Горбун лорда Кромвеля, стр. 43

– Возможно, печатные книги не так красивы, как рукописные. Зато теперь слово Божье стало более доступным для простых людей.

– Став более доступным, стало ли оно более понятным? – с жаром возразил брат Габриель. – И способна ли книга, имеющая столь непритязательный вид, пробудить в человеческой душе чувство благоговейного восторга?

Он снял с полки один из толстых томов и открыл его, тут же закашлявшись от пыли. Под строчками греческого текста были изображены крошечные танцующие создания.

– Считается, что это список с утраченного труда Аристотеля «О комедии», – сообщил он. – Разумеется, это подделка, сделанная в Италии, в тринадцатом веке. Но работа все равно изумительная!

Брат Габриель закрыл книгу и повернулся к громадному тому, который стоял на полке рядом со свернутыми в рулоны картами. Он принялся поправлять эти рулоны, и я подошел, чтобы помочь ему. К немалому моему удивлению, монах едва не оттолкнул меня.

– Нет! Не трогайте это!

Я недоуменно вскинул брови. Щеки брата Габриеля вспыхнули.

– Простите, сэр, – пробормотал он, овладев собой. – Эти свертки такие пыльные. Я просто не хотел, чтобы вы запачкались.

– Но что это?

– Всего лишь старые планы нашего монастыря. Иногда ими пользуются строители.

Брат Габриель снял с полки тяжеленный том, с усилием дотащил его до стола и принялся бережно перелистывать страницы.

– Это иллюстрированная опись хранящихся в монастыре реликвий, – пояснил он. – Она была составлена два века назад.

На листах пергамента были в красках изображены статуи святых, которые я уже видел в церкви, и другие ценные предметы, например аналой, стоящий в трапезной. Каждый рисунок сопровождался латинским комментарием, а также сведениями о размерах произведения. В центре книги было помещено изображение большого квадратного ларца, украшенного драгоценными камнями. Под стеклянной крышкой, на пунцовой бархатной подушке, лежал кусок темного дерева, к которому огромным гвоздем была приколочена человеческая рука, почерневшая и иссохшая; рисунок был так точен, что я разглядел каждое сухожилие. Из комментариев я узнал, что ширина ларца составляла два фута, а высота – фут.

– Значит, ларец был украшен изумрудами, – заметил я. – Крупные камни. Как видно, ларец похитили из-за его огромной ценности?

– Разумеется. Хотя каждому христианину следовало бы знать, что, совершая подобное злодеяние, он теряет свою бессмертную душу.

– Я всегда полагал, что грабители, распятые вместе с Христом, были не прибиты к кресту, а привязаны к нему веревками. Это было сделано, дабы обречь их на более длительные мучения. По крайней мере, на многих изображениях я видел их именно привязанными.

– Тут трудно утверждать что-нибудь с уверенностью, – пожал плечами монах. – Согласно Евангелию, Спаситель умер первым. Но он был подвергнут истязаниям еще до распятия.

– Да, статуи и картины производят на нас сильное впечатление, но порой вводят в заблуждение, – заметил я. – Брат Габриель, вы не находите, что случившееся в церкви весьма напоминает парадокс?

– Что вы имеете в виду, сэр?

Эта длань принадлежала грабителю. Она превратилась в мощи, за прикосновение к которым люди платили до тех пор, пока на это не был наложен запрет. А потом ее похитил другой грабитель.

– Да, возможно, это парадокс, – нехотя согласился брат Габриель. – Но этот парадокс для всех нас обернулся трагедией.

– Один человек в состоянии унести такой большой ларец?

– Во время пасхальной процессии его несли двое. Конечно, человек, обладающий недюжинной силой, способен поднять ларец в одиночку. Но вряд ли он унесет его далеко.

– Но до болот, возможно, дотащит?

– Возможно, – кивнул головой монах.

– Я думаю, мне тоже следует бросить взгляд на болота, если, конечно, вы подскажете мне, как туда пройти.

– Разумеется. В задней стене есть калитка.

– Благодарю вас, брат Габриель. Ваша библиотека восхитительна.

Брат Габриель вывел меня из здания и указал в сторону кладбища.

– Идите вон по той тропе, мимо фруктового сада и пруда, и увидите калитку. Правда, боюсь, тропа сейчас занесена снегом.

– Ничего, на мне непромокаемые боты. Что ж, брат Габриель, увидимся за ужином. Кстати, там вы встретитесь и с моим молодым помощником, – не без ехидства добавил я.

Ризничий вспыхнул и опустил голову.

– Да… да, конечно.

– Еще раз примите мою благодарность за оказанную помощь, брат Габриель. И за откровенность тоже. Не смею больше вас задерживать.

Я кивнул и двинулся по указанной тропе. Обернувшись, я увидел, как ризничий, понуро опустив голову, бредет к церкви.

ГЛАВА 12

Я миновал служебные помещения и мастерские и через маленькую калитку вошел на мирское кладбище. Днем оно казалось вовсе не таким большим, как ночью. Снег наполовину скрывал надгробные камни, под которыми покоились состоятельные горожане, заплатившие за право обрести последний приют в монастырских стенах, и опочившие в монастыре приезжие. Я разглядел три больших семейных склепа, подобные усыпальнице семьи Фицхью, которую мы посетили прошлой ночью. За кладбищем виднелись ряды фруктовых деревьев, протягивающих в безоблачное холодное небо свои голые ветви.

Мне пришло в голову, что каждый из склепов может служить прекрасным местом для тайника. Нащупав на поясе связку монастырских ключей, я направился к ближайшему из них. Закоченевшими, негнущимися пальцами я долго перебирал ключи, пока не нашел подходящий.

Я поочередно заходил в склепы и осматривал их, однако среди холодных мраморных надгробий не нашлось ничего интересного. На каменных полах лежал толстый слои пыли, и, судя по всему, в течение нескольких лет сюда не проникала ни одна живая душа. Один из склепов принадлежал выдающемуся семейству Хастингсов; я знал, что последний представитель этого рода погиб во время гражданской войны. И все же память о тех, кто лежит здесь, сохранится на долгие годы, подумал я, вспоминая заупокойную мессу, которую слышал сегодня в церкви; имена их каждый день будут звучать в молитвах монахов, будут возноситься к гулким церковным сводам. Я затряс головой, отгоняя печальные размышления, и поспешил в сторону фруктового сада, где на голых деревьях кричали голодные вороны. Пробираясь по снегу среди могильных камней, я порадовался, что захватил с собой палку.

Открыв деревянную калитку, ведущую в сад, я зашагал меж припорошенными снегом деревьями. Вокруг царили безмолвие и неподвижность. Оказавшись здесь, вдали от людей, я ощутил, что настало время как следует подумать.

После стольких лет вновь оказавшись в монастыре, я испытывал странное чувство. Во время учебы в Личфилде я был всего лишь мальчишкой-калекой, на которого никто не обращал особого внимания. Теперь я, посланник лорда Кромвеля, был облечен всеми полномочиями, какими только может обладать в монастыре представитель светской власти. Но как и тогда, в детстве, я ощущал себя одиноким и окруженным неприязнью. Конечно, были и некоторые различия: в детстве меня презирали, сейчас – боялись; однако мне не следовало злоупотреблять своим положением, дабы не отпугнуть возможных свидетелей.

Разговор с братом Габриелем произвел на меня удручающее впечатление. Этот человек жил в прошлом, в мире рукописных, искусно расписанных книг, древних песнопений, гипсовых статуй. Я догадывался, что в этом чудном мире он ищет спасения от неумолимых и настойчивых искушений. Страдальческое лицо монаха, вынужденного под моим давлением рассказать о своем грехопадении, стояло перед моим внутренним взором. За свою служебную деятельность я многократно сталкивался и с ловкими лжецами и с изворотливыми мошенниками; признаю, мне доставляло удовольствие допрашивать этих людей, уличать во лжи, припирать их к стене неопровержимыми доказательствами, ловить признаки растерянности и испуга на их лицах. С братом Габриелем все обстояло по-другому; чувство собственного достоинства не позволяло ему хитрить и изворачиваться, вынудить у него признание в тяжком грехе оказалось делом слишком легким. Без труда добившись своего, я не испытывал ни малейшего удовлетворения. К тому же я на собственном опыте знал, каково быть мишенью злобы и презрения.