Золотая Кастилия (сборник), стр. 110
Обе шлюпки подошли к пристани и остановились у лестницы. Дон Фернандо д'Авила в парадном мундире полковника испанской армии — чин, полученный им недавно, — ждал путешественников в окружении главного штаба гарнизона и виднейших представителей городских властей.
После первых приветствий и обычных представлений дон Фернандо велел привести лошадей для Монбара и Филиппа. Вся свита села на лошадей и среди громких криков толпы, пушечных выстрелов и звуков военного оркестра направилась шагом к главной площади.
Дом, который дон Фернандо велел приготовить для Монбара, находился на самой площади, недалеко от собора, как раз напротив губернаторского дворца. У дверей стояла почетная стража. Дон Фернандо сошел на землю, приглашая флибустьеров следовать за собой в дом, внутреннее расположение которого он любезно предложил показать им лично. Вскоре губернатор откланялся, предоставляя графу де л'Аталайя располагаться по своему усмотрению; однако, уходя, он взял с графа обещание в тот же вечер вместе с секретарем присутствовать на пиршестве, которое городские власти устраивали в его честь.
Как только за испанцами закрылись двери дома, флибустьеры перевели дух; постоянное напряжение, в котором они вынуждены были находиться, начинало их утомлять, они чувствовали настоятельную необходимость перевести дух и осмотреться.
Прежде всего они отправились осматривать дом. За короткое время губернатору удалось все прекрасно устроить. Дом оказался большим, с просторными комнатами и великолепным садом позади. Особенно флибустьеров восхитило то, что этот дом, настоящий дворец, имел три отдельных выхода: первый, главный, вел на площадь; второй, скрытый в тени сада, — на улицу Бодегон, а третий из помещения для слуг выводил на улицу Платерос. Это обстоятельство чрезвычайно обрадовало флибустьеров, ведь таким образом они могли входить в дом и покидать его незаметно и не подвергались опасности быть заключенными в этом доме, как в тюрьме. Кроме того, сад, наполненный очень редкими тропическими растениями, с тенистыми боскетами, с трудом пропускал солнечные лучи и давал возможность принимать посетителей и вести беседу, не опасаясь шпионов.
Поскольку процессия, состоявшая из прибывших гостей и сопровождавших их лиц, двигалась крайне медленно, поклажа авантюристов прибыла раньше их, так что все было приведено в порядок прежде, чем они вошли в дом. Монбар наконец ушел в свою комнату, чтобы на некоторое время предаться отдыху, предоставив Филиппу позаботиться о прислуге.
Филипп с честью выполнил это щекотливое поручение. Прежде всего он отправился к офицеру — командиру почетной стражи, поставленной у дверей, горячо поблагодарил его и отпустил вместе с солдатами, отдав от имени его сиятельства кошелек, полный золота, для раздела между солдатами, которые удалились с радостными криками. После этого Филипп нанял повара, дворецкого, шестерых лакеев, двух помощников повара и четырех конюхов. Эти люди не должны были входить в комнаты, где могли находиться только доверенные слуги графа: Данник, Тихий Ветерок и Питриан. Они поступали в распоряжение Нардо, или Питриана, названного управляющим его сиятельства. Разобравшись таким образом с прислугой, Филипп велел привести лошадей, выбрал двенадцать лучших, которых тотчас поставил в конюшню. Молодой человек, успевший подумать обо всем, рассудил, что в данную минуту хорошо иметь под рукой лошадей. Питриан, Тихий Ветерок, Данник и Шелковинка были помещены в комнатах, находящихся рядом с комнатами Монбара и Филиппа, так чтобы они и днем и ночью, ежечасно могли общаться со своими мнимыми господами и в случае надобности поспешить к ним на помощь. Питриан получил строгий наказ никогда не ложиться спать, не осмотрев предварительно каждый уголок и закоулок в доме и не заперев на ключ в людских всю испанскую прислугу.
Все это заняло довольно много времени, и было уже около пяти часов вечера, когда Филипп наконец освободился и отправился к Монбару, перед которым подробно отчитался о проделанной работе. Монбар одобрил его действия, и оба в сопровождении Данника, переодевшегося камердинером, отправились на званый обед, устраиваемый губернатором в их честь.
— Мы только покажемся на этом пиршестве, — сказал Монбар. — Если бы я не боялся рассердить губернатора, расположение которого для нас крайне важно, я отказался бы; но так как мы не можем не присутствовать, нам надо воспользоваться этим случаем, чтобы прямо войти в нашу роль.
— То есть? — с недоумением спросил Филипп.
— То есть с завтрашнего дня мы вступаем в нашу должность, — не будем забывать, что мы присланы рассматривать отчеты интендантов. Работа наша продолжительна, ведь мы должны объехать самые важные города каждой колонии; вы понимаете мою мысль, друг мой?
— Вполне. Итак, мы отправимся в Гибралтар и в Мериду?
— Нам надлежит побывать всюду, где необходимо провести строгий контроль, — перебил Монбар, улыбаясь.
— Бедные испанцы! — прошептал Филипп.
— Вы жалеете их?
— Да, признаюсь, они так хорошо принимают нас.
— Не забудьте, однако, припрятать под камзол ваш кинжал.
— Будьте спокойны. Черт побери! Никогда не знаешь, что с тобой может случиться в следующую минуту.
— Данник, вели оседлать лошадей. Ты поедешь с нами в губернаторский дворец; мне не нужно предписывать тебе не зевать, не так ли?
Работник лукаво улыбнулся, поклонился и вышел.
Через несколько минут граф де л'Аталайя со своим личным секретарем и в сопровождении лакея и пажа ехал верхом по главной площади, направляясь к губернаторскому дворцу, где караул, завидев его, торжественно отдал ему честь.
VII
Дуэнья
Прошло несколько дней. Флибустьеры продолжали мастерски разыгрывать свои роли. Делая вид, будто строго контролирует отчеты интендантов, Монбар сумел приобрести их уважение, спустив кое-кому с рук некоторые мелкие просчеты. Отделавшись дешевле, чем предполагали сначала, интенданты превозносили до небес мудрость, честность, а в особенности выдающиеся способности ревизора.
Флибустьер под предлогом того, что хочет видеть все собственными глазами — такова действительно была его цель, хотя и не с тем намерением, которое в нем предполагали, — не давал себе ни минуты покоя и беспрестанно ездил из Маракайбо в Гибралтар, из Гибралтара в Маракайбо, осматривая берег и собирая необходимые ему сведения в разговорах с губернатором, делая при этом вид, будто все услышанное не интересует его ни в малейшей степени.
В свою очередь Мигель Баск усиленно занимался измерениями и гидрографическими расчетами, которые приводили испанцев в восторг, потому что они основывали на этих Работах самые лестные надежды для коммерческой будущности колонии.
Филипп, не признаваясь Монбару в причинах, удерживавших его в Маракайбо, попросил у него позволения остаться в городе, чтобы, как он говорил, наблюдать за властями и иметь возможность при первой опасности уведомить своих товарищей. Флибустьер улыбнулся про себя этой просьбе и, не требуя более подробных объяснений, предоставил молодому человеку свободу действовать по собственному усмотрению, посоветовав ему соблюдать чрезвычайную осторожность и заметив, что малейшего неверного шага с его стороны будет достаточно для того, чтобы безвозвратно погубить успех предприятия.
Надо сказать, что положение молодого человека было чрезвычайно трудным. Дон Фернандо д'Авила принимал его очень любезно всякий раз, когда тот наносил ему визит; но достойный губернатор, хоть и нисколько не подозревая, кем в действительности был личный секретарь графа де л'Аталайя, тем не менее чутьем, свойственным ревнивцам и опекунам, угадал в нем влюбленного. Обращаясь с ним с самой очаровательной непринужденностью, с самым полным доверием, губернатор тем не менее держал себя до того церемонно, ограничивался вниманием таким холодным и сохранял всегда такую надменную, чисто кастильскую спесь, что всякая попытка сойтись ближе становилась невозможной, наталкиваясь на непреодолимую преграду этикета.