Явление тайны, стр. 75

Он вспотел и пропах кровью другого человека, под его глазом расплывался синяк от удара бармена. Он наивно полагал, что нунций сделал его бессмертным. Что толку быть Человеком-Смертью, если все равно умрешь? Учась на собственных ошибках, он слишком приблизился к смерти, о которой так любил рассуждать. И он оказался наивным, когда решил, что может управлять легионом мертвецов.

Призраки уже не были напуганными и дрожащими потерянными душами, как ночью. Их изменило общение друг с другом. Теперь они были смертоносны и наверняка рано или поздно вышли бы из-под контроля. Без них все-таки лучше.

Недалеко от границы Томми-Рэй остановился, чтобы вытереть с лица кровь и вывернуть рубашку наизнанку. А уже на самой границе он увидел в зеркале заднего вида знакомое облако пыли и понял, что рано радовался избавлению от своих солдат. Какое бы убийство их ни задержало, они явно уже справились. Томми-Рэй прибавил скорость в надежде оторваться, но мертвецы чувствовали его запах и не отставали, как свора преданных свирепых собак. Вскоре они заклубились у багажника его машины.

После границы духи облепили машину с обеих сторон. И отнюдь не ради того, чтобы выказать свое расположение. Они пытались открыть окна и пассажирскую дверь. Наконец им это удалось. Томми-Рэй потянулся, чтобы захлопнуть дверь обратно, и тут на заднее сиденье шлепнулась голова бармена, еще более изуродованная после того, как призраки протащили ее за собой по земле. Дверь захлопнулась, и облако вернулось на свою позицию позади автомобиля.

Томми-Рэю хотелось остановиться и выкинуть трофей на дорогу, но он понимал, что такой поступок покажется слабостью. Духи принесли ему мертвую голову не ради шутки – это было предостережение, даже угроза. «Не пытайся нас обмануть или предать, – возвещала грязная окровавленная голова, – иначе мы быстро породнимся».

Он усвоил это немое предупреждение. Он оставался формальным лидером, но акценты сместились. Каждые несколько миль облако заставляло его менять направление, чтобы вобрать в свои ряды все новых и новых членов, порой в самых неожиданных местах – в каких-то трущобах, один раз в мотеле, раз за оградой заправки, где стояли мужчина, женщина и ребенок, словно ожидавшие попутного транспорта.

Чем больше их становилось, тем сильнее бушевал ветер. Он начал сбрасывать машины в кювет и вырывать дорожные знаки. Об этом даже упомянули в новостях: Томми-Рэй услышал по радио, что с океана на север к Лос-Анджелесу движется неестественный вихрь.

Ему стало интересно, слышит ли о вихре кто-нибудь в Паломо-Гроуве. Может, Яфф или Джо-Бет. Он надеялся, что они услышат и поймут, что именно к ним приближается. С тех пор как его отец вышел из-под земли, в городе случилось много странного, но пока не было ничего похожего на живой тлен, танцующий позади его машины.

В субботу утром Уильяма выгнал из дома голод. Он выходил неохотно, как человек, который во время секса вдруг понял, что его мочевой пузырь переполнен. Но голод и желание пописать долго игнорировать невозможно. Уильям довольно быстро опустошил скудные запасы своего холодильника. Он никогда не закупал продукты впрок, ему нравилось ежедневно тратить четверть часа на прогулку по супермаркету и приобретать то, что вдруг возбуждало его аппетит. Но он уже два дня не покидал дома, и поскольку он не хотел умереть от голода среди роскошных, вкусных, но несъедобных созданий, прятавшихся за плотно задернутыми шторами его жилища, пришлось идти в магазин. Но проще сказать, чем сделать. Он был слишком поглощен своими гостями, и даже элементарная задача – привести себя в порядок для выхода на улицу – оказалась нелегкими делом.

До недавнего времени его жизнь была размеренной. В воскресенье он всегда вешал в шкаф выстиранные и отглаженные рубашки на неделю и отбирал пять из ста одиннадцати галстуков в тон рубашкам. Его кухню можно было снимать в рекламных роликах: все поверхности сияли первозданной чистотой, от раковины пахло лимоном, от посудомоечной машины – цветочным кондиционером, а из туалета – хвоей.

Но теперь дом Уильяма превратился в Вавилон. Лучший его костюм порвала известная бисексуалка Марсела Сент-Джон, трахая свою подружку. Галстуки потребовались для соревнования, на чей возбужденный член можно повесить больше. Победу одержал Мозес Джаспер по прозвищу Шланг – семнадцать галстуков.

Уильям решил не забирать у них свои вещи. Порывшись в шкафу, он нашел футболку с длинным рукавом и джинсы, которые не надевал уже несколько лет, и отправился к моллу.

Примерно в это же время Джо-Бет проснулась с худшим в своей жизни похмельем. Худшим, поскольку первым.

Она смутно помнила события прошлого вечера Помнила, как пошла к Луис и увидела гостей, как пришел Хови, но чем все кончилось – забыла. Она встала. Голова кружилась, ее тошнило. Джо-Бет направилась в ванную. Мама, услышав ее шаги, поднялась наверх. Когда Джо-Бет вышла из ванной, Джойс ждала ее.

– Ты в порядке?

– Нет, – призналась Джо-Бет. – Чувствую себя отвратительно.

– Ты вчера напилась.

– Да. – Отпираться было глупо.

– Где ты была?

– У Луис.

– У Луис никогда не водилось спиртного, – сказала мама.

– Вчера было. И много всего прочего.

– Не ври мне, Джо-Бет.

– Я не вру.

– У Луис в доме никогда не было этой отравы.

– Спроси ее сама, – ответила Джо-Бет, не обращая внимания на осуждающий взгляд матери. – Думаю, нам нужно вместе сходить в магазин и спросить ее.

– Я не выхожу из дома, – твердо сказала мать.

– Ты выходила во двор позавчера, значит, сможешь дойти и до машины.

Никогда в жизни она так не разговаривала с мамой. В ее голосе звучала злость, отчасти из-за того, что мама не поверила ей, отчасти из-за того, что она не могла вспомнить подробностей вчерашнего вечера Она пыталась вспомнить и не могла. Что произошло у них с Хови? Они поссорились? Ей казалось, что да. На улице они разошлись в разные стороны… но почему? Об этом тоже надо спросить у Луис.

– Я серьезно, мама. Сейчас мы вместе поедем в магазин.

– Нет, я не могу, – сказала мама. – Правда, не могу. Я плохо себя чувствую.

– Неправда.

– Правда. Мой желудок…

– Нет, мама! Хватит! Нельзя притворяться больной до конца жизни только потому, что ты боишься. Я тоже боюсь.

– Хорошо, что боишься.

– Нет! Именно такого и хочет Яфф. Он питается страхами. Я знаю, что говорю. Я видела, как он действует, и это ужасно.

– Мы можем молиться. Молитвы…

– Они нам не помогут, как не помогли пастору. Не помогут, слышишь! – почти выкрикнула Джо-Бет. Голова сразу закружилась сильнее, но она должна была это сказать, пока к ней не вернулась трезвость рассудка, а вместе с ней и боязнь обидеть. – Ты всегда говоришь, что вне дома опасно, – продолжала Джо-Бет. Она не хотела обижать маму, но не могла сдержать нахлынувших чувств. – Что ж, это так. Может быть, там даже опаснее, чем ты думаешь. Но внутри, мама… – Она прижала руку к груди. У нее было тяжело на сердце из-за Томми-Рэя, из-за Хови и из-за страха потерять их обоих. – Внутри опасностей больше. Когда какие-то вещи… сны… приходят и уходят раньше, чем успеваешь понять.

– Ты несешь чушь, Джо-Бет.

– Луис тебе расскажет. Я отвезу тебя к ней, и тогда ты мне поверишь.

Хови сидел у окна, подставляя солнцу влажную кожу. Запах собственного пота был знакомым, как отражение в зеркале, и даже более – ведь лицо менялось, а запах пота оставался прежним. Сейчас ему была необходима стабильность, а кроме этого в мире не было ничего стабильного. Он никак не мог разобраться в своих чувствах, сбившихся в клубок в его животе. То, что казалось простым еще вчера, когда он целовал Джо-Бет на заднем дворе ее дома, теперь стало очень сложным. Флетчер, наверное, умер, но он оставил в Гроуве свое наследство – придуманных созданий, которые видели в Хови замену утраченному создателю. Но он не мог заменить отца. Даже если бы они не разделяли отношения Флет-чера к Джо-Бет – вчерашняя стычка показала, что разделяли, – он не мог оправдать их ожиданий. Он приехал сюда в отчаянии и превратился, хоть и ненадолго, в возлюбленного. А теперь они хотят сделать из него генерала, ждут боевых построений и планов сражений. Он не может им дать ни того ни другого. Армии Флетчера придется выбирать командующего из собственных рядов или рассеяться.