Забытая история любви, стр. 59

Он сказал:

— Если замок будут обыскивать, сожги это. Не хочу, чтобы люди королевы Анны узнали, что я такой нюня. — Но под его внешней строгостью она почувствовала улыбку и, конечно же, поняла, что блеск в ее глазах ему понравился.

София не стала читать письмо — было уже слишком темно, да она и понимала, что потом, когда он уйдет, ей это будет нужнее, — поэтому сжала его в руке вместе с перстнем, который все еще хранил тепло его пальца. Подняв на него глаза, она произнесла:

— Но я ничего не могу тебе дать взамен.

— Тогда дай мне это.

Его глаза вобрали в себя всю темноту наступающей ночи, когда он, у садовой стены под балдахином ароматных сиреневых веток, снова наклонил голову и нашел губами ее уста. Его движение сбило несколько пахучих лепестков, и они легонько опустились на лицо Софии, на ее волосы и руки, но она этого не заметила.

Мори наконец поднял голову, посмотрел на нее и чуть заметно улыбнулся в темноте.

— Вот теперь ты настоящая невеста.

Сначала она не поняла, а потом, заметив, что вся усыпана сиреневыми лепестками, попыталась стряхнуть их, но он остановил ее.

— Нет, — сказал он. — Я хочу запомнить тебя такой.

Они стояли там, в тихом уголке сада, и София почувствовала, как весь мир начал отступать от них, как волна отступает от берега, пока не осталось ничего, кроме нее и Мори, связанных взглядами. Его сильные руки лежали на ней, и между ними висели невысказанные слова, потому что произносить их вслух не было нужды.

Наступила ночь.

София услышала звук открывающейся калитки, потом раздались шаги на гравийной дорожке, а затем последовал громкий нежеланный голос полковника Хука, звавшего Мори.

Мори не откликнулся и не пошевелился. Тогда она снова заставила себя улыбнуться и, придав голосу мужества, сказала ему:

— Тебе нужно идти.

— Да. — Но в то, что она такая храбрая, он все равно не поверил, хотя, похоже, был тронут ее попыткой. — Это ненадолго.

София приказала губам не дрожать.

— Да, я знаю. Со мной все будет хорошо. Я привыкла быть одна.

— Ты не останешься одна. — Он говорил так тихо, что ей показалось, будто слова его унес ветер, который ласково скользнул по ее лицу. — Ты мне как-то сказала, — прошептал он, — что твое сердце принадлежит мне.

— Да.

— А мое принадлежит тебе. — Он взял ее руку и прижал к груди, чтобы она почувствовала пульсирующую силу. — Оно не поплывет со мной за море. Оно будет с тобой. Ты не останешься одна. — Его пальцы сомкнулись крепче на ее тонких пальцах. — И я не стану целым человеком, пока не вернусь.

— Тогда возвращайся поскорее. — Она не ожидала, что голос ее дрогнет на этих словах и что из глаз потекут слезы.

Снова раздался отдаленный голос Хука, и она попыталась отойти в сторону, чтобы пропустить Мори, но тот еще не закончил прощание. На этот раз поцелуй его был более резким, прочувствованным. Она ощутила всю его горечь и всю силу любви, и, когда их уста разъединились, она прижалась на миг к его груди, не желая покидать его объятия.

Она твердила себе, что не должна больше спрашивать, что не должна его отягощать своей болью, но слова сами по себе слетели с ее уст:

— Как бы мне хотелось поплыть с тобой!

Он не ответил, лишь крепче сжал ее руками.

В глазах у Софии потемнело, и, зная, что он не изменит решения, она все же не смогла не произнести:

— Ты однажды сказал мне, что когда-нибудь я смогу подняться на палубу.

— Да, — пробормотал он губами, прижатыми к ее лбу. — Ты поднимешься. Но не на этот корабль. — Нежный поцелуй в волосы должен был успокоить ее, но от него у Софии едва не разорвалось сердце.

Шаги Хука приближались.

Времени не осталось. Движимая каким-то внутренним порывом, она высвободила руки, потянулась к шее и сняла шнурок, на котором висел маленький черный камешек с дырочкой, найденный ею на берегу.

Ей было неведомо, действительно ли в нем, как когда-то говорила Мори его мать, сокрыты магические силы, способные защитить от любой беды того, кто его носит, но она знала, что Мори он сейчас нужнее. Не произнеся ни слова, она крепко вжала камень в его руку, быстро отошла, прежде чем предательские слезы выдали ее, и бросилась бежать между тенями к двери кухни.

Позади она услышала, как Хук снова выкрикнул имя Мори, на этот раз еще громче. В следующий миг раздались тяжелые шаги Мори по гравийной дорожке, и он произнес неожиданно твердым голосом:

— Я здесь. Все готово?

Что было после этого, София не слышала, потому что уже ворвалась в дверь, не замедляя шага, промчалась мимо миссис Грант с Кирсти и не остановилась, пока не оказалась в своей комнате.

В окно она увидела лунную дорожку на море, пересеченную высокими мачтами «Отважного» с поднятыми парусами, набирающими ветер.

Она почувствовала в руке тяжелый теплый перстень и сжала кулак так сильно, что маленькое колечко больно впилось в ладонь, но она была рада этой боли, потому что могла объяснить ею слезы, которые застилали ей глаза.

Слезами ничего не добьешься, это она хорошо знала. Она проплакала весь день, когда ее отец, обняв их на прощание, отправился к неизведанным берегам, а потом плакала еще сильнее, когда мать отправилась следом за ним, но слезы не помогли им в пути и не вернули их. Плакала она и в ту черную ночь, когда ее сестру с нерожденным ребенком внутри, кричащую и страдающую, унесли, и слезы не скрасили горечь одиночества.

Поэтому сейчас она решила, что не станет плакать.

София знала, что Мори должен плыть, и понимала, почему он не мог отказаться. Но у нее остались его перстень и непрочитанное письмо, напоминающее о его любви, и, самое главное, его обещание вернуться.

«Этого хватит», — подумала она. И все же горячие невыплаканные слезы жгли глаза, и когда все паруса фрегата наполнились ветром и корабль заскользил по воде, направляясь во Францию, София моргнула, и одна предательская слезинка все же просочилась сквозь густые ресницы и медленно скатилась по щеке.

А потом по проложенной ею дорожке пробежала еще одна слезинка. А за ней еще одна.

Она оказалась права. Это не помогло. Она долго стояла у окна, всматриваясь, пока звезды наконец не поглотили раздутые паруса, и хотя все это время слезы скатывались по ее лицу и бесшумно падали, точно горькие дождинки, на сиреневые лепестки, все еще рассыпанные по ее платью, они ничего в ее душе не изменили.

Ведь он уехал, а она осталась одна.

Глава 15

Садоводством я никогда толком не занималась. Мама занималась, когда я была маленькой, но кто в детстве обращает на такое внимание? Я всю жизнь считала, что зимой в саду или в огороде делать нечего, но, зайдя днем к доктору Уэйру, я застала его копающимся в кустах.

— Я вас не видел несколько дней, — сказал он. — Уезжали куда-нибудь?

— В некотором смысле. Я была в Слэйнсе, — ответила я. — Триста лет назад. Поэтому я здесь. Кое-кто из моих персонажей упомянул о шпионах.

— О шпионах?

— Да. В частности о Даниэле Дефо.

— Так-так. — Он выпрямился. — Тут я, пожалуй, смогу вам помочь. Только подождите минутку, мне нужно еще проверить, что там с Элсиной сиренью после ночного ветра.

Я, заинтересовавшись, последовала за ним к кусту с голыми ветками, который был намного выше остальных и рос в дальнем конце сада, у самого окна дома.

— Это сирень?

— Да. Но мне с ней не везет. Она должна была разрастись в дерево, но эта упрямая штука никак не хочет вытягиваться.

Прикоснувшись к коре, я почувствовала ее гладкость. Безлистное растение было вдвое меньше того, которое я представляла растущим в саду Слэйнса у той стены, где прощались София и Мори, но даже в таком виде оно затронуло струны грусти в моем сердце.

— Никогда не любила запах сирени, — призналась я. — До сих пор я не понимала почему, но сейчас, кажется, нашла ответ.

— Да? — Доктор повернулся, в глазах за линзами очков появился интерес. — И почему же?