Трагедия адмирала Колчака. Книга 1, стр. 35

Обращение Думы к «трудящимся Сибири» начиналось своеобразно: «В ночь на 26 января большевицко-царские (?) опричники арестовали 16 членов Областной Думы…» Составители воззвания, по-видимому, не понимали плохого тона этой «революционности». «Именем многих миллионов трудящихся и населяющих Сибирь народностей и туземных племён» они объявили, что «вся полнота власти» принадлежит «подлинным избранникам трудящихся и народов Сибири Вр. Сибоблдумы» [«Хр.». Прил. 18]. В следующей затем «декларации», отмечая, что Дума стоит на почве признания вс. Учр. Собр., группа членов Думы — действительно, это была только группа — с чрезвычайной решительностью объявляет, что «народы… в разное время присоединённые к Российскому Государству, решают… отделяются ли они от Российской Федеративной Республики и образуют самостоятельные государства или входят как автономно-федеративные единицы в состав Российской Республики». В области социальной политики Дума гарантировала проведение в жизнь закона о земле, принятого Учр. Собр. [278].

Всё это продекларировав и объявив себя «единственно законной властью» для Сибири, новое Правительство разделилось: одна часть осталась в Зап. Сибири и образовала особый комиссариат, действовавший именем Сибирского правительства; другая, во главе с Дербером, выехала на Восток, в Харбин — единственный город, ещё свободный от большевицкого влияния. Один из членов Правительства был командирован в Москву для информации и связи с ЦК эсеровской партии [279].

2. Боевые силы

На какие силы могла опираться в Сибири власть, намеревавшаяся отстаивать, в сущности, эсеровские партийные позиции? Власть всегда склонна преувеличивать свои шансы. Автор очерков по областному движению в Сибири, напечатанных в «Вольной Сибири», обольщается многочисленными приветствиями, полученными Сибоблдумой. Но ведь все эти семипалатинские городские думы, якутские земства, в сущности, в значительной степени приветствовали сами себя. Приветствия от «фронтовиков»? — но именно «фронтовики»-то и являлись основой большевизма в сибирской деревне. Приветствовал даже атаман Семёнов!

На фронтовых солдат, не вернувшихся ещё в Сибирь, Правительство почему-то возлагало особые надежды. Из них предполагалось создание кадров новой Сибирской армии. Назначенный главным комиссаром Сибирской армии бывший командующий Иркутским округом при Вр. прав. подп. Краковецкий, член У. С. от Румынского фронта (?), создал в Киеве специальный сибирский военный комиссариат. В короткое время на фронте объединилось до 50.000 сибиряков. Предполагалось выделить из них наиболее надёжные отряды и послать в Сибирь на поддержку Правительства. «Но, — добавляет сибирский историк этого времени, — вся работа была внезапно прервана большевицким переворотом на Украине и свержением Укр. Рады, с помощью которой велась организационная работа по созданию Сибирской армии» [«Вольная Сибирь». III, с. 14]. Надежды на создание таким путём особой Сибирской армии тем более были утопичны, что ей ставилась задача возобновления противогерманского фронта [280].

Если у сибирских рабочих было настроение против «похабного» мира, то едва ли оно так сильно было на разложившемся фронте.

Безразлична была и сибирская деревня, слишком далёкая и оторванная от центра, изолированная в самой себе территориальной замкнутостью сибирских расстояний. Поднять её на войну с Германией, конечно, нельзя было. Деревня подчас «праздновала» возвращение солдат-«дезертиров» [281]. Пишон в своём докладе замечает, что ему приходилось сталкиваться с абсолютным отсутствием антипатии к немцам, несмотря на все события на фронте и в прифронтовой полосе [с. 22]. Он наталкивался только на враждебное отношение к японцам. «Все те лица и группировки, — писал в докладе Пишон, — которые заявляют, что «за ними крестьяне», обманываются и нас обманывают. Интеллектуальный уровень крестьянской массы весьма низок, и показателем этого явились различные выборы, во время которых крестьянин давал свой голос тому, кто больше ему обещал реальных выгод. Крестьянам не приходилось принимать непосредственного участия в революционной борьбе: каждая деревушка проделала самостоятельно свою местную революцию, совершенно не заботясь о соседях, в общей массе крестьянин очень доволен тем обстоятельством, что полученная свобода дала ему «право» рубить казённые леса бесплатно, пользоваться бесплатно всякими бывшими угодьями и т.п. Колоссальному повышению цен на продукты сельского хозяйства крестьянин тоже весьма рад: он начал копить деньги» [с. 30–31].

Общая характеристика, конечно, правильная. Она подтверждается анкетой, сделанной редакцией «Сиб. Зем. Недели» среди всех своих деревенских корреспондентов 20 апреля, т.е. при большевиках [282]. Всякие анкеты относительны — нельзя этого упускать из вида. И всё-таки показательно, что за большевицкую власть высказалось лишь 7. Некоторые волостные читатели на вопрос о власти промолчали (?). 65% — 47 ответов — отнеслось отрицательно к большевикам. Отмечалось в ответах, что власть советов поддерживают большею частью пришедшие с фронта солдаты [283]. К другим социалистическим партиям население равнодушно. Боятся налогов, эгоистические соображения на первом плане и т.д.

Деревню, у которой была «тоска по правительству, по власти» [284], активной могла сделать или хорошая организация — здоровая, непартийная агитация, или сама власть большевиков. И, может быть, во многом прав Гинс, указывающий, что «борьба в Сибири началась раньше, чем население успело проникнуться ненавистью к большевикам» [II, с. 5]. То же нам скажет впоследствии участник приуральского рабочего движения, представитель знаменитых в летописи гражданской войны ижевцев и воткинцев: «Сибиряки, не пережившие большевизма, не хотели защищаться от него»… [«Берлинская Заря», № 6].

Совершенно естественно, что при организации боевых антибольшевицких сил приходилось идти по другому руслу — в другой среде вербовать эти силы.

Деятели Сибирской Думы, выступившие уже в роли историков сибирского движения, чрезвычайно преувеличивают организационную роль Думы. «Сибирское правительство, выбранное в тайном заседании Сибирской Думы 28 января, — говорит, напр., редакция «Вольной Сибири» [III, с. 7], — в сущности, являлась только главным революционным штабом, который подготовил свержение большевиков»… «Нелегальная Сибирская Дума не только сумела возглавить сибирское противобольшевицкое движение, но и освободить Сибирь от ненавистной населению власти большевиков». А дальше уже Якушев рассказывает, как были организованы опытными в создании конспиративных боевых дружин эсерами военно-революционные силы [IV, с. 100–103]. Должен признать Якушев, что подготовительную работу в значительной степени «облегчило то обстоятельство, что вся она велась в Сибири не от имени партии, а именем Сибирского правительства». Территория Сибири была разделена на два военных округа — Западный и Восточный. «В каждом из этих округов военное руководство было возложено на особые военные штабы, действующие в полном контакте с политическими комиссариатами Вр. Сиб. пр».

Не отрицая инициативы и энергии отдельных членов эсеровской партии, надо отметить, что в Сибири возникла совершенно самостоятельно и чисто военная организация. Напр., уже в ноябре в Томске, по инициативе кап. Кириллова, создался офицерский отряд под названием «Белый легион» [«Вольная Сибирь». IV, с. 37]. В январе в Томске насчитывается три военных организации — одна из них эсеровская, которые до марта между собой не имеют связи. В марте организуется штаб, по инициативе А. Пепеляева, и начальником объединённой военной организации становится полк. Сумароков — человек довольно правых убеждений. Помимо казачьих организаций, возникших в Забайкалье и на Дальнем Востоке, — о них будет сказано ниже — с декабря и в Зап. Сибири действуют казачьи организации, не связанные инициативой эсеровских эмиссаров, напр. омская казачья организация в ст. Атаманской во главе с Анненковым, субсидируемая торгово-промышленными кругами. Только казалось, что вся «правая» Сибирь равнялась «исключительно по партии соц.-революционеров» [Парфенов. С. 17].