Заговор францисканцев, стр. 41

Конрад взял одно печенье и положил на язык, ощущая, как тает во рту сахар, а потом уж стал жевать. Ему еще много предстоит узнать об истинной аскезе, если такой святой человек, как Франциск, жевал сахарные печенья и не видел в том греха. Про себя он честно признавал, что в дом донны Джакомы его манят не только драгоценные воспоминания хозяйки, но и неистощимая выдумка кухарки. Его согрела мысль, что в этой слабости он отчасти сродни святому Франческо. Смахнув в огонь крошки, просыпавшиеся на листы, он продолжал поиски, пока не нашел отрывок из «Предания Бонавентуры».

– Вот второе описание стигматов – оно относится ко времени кончины Франциска. Бонавентура упоминает рыцаря по имени Джанкарло. Я думаю, не тот ли это подеста, о котором вы говорили. Тот, что помогал Элиасу похитить тело святого.

Он начал читать, переводя с латыни:

– «В его благословенных ступнях и ладонях можно было видеть гвозди, чудесным образом созданные Богом из плоти... так ушедшие в плоть, что, если на них нажимали с одной стороны, они тотчас выступали с другой... Рана в боку, которой не наносила человеческая рука... была красной, и плоть вокруг нее собралась в складки, образуя как бы прекраснейшую розу. Остальное тело, прежде смуглое, как от природы, так и от болезни, теперь сияло белизной, подобно изображениям святых на небесах. Среди тех, кому позволено было увидеть тело святого Франциска, был ученый и благоразумный рыцарь, некий Джанкарло. В неверии, подобно усомнившемуся апостолу Фоме, он дерзнул на глазах множества братьев и горожан пошевелить гвозди и коснуться рук, ног и бока святого. После того рана сомнения в его сердце и в сердцах многих других была исцелена».

Донна Джакома кивнула:

– Да, похоже на Джанкарло ди Маргерита – он был решительный человек, еще до того, как народ назвал его подестой. Ясно помню, как он стоял тогда в алой тоге и горностаевой мантии. – Она закрыла глаза: – Да, и шапка была на нем из того же меха – как боевой петух среди воробьев, стоял он в своем пышном наряде среди серых ряс братии. И потом много лет вспоминал, как это было. Превратился в яростного защитника стигматов от сомневающихся. – От сомневающихся? Значит, кто-то усомнился? – О да, многие. У иных к сомнениям примешалась ревность – особенно у членов других орденов. Но, конечно, они не видели того, что видели мы.

Конрад погладил бритый подбородок.

– Я упустил случай встретиться с Иллюминато. Не знаете ли вы, жив еще Джанкарло?

– Этого не могу вам сказать. Он уже двадцать лет как удалился в свое имение в Фоссато ди Вико. С тех пор я не видела его в Ассизи и ничего о нем не слышала.

Конрад собрал свои записи и обеими руками прижал к груди. Он зажмурил глаза, ожидая подсказки свыше, и стоял так, пока под веками не вспыхнули красные круги. Ничего. Одни вопросы, столь же туманные, как прежде.

– Я прошу вас сохранить для меня эти записи, – заговорил он. – Наступит День, когда эти отрывки заговорят со мной единым голосом и станут ясны, но он еще не пришел. Завтра я намерен спросить фра Лодовико о «первом Фоме» и не знаю, как он встретит мои расспросы. Быть может, я ступаю на топкую почву или делаю шаг, который вызовет обвал. Или, коль будет на то воля Божья, сумею как-нибудь пересечь зияющую передо мной пропасть.

Пока Конрад говорил, в залу на цыпочках вошел Ро-берто.

– Scusami [38], Джакомина. Комната готова. Вы можете осмотреть ее, когда освободитесь.

– Отлично. Grazie [39], Роберто.

Она обратила серьезный взгляд к Конраду.

– Не помню, говорила ли я вам, что оба мои сына умерли бездетными. У меня никогда не было внуков. Печальная судьба – пережить свое потомство. Все это время я не велела открывать их старую комнату и что-нибудь в ней менять. И сама старалась не входить в нее, потому что каждый раз, когда входила, в моей груди рождался смерч, высасывавший из нее радость. Однако теперь все изменится. Я велела прибрать комнату и заново побелить ее.

Конрад ожидал объяснения, но матрона, как видно, склонна была говорить загадками. Добавила только:

– В каждом из нас зияет пропасть, которую надо чем-то заполнить.

– Первый Фома? Разумеется, брат.

Конрад, опешив, опустился на стул и уставился вслед спешащему к полкам библиотекарю. Вот так просто? Можно подумать, он слышит эту просьбу каждый день!

Лодовико уже возвращался, согнувшись под тяжелым томом. Когда он опустил фолиант на стол, ножки прогнулись и столешница заскрипела.

– Не представляю, как вы догадались, что он у меня имеется, но, конечно же, вы можете его получить. Это из последних приобретений. Мы получили одну из первых копий только потому, что фра Бонавентура дружил с Фомой, когда оба учились в Париже.

Объяснение еще более озадачило Конрада. Не так уж стар Бонавентура, чтобы учиться вместе с Фомой Челанским. Или достаточно? Но отшельник никогда не слыхал, чтобы Фома учился и вообще бывал в Париже. Он беспомощно улыбнулся библиотекарю и поднял кожаную крышку переплета, открыв титульный лист.

SUMMA THEOLOGICA

auctore Tomas de Aquino

И, под заглавием, мелкими буквами: «Liber primus» [40].

Первая книга «Суммы» Фомы Аквинского! Конрад застонал. Старый лис Лодовико! Неудивительно, что он так услужлив. Подготовился к просьбе заранее. Как видно, фра Иллюминато точно запомнил и передал эту часть послания Лео.

Отшельник растопырил пальцы, измеряя толщину тома. Только прочитать эту книжищу хватит до конца года. « Но я готов играть по твоим правилам, – думал он. – У меня хватит времени. И терпения. И кто сказал, что Лео имел в виду не Фому Аквинского? Он наверняка слышал перед смертью о великом труде знаменитого богослова. Может, он имел в виду духовную или умственную слепоту, а вовсе не слепого человека». Протяжно вздохнув, Конрад раскрыл первую страницу и начал читать:

Часть первая ТРАКТАТ О БОГЕ

Вопрос первый.

ПРИРОДА И ПРОИСХОЖДЕНИЕ СВЯЩЕННОЙ ДОКТРИНЫ.

(в десяти статьях)

Конрад устремил взгляд за свинцовый переплет окна. Сквозь осеннюю дымку ему видна была излучина у впадения реки Чьяджио в Тибр, прокладывающий свой извилистый путь к Риму. Челюсти свела зевота. Через два месяца слепца искать не придется. Он сам ослепнет над этой книгой!

19

«Hie vobis, aquatilium avium more, domus est» [41].

– Да, ваше святейшество?

Орфео повернулся к папе, стоявшему рядом с капитаном под белым шелковым навесом. Тебальдо Висконти опустил ароматический шарик, который держал у лица.

– Вы знаете стихи, Орфео? – спросил он.

– Только те, что учил в детстве.

– Кассиодорус писал об этом городе: «плывет по волнам, как морская птица».

Моряк заслонил глаза от солнца, вглядываясь через шипящие у носа буруны в силуэт города, вставший на горизонте. Он не увидел сходства. «С чем ни сравнивай Венецию, – думал он, – все равно она больше всего похожа на сундук с сокровищами, который никак не хочет тонуть, сколько ни стараются императоры и могущественные соседи затолкать его в пучину. Когда Пипин, сын Карла Великого, пригрозил однажды перерезать снабжение Венеции провиантом, горожане в знак презрения к угрозе обстреливали его войска хлебами вместо ядер».

– Первые встречающие, – заметил капитан, махнув рукой в море.

Флотилия галер, обгоняющих ветер на своих распущенных квадратных парусах, заполняла лиги водного пространства, еще разделяющего папский эскорт с гаванью. Галер набилось в заливе густо, как сельдей в бочке, и Орфео даже издали слышал дружные выкрики гребцов: «Ви-ва па-па! Ви-ва па-па!» Военные корабли с высокими мачтами и гордыми надстройками мостиков двигались между ними плавучими горами, и стая галер расступалась, освобождая путь. Выступив из-под навеса, папа поднял руку, отвечая на приветствия моряков и сжимая в другой руке пропитанный благовониями шарик.