки, плоты, паромы...

Французский корпус во главе с генералом Дюрютом, испугавшись перехода на левый берег Эльбы русских войск и готовящегося одновременно с этим наступления полка Давыдова, дабы избежать окружения, начал в спешке сниматься и покидать город. Казалось, воинское счастье вновь улыбнулось пламенному гусару, момент для овладения второй половиной столицы Саксонии представлялся ему, как нельзя лучше... Но вдруг на рассвете 13-го на Давыдова, как гром средь ясного неба, обрушился Винценгероде.

Тщеславный барон, мечтавший овладеть Дрезденом, узнав из донесения Ланского о решительных и победоносных действиях Давыдова, страшно разгневался. Он оставил войска на марше и, заложив почтовых лошадей, помчался во весь опор в Саксонию. Под утро барон собственной персоной прискакал в Дрезден. Разыскав «дерзкого и непокорного» полковника, он с ходу обвинил его в трех тяжких проступках: во-первых, почему он осмелился без его позволения подойти к Дрездену, тогда как ему приказано было идти на Майсен? Во-вторых, кто разрешил ему входить в переговоры с неприятелем – сие ведь законом строжайше воспрещено! И, в-третьих, какое он имел право заключать кратковременное перемирие с французами, когда сам генерал Блюхер делать того не вправе? Причем третий поступок барон расценивал как государственное преступление, достойное строжайшего наказания.

Взбешенный, не терпящий возражений Винценгероде резко прервал объяснения Давыдова: «Довольно! Более я не позволю вам партизанить! Ни для кого нет отговорок в незнании приказов, издаваемых по армии. Я не могу избавить вас от военного суда. Немедленно сдайте команду вашу подполковнику Пренделю, а сами отправляйтесь в Калиш. Там, на главной квартире, быть может, к вам будут снисходительнее! Прощайте!» Не подав руки, барон повернулся спиной, показав, что разговор окончен.

Незаслуженно оскорбленный, со слезами на глазах, прощался Давыдов со своими боевыми соратниками, с коими довелось ему пройти долгий и тяжкий путь от родного, ставшего столь знаменитым Бородина вплоть до покоренного Дрездена, разделяя «и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности». Ибо теперь он не просто расставался с подчиненными, а оставлял в каждом гусаре сына, в каждом казаке друга и кровного брата.

В Калише Давыдова принял начальник штаба двух союзных армий Петр Михайлович Волконский, ибо Пруссия к этому времени уже вступила в военную коалицию против Франции. Со вниманием выслушав разумные доводы полковника, Волконский тотчас обратился с его бумагами прямо к фельдмаршалу князю Кутузову. А Светлейший князь вскоре сам предстал пред императором защитником Давыдова, рассказав о доблестной службе пламенного гусара в тяжкие для Отечества времена, не забыв упомянуть при этом о недавнем успешном и бескровном занятии его отрядом Гродно.

Александр заслушал донесение главнокомандующего, ознакомился с бумагами, привезенными от Винценгероде, и рассудил это дело великодушно: «Как бы то ни было – победителей не судят».

Бродя по улицам Калиша, Давыдов слышал благодарственные молебны в честь взятия Дрездена, сопровождаемые оглушительными пушечными выстрелами. О покорении столицы Саксонии было обнародовано: «Генерал Винценге-роде доносит из Бауцена, что часть Дрездена, по правую сторону Эльбы, заняли его войска». И более ничего!

Вскоре Кутузов прислал за Давыдовым своего адъютанта. Фельдмаршал тепло принял Дениса Васильевича, заверив в полнейшем к нему расположении, и направил обратно к барону с предписанием возвратить ему прежнюю команду.

Однако Давыдову не пришлось более служить с боевыми соратниками. Винценгероде ослушался повеления фельдмаршала, власть которого была уже ограничена царем, и не возвратил полковнику его прежнюю партию, сославшись на то, что люди эти рассеяны по разным местам.

Пожелав участвовать в битвах с французами «с саблей в руках, а не в свите кого бы то ни было», Давыдов попросил разрешения у командования вернуться в свой родной Ахтырский гусарский полк. Ахтырцы находились в ту пору под предводительством корпусного генерала Милорадовича, высоко ценившего заслуги храброго партизана.

Ахтырцы Давыдова участвовали во многих жарких баталиях 1813 года на полях Европы.

В особенности памятны Денису Васильевичу сражение под Бриенном 17 января 1814 года и битва при Ла-Ротьере. После ряда побед Давыдов был удостоен наконец чина генерал-майора.

Гусар в Париже

Пока с восторгом я умею
Внимать рассказу славных дел,
Любовью к чести пламенею
И к песням муз не охладел,
Покуда русский я душою,
Забуду ль о счастливом дне,
Когда приятельской рукою
Пожал Давыдов руку мне!
Евгений Баратынский

Сражение за Париж началось 18 марта 1814 года. С севера во главе русской Силезской армии шел фельдмаршал Блюхер, а с востока наступали союзные войска под командованием австрийца Шварценберга.

На рассвете пушкари ударили по Бельвильским высотам, расположенным на восточной окраине города. Далее на Париж двинулся авангард русской армии. Фельдмаршал Блюхер, прозванный в войсках Форверц[ 8], повел штурмовую колонну с музыкой, барабанным боем и криками победного «Ура-а-а!» на крутизны Монмартра.

Ядра, гранаты, картечь и пули, осыпавшие колонны наши с вершины и уступов Монмартра, не смогли охладить пыл воинов русских. Могучий штурм – и вершина гиганта с тридцатью орудиями покорена. Один за другим выстрелы тонули в победном марше. Вот прогремел глухой, последний, прощальный выстрел той грозной, бедственной и тяжелой двухлетней войны. На вершине Монмартра воцарилась зыбкая тишина.

К семи часам вечера все было кончено. Возвышенности и удельные предместья правой стороны Сены, от Шарантона до Булонского леса, заняли союзные войска до самой каменной десятиаршинной ограды столицы Франции, на расстоянии упора штыка русского.

Легкие и батарейные орудия нацелились в каменные кварталы Парижа. Однако короткое перемирие, заключенное с французскими маршалами, круто изменило ход дальнейших событий и укоротило, казалось бы, неуемный пыл русских солдат, намеревавшихся с ходу ворваться в город.

В девять вечера пронеслись на конях по аванпостной линии адъютанты штабов корпусных с приказом от Барклая-де-Толли. Перемирие окончилось. А посему надо было держать ухо востро, следить за вылазками неприятеля из города, в особенности от Елисейских полей к Булонскому лесу, где, по предположению нашего командования, скрывался Наполеон.

Патрули были удвоены, засады усилены, резервы отводных постов приближены.

На утро готовился штурм Парижа, распростершегося пред войсками нашими на громадной равнине обеих берегов Сены.

С рассеяньем ночного тумана стали исчезать с горизонта следы затяжной кровопролитной войны. Первые лучи солнца озарили и как бы разгладили хмурые изнуренные тяготами похода лица солдат. Теплое дыхание животворной весны с хмельными запахами лопающихся клейких почек смягчило сердца царей, генералов, воинов... И доблестные солдаты наши узрели, к великой радости, на монмартрской башне телеграфной и на всех каланчах Парижа белые флаги, извещавшие о капитуляции города.

вернуться

8

Форверц – вперед (нем.).