Явление тайны, стр. 82

Она сосредоточилась на женщине, которая все еще отрывала от своего тела и вытаскивала из волос ликсов.

– Давай! – приказывала Тесла. – Ну, пожалуйста, господи, давай!

На этот раз образы в воображении загустели, Тесла и женщина поднялись в воздух. Мир вокруг рассыпался, словно паззл, и сложился в новую картинку.

Тесла узнала место. Именно отсюда она перенеслась в Петлю. Тот же пролитый кофе на полу, то же солнце за окном, а в центре комнаты – Рауль, ожидающий ее возвращения. По выражению его лица она поняла, что забрать с собой женщину ей удалось. Но она не сразу догадалась, что перенесла сюда всю картинку целиком, включая ликсов, облепивших раненое тело. Твари отдалились от Киссуна, но это не убавило их энергии. Они продолжали извиваться, разбрызгивая по полу свою смердящую кровь. К счастью, теперь от них остались отдельные фрагменты – головы, хвосты, тела. Наконец их конвульсии замедлились. Тесла не стала тратить на них время. Она позвала Рауля, чтобы отнести женщину в спальню и уложить на кровать.

Раненая достойно сражалась, и досталось ей крепко, она была вся в крови. Но при таком истощении у нее не осталось сил чувствовать боль.

– Присмотри за ней, – сказала Тесла Раулю. – Я принесу воды.

– Что случилось? – спросил Рауль.

– Я чуть не продала твою душу лживому ублюдку, – сказала Тесла. – Но не волнуйся. Я только что выкупила ее обратно.

V

Неделю назад прибытие в Паломо-Гроув такого количества голливудских звезд наверняка выгнало бы горожан на улицы, но сегодня мало кто обращал на них внимание. Лимузины поднимались на Холм незамеченными, за их тонированными стеклами пассажиры подправляли макияж и нюхали кокаин. Те, что постарше, гадали, скоро ли эта лицемерная публика явится отдавать последнюю дань им самим; молодые тешили себя надеждой, что к исходу их срока изобретут лекарство от смерти. Немногие из собравшихся действительно любили Бадди. Большинство ему завидовало, кто-то его вожделел, и почти все радовались его падению с вершины славы. Любовь редко встречается в подобном обществе. Ведь она – трещина в броне, повредить которую опасно.

Пассажиры лимузинов удивлялись отсутствию зевак. Многие не желали быть узнанными, но отсутствие внимания задевало их. Однако они быстро адаптировались. В каждой машине возникал вопрос почему покойник решил уединиться в такой богом забытой дыре, как Паломо-Гроув? Ему было что скрывать, вот почему. Но что? Пьянство? Об этом все знали. Наркотики? Кого это волнует. Женщины? Он сам вечно хвастался сексуальными подвигами. Нет, тут должно быть что-то посерьезней. Догадки текли бесконечным потоком, пока гости вылезали из автомобилей и подходили с соболезнованиями к вдове, встречавшей их на пороге. Толки возобновлялись, едва приглашенные входили в дом.

Карнавальная коллекция Бадди разделила присутствующих на две части. Одни назвали ее отражением сущности усопшего, воплощением безвкусицы, авантюризма и, в отрыве от ее контекста, бессмыслицей. Другие заявили, что для них это откровение, показавшее ту сторону характера покойного, о существовании которой они и не подозревали. Кто-то спросил Рошель, не продаст ли она некоторые экспонаты. Она ответила, что если по завещанию они ей достанутся, то она с радостью от них избавится.

Юморист Ламар вышел к гостям, улыбаясь во весь рот. В годы размолвки с Бадди он и представить не мог, что будет распорядителем на его поминках. Он даже не пытался скрыть своего удовлетворения. Да и зачем? Жизнь слишком коротка, и нужно получать удовольствие при малейшей возможности. При мысли о том, что двумя этажами выше ждет Яфф, его улыбка стала еще шире. Он не знал, что именно собирается сделать Яфф, но было забавно думать о присутствующих как о корме для скота Ламар презирал их. Он знал, на какие моральные трюки, устыдившие бы самого папу римского, они способны ради прибыли, карьеры или рекламы. А иногда ради трех пунктов одновременно. Он с отвращением смотрел на это племя, вытравившее из себя любые добрые чувства, душившее все самое лучшее. Тем не менее он никогда не показывал своего отношения. Ему приходилось работать среди них. Вот Бадди (бедный Бадди) никогда не скрывал отвращения. Стоило ему выпить лишнего, как он принимался ругать окружавших его дураков. Эта неосмотрительность и привела его к падению с пьедестала славы. В городе, где слова ничего не стоят, лишние разговоры могут дорого обойтись. Здесь простили бы растрату, дурные привычки, склонность к малолетним, изнасилование и, может быть, даже убийство – но Бадди называл их дураками. Этого ему никогда не простили.

Ламар целовал красоток, здоровался с молодыми людьми, пожимал руки их нынешним и бывшим покровителям. Он представил отвращение Бадди к подобной процедуре. За годы их дружбы ему не раз приходилось уговаривать Бадди уйти с вечеринки, когда тот не мог сдержать оскорблений. И никогда не удавалось уговорить.

– Прекрасно выглядишь, Лам.

Перед ним предстало перекормленное лицо Сэма Сагански – одного из самых влиятельных «серых кардиналов» Голливуда. Рядом с ним стояла большегрудая девушка, одна из многих большегрудых девушек, которых Сэм вводил в высший свет, а потом устраивал публичный скандал и бросал, на всю жизнь ломая им карьеру и утверждая свою репутацию сердцееда.

– Как себя чувствуешь на его поминках? – спросил Сагански.

– Это не совсем поминки, Сэм.

– Все равно, он умер, а ты жив. Не говори, что ты этому не рад.

– Может быть.

– Мы выжили, Лам. Имеем право чесать яйца и смеяться. Жизнь прекрасна.

– Да, – сказал Ламар, – пожалуй, прекрасна.

– Мы тут все победители, да, дорогая? – Он повернулся к девушке, щедро демонстрировавшей плоды труда своего дантиста – Что может быть приятнее этого чувства?

– Увидимся чуть позже, Сэм.

– А фейерверк будет? – поинтересовалась девушка. Ламар подумал про Яффа, ожидающего наверху, и улыбнулся.

Обойдя комнату, он поднялся к своему покровителю.

– Приличная толпа, – сказал Яфф.

– Ты доволен?

– Вполне.

– Хочу с тобой кое-что обсудить, пока ты не слишком… занят.

– Что именно?

– Я о Рошели.

– А-а.

– Я понимаю, что ты затеваешь что-то значительное, и поверь, я только рад. Если ты сотрешь эту мразь с лица нашей гребаной земли, ты сделаешь миру огромное одолжение.

– Жаль тебя разочаровывать, – сказал Яфф. – Но они не отправятся на тот свет. Я просто заберу у них кое-что личное. Их смерть мне не нужна Это скорее сфера интересов моего сына.

– Я должен быть уверен, что это не коснется Рошели.

– Не трону ее и пальцем, – сказал Яфф. – Еще что-то? Ты доволен?

– Да Спасибо.

– Ну, так давай начнем.

– Что ты собираешься сделать?

– Я хочу, чтобы ты проводил ко мне гостей по одному. Пусть сначала немного выпьют, а потом., предложи им показать дом…

– Мужчин или женщин?

– Сначала мужчин, – сказал Яфф, снова повернувшись к окну. – Они податливее. Мне кажется или уже и правда темнеет?

– Нет, это тучи.

– Дождь?

– Вряд ли.

– Жалко. О, еще гости. Тебе лучше пойти и встретить их.

VI

Хови отдавал себе отчет, что поход в лес на окраине Дирделла – пустая затея. Встреча не повторится. Флетчер ушел, и вместе с ним ушло то, что он один мог объяснить. Но Хови все-таки отправился в лес в надежде, что возвращение на место, где он встретил своего отца, пробудит воспоминания и поможет докопаться до истины.

Солнце скрылось за туманной дымкой облаков, но под листвой деревьев было так же жарко, как в прошлый раз. А может быть, еще жарче, и уж точно влажнее. Хови собирался идти сразу к месту их первой встречи с Флетчером, но задумался и сбился с пути. Искать дорогу не хотелось. В сущности, своим приходом сюда он просто выразил уважение своей матери и человеку, против собственного желания ставшему его отцом.

Но случай или какое-то наитие вернуло его на прежний курс. Когда он вышел из-за деревьев на круглую поляну, он не сразу понял, что оказался там, где восемнадцать лет назад была наколдована его жизнь. Да, верное слово. Именно наколдована. Флетчер был магом, хотя и скверным. А сам Хови – его фокус. Но всем троим участникам этого циркового номера – Хови, его матери и Флетчеру – вместо цветов и аплодисментов достались боль и страдания. Много лет Хови стремился приехать сюда, и все ради того, чтобы узнать: он всего-навсего кролик, которого фокусник вытащил из шляпы за уши.