Год нашей войны, стр. 41

В общей сложности Свэллоу провела в постели четырнадцать недель, считая кому, лихорадку и выздоровление. Еще неделю она провела в садах дворца, привыкая ходить на костылях. Она писала музыку и пела; пела прозрачному озеру и пустым клумбам, в которых видела невероятную красоту. В ее глазах блестели слезы восхищения. Свэллоу изо всех сил пыталась выразить открывшуюся ей тайну в музыке. Она оказалась права в том, что я не понимал ее, но тем не менее я был уверен, что никто из бессмертных не сумеет сочинить ничего столь же чудесного.

В конце ноября она в карете, без эскорта, отбыла в Ондин. К сожалению, я пропустил торжественный ужин в ее честь, который устроил Молния. Я даже не видел, как она уезжала, поскольку все это время провел в сапфировой комнате. Взаперти.

ГЛАВА 11

Кому. Комете, для императора

От: леди Вирео Саммердэй

12.11.25, крепость Лоуспасс

Пишу, чтобы сообщить, что все жители моего города Саммердэй эвакуированы. Гражданское население переправлено в Рейчизуотер. Воины Саммердэя, Лоуспасса, Мидлспасса и Мируара собрались в крепости Лоуспасс.

У нас не хватает пищи. Мне уже пришлось сократить дневные нормы. Нам не выстоять и двух недель в таких условиях.

Отряды фюрда под руководством Торнадо трудятся днем и ночью, чтобы помешать Насекомым выстроить вокруг крепости свою стену. Нас замуровывают заживо. Все наши попытки тщетны; только за вчерашний день протяженность стены возросла на пятьдесят метров. Пока мы рушим ее с одной стороны цитадели, эти твари возводят ее с другой. Им нет числа – за полчаса я насчитала три тысячи. Насекомые наводняют долину, и мы все больше становимся похожи на заключенных на Крепостной скале. Осаждающие не издают ни звука, слышен только скрип панцирей, когда они забираются друг на друга.

Янт, если бы мы постигли принцип устройства роя Насекомых, то, возможно, смогли бы нанести им поражение. Они строят стены только на захваченной земле. Создается впечатление, будто они нужны не для того, чтобы предотвратить наше вторжение, а для того, чтобы прятаться за ними. Насекомые окружают себя стеной потому, что знают: мы опасны.

Я излагаю свои догадки в этом письме, поскольку оно может стать последним. Каждый день я веду бой за выживание. Прошу, передай мою просьбу Станиэлю Рейчизуотеру. Нам необходимо подкрепление, и немедленно. Думаю, что солдаты Рейчизуотера сумеют добраться до нас.

Вирео, губернатор Саммердэя и Лоуспасса.

Торнадо, его печать: Т.

Всю дорогу до Замка и еще какое-то время после прибытия я пребывал в отвратительном настроении и мог думать только о том, как со мной обращались в Микуотере. Я способен вскрыть большинство замков, однако тот, в двери сапфировой комнаты, был сделан мастером из Хасилита, и взломать его оказалось очень непросто.

Я выходил Свэллоу – композитора и певицу, израненную в битве. Я сочинял и отправлял с авианскими гонцами письма королю Станиэлю, в которых превозносил его заслуги и очень ненавязчиво направлял его действия. Я летал над территорией Насекомых, чтобы доставить исполненные отчаяния послания Вирео из крепости Лоуспасс. И вся благодарность, которую я заслужил, – это пребывание взаперти, подобно преступнику.

Туман говорил, что, когда его приняли в Круг, он десять лет пил, не просыхая, поэтому, возможно, употребление сколопендиума – это всего лишь некая фаза адаптации, которую мне предстоит пройти, поскольку теперь я каждый день просыпаюсь с мыслью, что за плечами по меньшей мере две сотни лет и что меня вообще не должно быть в живых. Когда я под кайфом, то даже к дворцу Молнии перестаю относиться с должным пиететом, да и вообще в такие моменты для меня в этом мире нет ничего значительного, кроме тепла дури или галлюцинаций Перевоплощения. Думаю, я всегда буду выглядеть неудачником. В Скри я веду себя как авианец, в Авии – как риданнец, а во дворце – отвратительно.

Я начал употреблять сколопендиум, когда сватался к Терн – он давал мне уверенность в себе и энергию, необходимую для ночных полетов в Роут и отшивания других ее ухажеров. Да и до этого, будучи смертным, я торговал дурью. Я быстро понял, в какую грязь умудрился вляпаться, и хотел бросить отвратительное занятие, но не смог этого сделать – Фелисития заставил меня продолжать.

Хасилит, 1812

Впервые я столкнулся с Колесом в далекой юности. Будучи уже некоторое время подмастерьем в аптеке Доттереля, я приобрел некоторые знания и теперь выносил их мелкими партиями на улицы города. Тогда, помню, я проработал несколько ночей подряд и как раз направлялся на рынок, чтобы прикупить кукурузных хлопьев на завтрак. Дойдя до главной улицы Хасилита, я решил прокатиться на трамвае, хотя он и двигался медленнее, чем я шагал. К передку каждого вагона – а они, все как один, имели весьма преклонный возраст – крепился гибкий трос, заканчивающийся крюком. В трамвайном парке все эти тросы соединялись в грязную черную паутину, болтавшуюся примерно на уровне головы. Чтобы переводить пустые трамваи на запасные пути и обратно на линию, наняли кучу мальчишек, для которых эта тяжелая работа превратилась в азартную игру в «перетягивание каната». Крюки, отполированные до блеска тысячами рук, подцепляли к толстому канату, тянувшемуся над рельсами через весь город, который в свою очередь крепился к механизму, обеспечивавшему движение. Этот механизм представлял собой систему огромных водяных колес, помещенных в сцепленные друг с другом клетки и медленно вращавшихся под напором реки Морен. Многие лишились на этой работе кто пальцев, а кто рук или ног, но трамваи все же имели большую популярность, нежели прогулки по городу. Равномерное покачивание вагона, неторопливо поспевавшего за наматываемым на катушку проводом, убаюкивало. Вскоре я уснул. Знакомый мне крохотный кусочек города вскоре остался позади, и за грязным, сделанным из крыла Насекомого окном трамвая теперь тянулись совершенно чужие мне улицы. Мы миновали рынок, на остановке возле которого вышло большинство пассажиров, и я, полусонный, растянулся на задней скамейке. Я всегда считал, что в Моренции стулья, диваны и вообще сиденья слишком маленькие и узкие, однако вот уже год я засыпал на предназначенной для бутылочек полке в подвале аптеки. По сравнению с этим задняя скамейка трамвая казалась невиданной роскошью.

Меня разбудила резкая остановка. Я скатился с сиденья и прижался носом к окну. Воздух в этом странном месте был пропитан запахом масла. Из передней части трамвая донесся скрежет, свидетельствовавший о том, что вагон отцепляли, после чего ватага мальчишек взялась за скобы по его бокам и отбуксировала в темный провал ворот большого ангара. Я прислушался к голосам снаружи: «Раз, два, три – взяли!» Неряшливые на вид ребята вбежали по ступенькам в вагон и принялись осматривать места под сиденьями на предмет потерянных пассажирами вещей. В конце концов они в изумлении столпились передо мной.

– Кто это?

– Что это?

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя здесь быть не должно!

– Дети, которые едут до конечной остановки, уже никогда не возвращаются!

– Заткнись, Сэм.

– Пожалуйста, отпустите меня, – взмолился, я. – Я обещаю вознаграждение любому, кто покажет мне путь в Галт.

Они начали ухмыляться, услышав мой акцент и чересчур старательное произношение, – я отлично знал язык, но владел им еще недостаточно свободно – говорил по-книжному, слишком правильно. Грязные лица округлились подобно воздушным шарам, однако предлагать помощь они не спешили. Вместо этого один из них наклонился вперед и прижал меня к сиденью. Из-под его полосатого жилета на груди пробивались рыжие волосы, а изо рта пахло луком и каким-то маслом. Мне даже показалось, будто я слышал, как закрутились шарики и ролики в его мозгу, пока он медленно соображал что к чему.