Берег черного дерева и слоновой кости (сборник), стр. 66

— Будь проклят, Капитан Вельзевул!

И все стихло.

— Что ты сделал? — спросил Эдмунд, дрожа от волнения.

— То, что и следовало, — ответил герцог. — Теперь мы, по крайней мере, узнаем, кто нам изменил.

В это время прибежали разбуженные выстрелом Гуттор и Грундвиг, и Эдмунд в нескольких словах сообщил им, в чем дело.

— Все наверх! — лаконично отдал команду Фредерик Биорн.

Раздался резкий свисток боцмана, и через несколько минут все матросы были на палубе.

Гуттор приступил к перекличке.

— Здесь!.. Здесь!.. — раздавался всякий раз ответ, как произносилось чье-нибудь имя.

— Попробуем иначе, — сказал герцог, желая убедиться, что никто не отвечает за отсутствующего. — Пусть каждый вызванный, откликнувшись, перейдет со штирборта [52] на бакборт.

Произведенный при таких условиях опыт дал те же результаты.

Матросы совершенно не понимали всего происходящего, так как ничего не знали о замеченной герцогом таинственной тени. И это было к лучшему, потому что иначе бравые моряки оскорбились бы незаслуженным подозрением.

Распространился слух, что герцогу показалось, будто в море упал человек, и он выстрелом дал знать «Леоноре», чтобы она подобрала утопающего.

Глава IV

Тайна мулата

Возвратившись в гостиную в сопровождении своего брата, Гуттора и Грундвига, Фредерик обратился к ним со следующей речью:

— Я очень рад, что между нашими людьми не оказалось изменника. Но зато я, к своему огорчению, убедился, что на корабле совершенно нет надзора за его безопасностью. Это меня тем больше возмущает, что я привык командовать военным судном, где все делалось с механической аккуратностью. Надеюсь, что больше мне не придется об этом говорить.

Эти слова, произнесенные холодным тоном, относились непосредственно к Гуттору и Грундвигу, которым была вверена охрана корабля.

Верные слуги были обижены до слез незаслуженным упреком.

Эдмунд не побоялся открыто вступиться за них.

— Послушай, брат, ты несправедлив, — сказал он. — Наш корабль не военный, а потому здесь и не может быть разговора о дисциплине, а только о преданности тебе. В этом отношении ты и сам прекрасно знаешь, что можешь, безусловно, положиться на них. Что же касается охраны корабля, то я могу засвидетельствовать, что она производится самым тщательным образом…

— Прости меня, брат, — перебил его Фредерик. — Я не хотел обидеть ни тебя, ни Гуттора с Грундвигом, но, право же, меня слишком рассердило, что мы не можем разобраться во всей этой чертовщине.

— О, дело тут простое, брат. Вероятно, кто-нибудь из «грабителей» пробрался на корабль и спрятался на нем с целью посеять панику. Но теперь он уже понес заслуженную кару, и труп его сделался добычей хищных рыб.

— Ты прав, не стоит больше об этом говорить, — сказал герцог. — Но, главное, нужно постараться скрыть все это от матросов, чтобы не давать пищи их суеверию.

— Послушай, Гуттор, — сказал Грундвиг своему товарищу, когда они остались одни. — Допускаешь ли ты мысль, чтобы кто-нибудь мог спрятаться на корабле?

— Нет, не допускаю. Ведь мы сами обшарили все уголки. Я думаю, что на корабле появился призрак.

— Вот что, Гуттор, я доверяю тебе тайну, которой не открыл еще ни одному человеку. Уже давным-давно Биорны знают о существовании на севере моря, свободного ото льда. Многие из них изучали старинные книги, покрытые какими-то письменами, и занимались тайными науками. И в роду их из поколения в поколение живет предание, что один из Биорнов непременно откроет такое море; но он же будет последним в роду и умрет, не успев поведать миру о своем открытии.

— Несчастный герцог, — вздохнул Гуттор. — Он идет с закрытыми глазами к своей гибели!

— Я слыхал еще от деда, — продолжал Грундвиг, — что в той стране, окруженной недоступными ледниками, живут души преступников, осужденных на вечное блуждание по земле под видом оборотней, вампиров и призраков. Они носятся вместе с метелями и поют вместе с бурей ее страшную песнь. Всякого, кто осмелится проникнуть в их страну, они убивают. Четверо или пятеро Биорнов погибли там еще до Магнуса…

Проснувшись на следующее утро, Фредерик Биорн нашел у себя на одеяле траурный конверт, в котором лежала записка следующего содержания:

Положение становилось серьезным.

На корабле происходило что-то непонятное.

Наскоро одевшись, Фредерик позвал брата и, посоветовавшись с ним, решил произвести повальный обыск всего корабля от трюма до палубы.

Когда они собирались подняться наверх, пришел лейтенант Людвиг и заявил, что хочет сделать герцогу важное сообщение. Вместе с офицером пришел марсовый Иоганн.

— Я вас слушаю, Людвиг, — сказал герцог. — Говорите!

— Нет, ваша светлость, пусть расскажет все сам Иоганн, так как он видел это своими глазами.

— Говори ты, Иоганн!

— Дело было так, ваша светлость, — начал смущенно матрос, вертя в руках шапку. — Я был свободен от вахты и проходил но палубе… Наклонившись так просто, из любопытства, через борт, я увидел какого-то человека. Он висел под бушпритом, как будто делал гимнастику… Я подумал, что это бретонец Ле-Галль, — он любит этим заниматься, — и окликнул его, но человек этот ударил меня снизу чем-то по голове, и я потерял сознание… Когда я пришел в себя и взглянул вниз, там уже никого не было. Я побежал разыскивать Ле-Галля и нашел его крепко спящим на своей койке.

— Кто же это, по-твоему, был, если не Ле-Галль? — спросил герцог.

— О, ваша светлость, — ответил смущенно матрос, — это был, наверное, кто-нибудь из призраков… Они ведь часто шалят на кораблях.

Фредерик и Эдмунд невольно улыбнулись этому наивному суеверию и отпустили матроса.

Оставшись одни, братья молча переглянулись. Было ясно, что кто-то скрывался на их корабле. Но где? Это надо было разузнать во что бы то ни стало, а пока на корабле усилить охрану. Перед пороховой камерой день и ночь стояли трое часовых, сменявшихся каждый час.

Вечером герцог устроил небольшое совещание, на котором, кроме его брата, Гуттора и Грундвига, присутствовали еще несколько офицеров.

О принятом решении никто ничего не узнал, оно сохранялось в строгой тайне.

Когда после катастрофы у Прескота и братьев Бернс Грундвиг обратился к Самуилу Бартону с предложением взять на себя постройку корабля, тот сначала наотрез отказался.

Прошло несколько дней, и однажды главе фирмы доложили, что его спрашивает какой-то иностранец.

Самуил Бартон велел просить его в кабинет.

Иностранец оказался высоким, представительным мулатом, с густой черной бородой. Поклонившись, он произнес обычную в таких случаях фразу:

— Имею ли я честь говорить с мистером Самуилом Бартоном?

— Вы не ошиблись, сэр. Чем могу быть вам полезен?

— Моя имя — дон Рамон Маркез Валомброза. Я родился в Гаване. Мой отец был испанцем, а мать туземкой. Сейчас я объясню вам цель моего визита.

Пока мулат говорил, Самуил Бартон внимательно рассматривал его.

Это был широкоплечий мужчина лет сорока пяти. В наружности его было что-то свирепое и хищное.

— Однажды вечером, — рассказывал дон Рамон, — мой отец, возвращаясь из клуба, подвергся нападению своих врагов и был смертельно ранен. Он умер, завещав мне отомстить убийцам. Я вижу, вы удивлены тем, какое это имеет отношение к вам… Немного терпения.

— Прежде всего, — продолжал мулат после паузы, — разрешите познакомить вас с этой бумагой. Она — неограниченный аккредитив, выданный мне на вашу фирму торговым домом Мартинец и Перейра.