Денис Давыдов, стр. 46
– Рождественского порося! – Давыдов усмехнулся в усы, перекинулся несколькими словами с Федотовым и обратился к Храповицкому: – Дело, Степан Семенович, говоришь. Задумка твоя недурна. Попытать можно. Ну а теперь, сам знаешь, в ночи у нас каждая минута на вес золота. Забирай-ка с собой полсотни казаков да мужика в провожатые – и в лес. А я с гусарами да пехотой буду поджидать супостата у реки. Как завидим огонь – будем начеку! Ну, ну, уж это мое дело, а ты свое исполняй. Успешно распалится твоя «банька», положись на меня!
– Гусары, пехота, за мною! К реке! – приказал Давыдов. – Проводник впереди!
Храповицкий прискакал с казаками к лесу и распорядился:
– Братцы! Собирайте-ка живо валежник! Да поболее!
Партизаны рассыпались вдоль опушки и стали носить охапками сушняк. Подполковник велел разложить в нескольких местах кучи хвороста и присыпать их сверху порохом.
Тем часом Давыдов со своей партией стороной обошел спящего неприятеля, по зыбкому мосту благополучно миновал реку и занял оборону по берегу. Партизаны разобрали мост и попрятались в зарослях камыша.
В небе начали сгущаться тучи: вот-вот запуржит. Когда костры поднялись выше роста человеческого, Храповицкий приказал:
– Зажигай!
Подложенные к сушняку горящие фитили запылали, а вслед за ними воспламенился и затрещал хворост. Буйный ветер взвихрил пламя и рассыпал в ночи искрами. Огонь перекинулся на смолистые стволы сосен да елей – и занялась, полыхнула, охваченная страшным пожарищем, хвойная чаща. Шип, треск, вой. Полнеба в дыму. Переполошились вороны, закружили с криками в дымном воздухе.
Прежде, завидя лесной пожар, крестьяне окрестных сел ударили бы в колокола, кликнули бы сход, затужили бы о великой беде-погибели и кинулись бы всем скопом к реке. Принялись ведрами да ушатами тушить пламя. Теперь же с боевым задором поглядывали партизаны на страшное дело рук своих, приговаривая:
– Вишь, как шибко забрало! Ну-ка, мусье-грабитель, спытай-ка вволю нашей парной баньки!
Меж тем в логове неприятеля поднялась тревога. Сонные, полуодетые, вскакивали французы с лежанок, судорожно хватались за оружие.
Раздались во тьме команды унтер-офицеров. Но их грозные слова не произвели должного воздействия на перепуганных до смерти солдат. Солдаты начали метаться по сторонам, крича: «Спасайтесь!»
Огненный смерч окутал низину густыми, черными, как вороново крыло, облаками дыма, все сметая на пути своем, оставляя лишь выворотни да головни, пепел да золу.
Солдаты сбились в кучу, слушая последние наставления офицеров. Затем бросились к коням и без разбора оседлали первых же попавшихся под руки. Возы с награбленным добром остались на месте. Никто в те роковые минуты не помышлял о добыче!
Дым становился все гуще, удушливее. И вот среди объятых ужасом людей раздался повелительный крик офицера: «К реке!»
Пешие и конные фуражиры бросились за офицером, который, поднимая фонтаны брызг, первым вбежал в ледяную воду. На счастье французов, ширина ее оказалась невелика – впереди маячил спасительный берег. Проплыв несколько саженей, фуражиры стали карабкаться на него. И тут Давыдов отдал приказ: «Огонь!»
Из камыша грянули для острастки поверх вражеских голов ружейные выстрелы. Сполна испытав русской «баньки» с ледяной купелью, продрогшие горе-завоеватели один за другим подняли руки вверх.
Объезжая на коне пленных французов, Денис Васильевич подозвал Храповицкого:
– Спасибо, Степан Семенович, за русскую баньку! – Командир обнял друга. – Помяни слово, выхлопочу тебе у Светлейшего достойную награду! А теперь, соколики, построите да пересчитайте-ка зорителей всех до единого. Офицеров ведите ко мне на допрос. А остальных под конвоем – в Юхнов!
Пленный офицер, прихрамывая, подошел к Давыдову и представился:
– Поручик Вестфальского гусарского полка Тилинг! С кем честь имею?
– Чести уже не имеете, – ответил ему Денис Васильевич по-французски. – Скоро предстанете на допросе в качестве пленного. Пред вами подполковник Давыдов.
– Подполковник?! В этаком странном наряде? Подполковник – воинское звание в регулярных войсках. А тут... какая-то толпа...
– Пред вами, поручик, не толпа, а партизаны и их командир, подполковник Давыдов.
– Боже мой, какой позор! – воздел руки к небу Тилинг. – Оказаться в плену – у кого? У лесных грабителей!
– Грабителей?! – разгневался Давыдов. – Ну-ка, ну-ка, поясните толком, поручик?!
– Конечно, я понимаю, вы – победители, я бесправен. Часы, деньги, драгоценности – вот мое достояние. Я все готов отдать казакам. Но только не это! Они отобрали кольцо моей любимой Анет! – он поиграл пальцем, который прежде украшало кольцо. – Анет – божество, она будет любить меня всю жизнь. Кольцо – единственная память о ней...
– Что вы такое говорите, поручик? – Чувства узника горячо отозвались в душе Давыдова. – Я переговорю с казаками и постараюсь удовлетворить вашу просьбу. Даю вам слово!
– Я воевал честно против русской армии. Меня ранили в бою! Но этот ночной погром...
– Не волнуйтесь, поручик! Никто вас убивать не собирается... Мы дорожим своей честью! Отправим вас нынче же на надежную стоянку. Там и будете пребывать в плену...
– Но войска императора в Москве?
– Слышали ли вы, Тилинг, такую пословицу: «Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь...» Прощайте!
На другой же день Давыдов переговорил с казаками, пленившими Тилинга. Нашлось не только кольцо любимой женщины француза, но и ее портрет и письма. Вожак партизан немедленно приказал отослать их поручику в Юхнов вместе с запиской, которую написал собственноручно:
«Примите, государь мой, вещи, столь для вас драгоценные. Пусть они, напоминая о милом предмете, вместе с тем докажут вам, что храбрость и добродетель так же уважаемы в России, как и в других землях.
Денис Давыдов, партизан».
К вышесказанному остается добавить, что сей Тилинг жил до 1814 года в Орле. Он всегда с благодарностью и удивлением вспоминал о сем злосчастном приключении в ночи. Только в одном Тилинг был непреклонен: так и не мог он признать отряд дерзких партизан за воинскую часть... Уж больно коварна оказалась для него «русская банька с ледяной купелью»!
Вскорости Давыдов получил письмо от Калужского гражданского губернатора. «Все свершилось! – сообщал губернатор. – Москва не наша, она горит! Я... из Подольска, от Светлейшего имею уверение, что он, прикрывая Калужскую дорогу, будет действовать на Смоленскую. Ты не шути, любезный Денис Васильевич, твоя обязанность велика! Прикрывай Юхнов и тем спасешь середину нашей губернии, но не залетай далеко, а держись Медыни и Мосальска, мне бы хотелось, чтобы ты действовал таким образом, чтобы не навлечь на себя неприятеля».
Однако Денис Васильевич действовал со своим летучим отрядом сообразно обстоятельствам: заставляя грозного врага отступать с занимаемых позиций, а порой круто менять намеченные планы.
Пленение корпуса Ожеро
Двухтысячный корпус генерала Ожеро расположился меж Ельней и Смоленском, в селе Ляхово. И Давыдов решил провести дерзкую боевую операцию: объединить партизанские отряды под командованием Сеславина и Фигнера и действовать сообща.
Денис Васильевич позвал Сеславина и Фигнера на совет к себе в Дубовищи, подробно изложил им свой план захвата корпуса неприятеля. Обсудив в деталях предстоящее сражение, Сеславин и Фигнер поддержали своего соратника. Все пришли к единодушному выводу: объединенные партии представляют теперь грозную силу для неприятеля. Но людей под ружьем все же мало, немногим более тысячи двухсот человек. Для страховки операции решено было позвать отряд Орлова-Денисова.