Агасфер. Том 2, стр. 12

— Конечно, я согласна попробовать и очень вам благодарна за совет; но кто же меня порекомендует?

— Я, если хотите, хоть завтра же.

— Быть может, они захотят собрать сведения обо мне?

— Почтенная мать Перпетю, настоятельница монастыря св.Марии, где помещается общество, сразу вас оценит без всяких сведений, я в этом уверена; в противном же случае она вам об этом скажет, и вы сможете все ей объяснить… Итак, решено… до завтра?

— Мне следует зайти за вами сюда?

— Нет. Я уже говорила вам, что никто не должен знать о посещении с поручением от господина Агриколя. При вторичном посещении вас могут заметить, и возникнут подозрения. Я заеду за вами в фиакре… Где вы живете?

— Улица Бриз-Миш, дом номер три. Если вы будете столь добры и заедете за мной, то пошлите красильщика, служащего у нас привратником, подняться наверх и вызвать Горбунью.

— Горбунью? — с удивлением спросила Флорина.

— Да, Горбунью, — с грустной улыбкой отвечала швея. — Все меня так зовут… Именно мое уродство препятствует отчасти мне ходить на поденную работу… к чужим людям… — При этом бедная Горбунья не могла сдержать слез. — Люди так насмешливы… они не подозревают иногда, как больно ранят их насмешки!.. Но, конечно, раз другого выбора нет, я готова пойти на все!..

Флорина, сильно взволнованная, взяла за руку Горбунью и лукаво заметила:

— Успокойтесь… Есть недостатки, которые внушают глубокое сочувствие, но никак не насмешку… А разве вы не назовете ваше настоящее имя?

— Меня зовут Мадлена Соливо, но, повторяю вам, спросите Горбунью: меня все знают только под этим именем.

— Завтра в полдень я буду у вас.

— Чем я могу отблагодарить вас за такую доброту?

— Полноте, я желаю только, чтобы моя помощь принесла вам пользу… Впрочем, увидите сами… Что касается Агриколя, то подождите его выхода из тюрьмы и передайте ему, чтобы он никому не сообщал о тайне до личного свидания с моей бедной госпожой…

— Где она теперь?

— Не знаю… Не знаю, куда ее увезли… значит, до завтра? Ждите меня.

— До завтра, — сказала Горбунья.

Читатель, вероятно, не забыл, что монастырь св.Марии, куда Флорина должна была отвезти Горбунью, служил местом заключения дочерей маршала Симона и находился по соседству с больницей доктора Балейнье, где находилась Адриенна де Кардовилль.

2. МАТЬ ПЕРПЕТЮ

Монастырь св.Марии, куда поместили дочерей маршала Симона, представлял собой громадный старинный особняк, обширный сад которого выходил к бульвару Госпиталя, самому в то время пустынному месту в Париже.

События, к описанию которых мы сейчас приступаем, происходили 12 февраля, накануне рокового дня, когда все члены семьи Реннепон, последних потомков сестры Агасфера, должны были собраться на улице св.Франциска.

Монастырь св.Марии содержался весьма строго. Верховный совет из лиц высшего духовенства, под председательством отца д'Эгриньи, а также из набожных дам, во главе которых стояла княгиня де Сен-Дизье, собирался весьма часто для того, дабы упрочить и распространить тайное и могущественное влияние этого учреждения, — влияние, все более и более усиливавшееся и расширявшееся с течением времени. Чтобы основать это учреждение, был предпринят ряд тонко рассчитанных и ловко проведенных махинаций, и оно вследствие многочисленных вкладов обладало огромной недвижимостью и другими имуществами, количество которых постоянно росло. Монашеская община служила здесь только ширмой. Благодаря обширным связям с провинцией, завязанным с помощью самых рьяных членов партии ультрамонтанов, в монастырь привлекалось большое число богатых сирот, которым, как уверяли, строгое, нравственное и набожное воспитание в монастыре было гораздо полезнее светского воспитания в модных пансионах, зараженных тлетворными веяниями века. Богатым вдовам или одиноким богатым женщинам убежище св.Марии, в свою очередь, предоставляло надежный приют, спасавший их от опасностей и соблазнов света. В этом мирном жилище их окружало абсолютное спокойствие, здесь тихо достигалось спасение души, а нежные и трогательные заботы окружали затворниц со всех сторон. Кроме того, настоятельница монастыря, мать Перпетю, поставляла набожным особам, желавшим оградить свой очаг от мирской распущенности, компаньонок, служанок, поденщиц, которых выбирали из числа девушек, известных обществу, за их нравственность ручалось учреждение. Казалось, ничто не было в большей мере достойно внимания, симпатии и поощрения, чем подобное заведение; но мы сейчас откроем сеть интриг и опасных замыслов, прикрывавшихся святой и благой видимостью.

Настоятельница монастыря, мать Перпетю, была видной женщиной лет сорока. Она носила грубое платье принятого у кармелиток цвета и длинные четки у пояса; белый чепец с длинной черной вуалью плотно охватывал худое бледное лицо; множество глубоких морщин бороздило ее лоб цвета пожелтевшей слоновой кости; тонкий нос загибался немного книзу, точно клюв хищной птицы, а черные глаза смотрели остро и проницательно. В общем лицо настоятельницы выражало ум, холодность и твердость. Что касается ведения материальных дел общины, то мать Перпетю не уступила бы в ловкости и изворотливости ни одному прокурору. Женщины, если они владеют так называемой деловой сметкой и вкладывают в дело проницательность, неутомимую настойчивость, благоразумную скрытность, а особенно способность быстро и верно все подмечать, свойственную им вообще, достигают поразительных результатов.

Для матери Перпетю, женщины с сильным и твердым умом, управление обширными владениями общины казалось игрушкой. Никто лучше ее не сумел бы приобрести обесцененное имение, взвинтить его цену и продать с большой выгодой. Ей были хорошо знакомы и курс ренты, и денежные обороты, и текущая стоимость акций всевозможных предприятий; она никогда не ошибалась, руководя своими посредниками при помещении капиталов, постоянно поступавших в виде даров в общину св.Марии.

В самом заведении она ввела строгий порядок, дисциплину и крайнюю экономию. Главной целью ее жизни являлось желание увеличить не личные средства, а богатство общины. Дух ассоциации, когда она имеет целью коллективным эгоизм, развивает в корпорации те же недостатки и пороки, что и в отдельной личности.

Подобная конгрегация начинает привязываться к власти и деньгам, как честолюбец привязывается к власти для власти, а скупой к деньгам для денег… Особенно сильно развивается в подобных общинах страсть к недвижимому имуществу: тут все действуют заодно, как один человек. Недвижимость становится для них единственной мечтой, навязчивой идеей, на ней сосредоточены их горячие, нежные, искренние желания… Первое движимое имущество для нарождающейся маленькой общины — то же, чем является свадебная корзина для молодой новобрачной, верховая лошадь для подростка-юноши, первый успех для поэта, первая кашемировая шаль для лоретки; потому что в наш материальный век недвижимое имущество определяет общественное положение, классифицирует, котирует, как известную ценность, данную общину в общем религиозном кошельке и сообщает простым и доверчивым людям тем более хорошее представление о своем кредите, что все эти коммандитные ассоциации, связанные со спасением души и кончающие обладанием огромными угодьями, всегда начинают с нищенства и единственной гарантии, заключающейся в надежде на милосердие ближнего. Можно, следовательно, легко представить, какое острое и горячее соперничество существует между различными общинами в приобретении имений, которые у всех на виду, и с каким неописуемым удовольствием богатая конгрегация давит на более бедную списком своих домов, ферм и денежных сумм. Зависть и ревнивая ненависть, раздуваемые монастырским бездельем, невольно доходят до страшных размеров благодаря этому соперничеству. А между тем подобная ненасытная жадность к накоплению богатств любыми способами является, вне всякого сомнения, менее всего христианским чувством в самом лучшем значении этого слова и совсем не подходит к истинному евангельскому духу, столь религиозно-коммунистическому по своей сути. Вот опасная жадность, которую общественное мнение не должно поощрять за ту жалкую милостыню, которая раздается бедным общиной, да и то с чувством непримиримости и презрения.