Агасфер. Том 2, стр. 16

— Ах, мадам! я не могу вас упрекнуть за подобное испытание… Я очень жалка, и вы вправе мне не доверять. Но поверьте, что, как я ни бедна, я никогда бы не согласилась делать столь низкие вещи, которые вы сочли необходимым предложить мне, чтобы испытать мою честность и узнать, достойна ли я вашего участия. Нет, нет, мадам. никогда и ни за какую цену я не решилась бы сделаться осведомительницей!

Горбунья произнесла последние слова с такой горячностью, что ее бледное лицо даже покраснело. Настоятельница была слишком тактична и опытна, чтобы усомниться в ее искренности. Довольная оборотом, приданным разговору молодой девушкой, она ласково улыбнулась и протянула ей руки:

— Хорошо, очень хорошо, дочь моя; подите ко мне, я хочу вас обнять…

— Простите меня, матушка… Вы слишком добры… мне совестно…

— Нет, ваши слова полны искренности, но поверьте мне, я не хотела вас испытывать. Ничего похожего на предательство нет в той дочерней откровенности, которой мы требуем от наших членов. Но есть личности, — и вы, как я вижу, дорогая дочь, принадлежите к их числу, — настолько разумные, что не нуждаются в нашем руководстве… Я возлагаю, следовательно, ответственность всецело на вас и согласна выслушивать от вас лишь те признания, какие вы добровольно захотите мне сделать.

— Как вы добры! — воскликнула Горбунья, не имея понятия о хитрой изворотливости ума монахини и воображая, что она получит возможность честно зарабатывать свой хлеб.

— Это не доброта, это только справедливость! — еще ласковее заметила настоятельница. — Таких девушек, как вы, которых бедность не только не испортила, но и возвысила в нравственном отношении, нельзя переоценить. Конечно, это происходит оттого, что вы строго исполняете Заветы Божьи?

— Матушка!..

— Последний вопрос, дочь моя: сколько раз в месяц вы исповедуетесь?

— Я восемь лет, со времени моего первого причастия, не была на исповеди. Я вынуждена работать день и ночь, чтобы не умереть с голоду… Поэтому у меня не хватает времени…

— Боже! — воскликнула мать Перпетю, с горестным изумлением всплеснув руками. — Как? Неужели вы не исполняете обрядов?

— Увы, я сказала уже вам, что у меня нет для этого времени! — растерянно глядя на настоятельницу, прошептала Горбунья.

После нескольких минут молчания настоятельница грустно промолвила:

— Я очень огорчена, дочь моя… Я говорила уже вам, что мы имеем дело только с набожными особами и рекомендовать можем только богомольных и исполняющих все церковные требования. Таково необходимое условие нашей общины. Так что, к сожалению, я не могу предоставить вам работу, как, было, надеялась… Но если в будущем вы освободитесь от равнодушия к исполнению духовных обязанностей… то я посмотрю…

— Мадам, — вымолвила Горбунья со стесненным сердцем, чувствуя, что должна отказаться от надежды получить работу, — простите меня, что я вас задержала… попусту…

— Мне ужасно жаль, милая дочь, что я не могу вас принять в наше общество… Но я все-таки не теряю надежды… Я надеюсь, что когда-нибудь такая достойная девушка будет в состоянии заслужить покровительство набожных особ… Прощайте, дочь моя, идите с миром; да благословит вас Бог и да вернет вас к Себе окончательно…

Говоря это, настоятельница провожала Горбунью до двери с самой материнской по внешности заботливостью и лаской, сказав на прощанье:

— Идите по коридору, спуститесь по лестнице и постучитесь во вторую дверь направо: там кладовая для белья, и Флорина вас оттуда проводит… Прощайте, моя милая…

Когда Горбунья вышла из комнаты, долго сдерживаемые слезы полились у нее ручьем. Не желая показаться в таком виде Флорине и монахиням, которые, несомненно, были в белошвейной, Горбунья остановилась на минуту у окна в коридоре, чтобы отереть струившиеся слезы.

Машинально взглянув в направлении, где она видела раньше девушку, принятую за мадемуазель де Кардовилль, она вдруг увидала, что та вышла из дверей дома и быстрыми шагами подходит к решетчатому забору, разделявшему два сада. В ту же минуту, к своему глубокому изумлению, Горбунья увидала одну из двух сестер: бледную, слабую и еле державшуюся на ногах Розу Симон, исчезновение которой с ее сестрой ввергло в такое глубокое отчаяние Дагобера. Она приблизилась к мадемуазель де Кардовилль, опасливо оглядываясь и как бы боясь, чтобы ее не увидели.

4. ГОРБУНЬЯ И АДРИЕННА

Взволнованная и встревоженная Горбунья высунулась из монастырского окна и с живейшим беспокойством следила за движениями Розы Симон и мадемуазель де Кардовилль, которых она никак не думала увидать обеих в подобном месте.

Сирота, подойдя к самой решетке, отделявшей сад монастыря от сада больницы доктора Балейнье, сказала что-то Адриенне, на лице которой выразилось удивление, негодование и жалость. В это время показалась монахиня, беспокойно оглядывавшаяся по сторонам, очевидно кого-то отыскивая. Увидав Розу Симон, робко прижавшуюся к решетке, она подбежала к ней и схватила ее за руку, видимо, строго упрекая; несмотря на довольно энергичное вмешательство мадемуазель де Кардовилль, горячо протестовавшей, она потащила девушку к монастырю, причем бедная Роза, вся в слезах, два-три раза оглянулась на Адриенну, которая, сделав несколько выразительных жестов, быстро отвернулась, как бы желая скрыть набежавшие слезы.

Коридор, где стояла Горбунья во время этой трогательной сцены, находился во втором этаже. Молодой девушке пришло в голову спуститься вниз и поискать возможности пробраться в сад, чтобы поговорить с этой красавицей с золотыми волосами, удостовериться, действительно ли это была мадемуазель де Кардовилль, и, если она теперь находится в здравом разуме, передать, что Агриколь имеет сообщить ей нечто очень важное, но не знает, как это сделать.

День заканчивался, солнце клонилось к закату. Опасаясь, что Флорине надоест ее ждать, Горбунья решилась действовать как можно скорее. Время от времени прислушиваясь, швея дошла легкими, неслышными шагами до конца коридора и спустилась по лестнице из трех ступенек на площадку, куда выходила дверь из кладовой белья. С площадки винтовая лестница шла вниз. Горбунья, слыша за дверью голоса, поспешно спустилась и очутилась в нижнем коридоре, откуда стеклянная дверь выходила в часть личного сада настоятельницы. Под прикрытием густой и переплетавшейся зелени длинной аллеи Горбунья незаметно пробралась к решетке больничного сада. В двух шагах от нее, на деревянной скамье сидела Адриенна де Кардовилль, облокотясь на спинку скамьи.

Испуг, утомление, отчаяние той ужасной ночи, когда она была привезена в больницу, поколебали на время твердость характера Адриенны. Воспользовавшись подавленным состоянием и слабостью, доктор Балейнье с дьявольской хитростью успел даже внушить сомнение относительно ее умственного здоровья. Но спокойствие, наступившее вслед за сильным возбуждением, размышление и здравый, тонкий ум Адриенны помогли преодолеть тот страх, который доктору удалось, было, в ней возбудить. Она даже не верила больше в заблуждение ученого доктора. Она ясно поняла по поведению этого человека отвратительное лицемерие и редкую дерзость, соединенную с необыкновенной ловкостью. Поздно, правда, но она поняла, что доктор Балейнье был слепым орудием госпожи де Сен-Дизье. С той поры она замкнулась в гордом молчаливом спокойствии. Ни одной жалобы, ни одного упрека не сорвалось с ее уст. Она ждала. А между тем, хотя она и пользовалась относительной свободой в действиях (однако сноситься с внешним миром не могла), все-таки ее положение было тем тяжелее, что она ужасно страдала от отсутствия приятных для взора изящных вещей, которыми любила себя окружать. Но она знала, что подобное положение не могло длиться долго. Адриенна понятия не имела о действии и о применении законов, но здравый смысл подсказывал ей, что если временное насильственное заключение еще могло быть оправдано признаками внезапной болезни, то злоупотреблять этим долго нельзя. Не могла же девушка ее положения пропасть бесследно, не возбудив толков и разговоров, и тут уж нельзя будет безнаказанно обманывать насчет ее состояния, а помешательство потребуется доказывать гласно. Правильно или нет думала Адриенна, но эта уверенность возвратила ей прежнюю энергию и гибкость ума. Не раз она тщетно старалась понять причины своего заключения, так как хорошо знала, что княгиня де Сен-Дизье должна была действовать, руководясь какими-то очень вескими причинами, а не просто желанием ее помучить… И Адриенна не ошиблась. Д'Эгриньи и княгиня были уверены, что она знает о важности дня 13 февраля, хотя и скрывает это, и, несомненно, явится на улицу св.Франциска, чтобы предъявить свои права. Запрятав Адриенну в сумасшедший дом, они хотели нанести роковой удар по ее будущему, но нужно оговориться, что эта предосторожность была бесполезна, так как хотя мадемуазель де Кардовилль была на пути к открытию семейного секрета, который от нее скрывали, но она не окончательно в него проникла, потому что некоторые важные семейные бумаги были спрятаны или затеряны. Но каковы бы ни были причины гнусного поведения ее врагов, она до глубины души была им возмущена. Трудно было найти человека, менее злобного и мстительного, чем эта великодушная девушка, но при мысли о мучениях, которые она выносила из-за княгини Сен-Дизье, аббата д'Эгриньи и доктора Балейнье, Адриенна давала себе слово добиться всеми возможными средствами полного отмщения. Если ей в этом отказывали, она была полна решимости продолжать борьбу с жестокими, коварными лицемерами не только для того, чтобы отомстить за себя, но чтобы избавить от тех же мучений более слабых и не способных к борьбе.