Земля воды, стр. 86

О «РОЗЕ II»

Итак, мы прыгаем на велосипеды и едем на станцию, в Хоквелл. Отец впереди, я за ним. Как раз поспеваем на шесть тридцать в Кингз-Линн. Воздух там затхлый и спертый, но мы сидим в душном зале ожидания (так, чтобы никто нас не заметил – хотя ни я, ни отец не обмениваемся на этот счет ни единым намеком – из расположенного рядом наблюдательного пункта Хоквеллской сигнальной будки). Шесть тридцать как часы. Мы заталкиваем велосипеды в кондукторский вагон. Кондуктор, один из участников былой круговой поруки железнодорожных служащих, задействованных в доставке нелегальных грузов (мешки с битой птицей в одну сторону, бурбон в обратную), заводит разговор: «Да ведь это же Хенри Крик, не иначе. Тот самый, что нашел сынишку бедолаги Джека Парра…» Но у Хенри Крика нет охоты разговаривать. У Хенри Крика такой вид, будто он увидел призрак, Мы едем три остановки до Даунхем-маркет, выгружаемся и едем вверх, около мили, до Стейтовой переправы на восточном берегу Узы, в окрестностях которой, как мы склонны предполагать, стоит на якоре – а она и в самом деле там стоит, с четверть мили, или около того, вверх по течению приливного канала, – «Роза II».

Землечерпалка. Грязеотсос. Извлекатель ила. Побитая, ржавая шестидесятифутовая посудина – там, где на большинстве судов надстройки нисходят к палубе более или менее плавно, более или менее грациозно, – чудовищное уродство: грязный, замызганный транспортер с ковшами и таким же грязным и замызганным подъемным механизмом.

Почему же сей нелепый монстр получил столь звучное имя? Зачем благоуханная эмблема такому зловонному делу? Роза. Роза? Да кому только в голову пришло этакое имечко? Роза. «Роза II». Даже самое скромное судно наделено хоть отдаленным отзвуком романтики. Паровички, пыхтя, заходят в экзотические гавани, корветы мчатся по своим рискованным маршрутам (потому что на дворе у нас, опять же, лето сорок третьего). Но землечерпалка, землечерпалка.

И кто же выберет работу на землечерпалке в качестве жизненного призвания? Кто подпишется на бесконечную, не сходя с места войну с грязью? Земле-черпание-зрябултыхание, дерьмокопание-дураковаляние. Здесь отмокнет самый твердый дух. И самая яркая душа покроется тусклой патиной.

Но кто-то должен делать грязную работу. Потому что от грязи никуда не денешься. Она накапливается, застывает наносами, и ей нет дела до того, что там творится в суетном внешнем мире. Потому что ил, как мы прекрасно помним, он и строитель, он и разрушитель земель, захватчик рек, ярый враг дренажа. Здесь нет простых решений. Нам приходится черпать, черпать, черпать из глубин безжалостную тяжесть, которую оставляет за собой время.

Вот и представьте себе положение Стэнли Бута, Капитана землечерпалки, владельца «Розы II», которому осенью 1941 года приходится подыскивать себе хорошего помощника. Кого-то, кто смог бы разделить с ним его капитанскую ношу, кто снял бы с его плеч груз двадцати пяти лет сплошной очистки узского дна (потому что в Стэнли Буте не осталось любви к своему труду), кто ослабил бы тенета приржавевшей, пожизненной верности «Розе II». Помощники капитана приходят – если уж на то пошло, Стэн Бут их нанял больше двадцати человек. Но они и уходят – теперь уже без оглядки – на войну, где у противника по крайней мере человеческое лицо. Они не станут всю жизнь торчать в грязи.

Он дает объявление – в который раз – в «Гилдси игземинер». И получает предложение от мистера X. Крика об устройстве на работу его сына – юного, но, судя по всему, отнюдь не многообещающего соискателя, поскольку армия им не заинтересовалась и даже письмо самостоятельно написать он и то не в состоянии. Молодой человек и впрямь оказывается полудурком. Говорит он как дерьмо лопатит (но, с другой стороны, Стэн Бут и сам не то чтоб краснобай), и в арифметике, мягко говоря, не силен. И при том, к удивлению Стэна Бута, он ловок и силен, надежен и не склонен перечить старшим; и, что самое главное, у него на землечерпальную работу словно бы природный нюх.

Стэн Бут не скупится на жалованье новому работнику. И не только на жалованье: поскольку это счастливое приобретение никуда уходить не собирается, он готов даже ссудить ему определенную сумму в счет будущих заработков, так, чтобы его новый помощник смог купить подержанный мотоцикл, на котором ездить на работу будет не в пример сподручнее, нежели попервоначалу установившимся способом (на молоковозе до Ньюхайта, а оттуда на автобусе, первым рейсом, до Стейтовой переправы). И если начистоту, новый помощник – он ранняя пташка и всегда может сам запустить грязеподъемник в те дни (а таковые выпадают все чаще), когда у капитана не лежит душа к излишней пунктуальности.

Стэн Бут счастлив. Его юный подмастерье счастлив. Так точно, счастлив. Ибо как еще объяснить (возможно ли, чтобы новому помощнику, такому исполнительному и надежному, и в самом деле нравилась его работа?) эти странные песни, это не в склад не в лад, но весьма довольное урчание, которое доносится иногда сквозь грохот подъемника и шлеп-шлеп-шлепанье вынутого ила? (Кто и когда, скажите на милость, слышал о веселом дерьмокопе?)

Стоит ли удивляться, что Стэн Бут то и дело где-то ближе к полудню дает себе волю оставить «Розу» со всей ее надсадно лязгающей машинерией под столь надежным и внимательным присмотром и, сев в положенный по штату на землечерпалке ялик (и тем самым бросив на произвол судьбы своего доверчивого напарника), направить путь свой в сторону ближайшего прибрежного паба.

Потому что Стэн Бут, он тоже человек пьющий…

Скорей, скорей по кочковатому, зачерствевшему за лето берегу Узы. Мимо неоконченных канав, дренажного оборудования, праздностоящего бульдозера, не говоря уже о паре наспех сляпанных в 1940 году бетонных дотов, до которых, согласно давно устоявшемуся общему мнению, дело, судя по всему, не дойдет. Потом остановка и – мигом вон из седел.

Потому, что не мы одни притормозили напротив «Розы II»: потому, что у воды под дамбой стоит – без седока, но прямо – мотоцикл марки «Velosette», каковой мотоцикл, честно говоря, можно было бы узнать издалека, не подъезжая вплотную.

Итак, предчувствие меня не обмануло. Никто, однако, не спешит с поздравлениями. У отца, несмотря на раскрасневшееся от быстрой езды лицо, по-прежнему вид человека, столкнувшегося нос к носу с призраком. Мы заглядываем с дамбы вниз и обмениваемся понимающими взглядами. Мотоцикл стоит на страже у объекта, который не может быть ничем иным, кроме как импровизированным причалом: в берег вогнаны два столбика из стальных уголков, и с каждого свисает чалка. Вне всякого сомнения, придумка немногочисленной – на две души – команды «Розы», чтоб не грести, когда позволяет прилив, всю дорогу до причала на Стейтовой переправе. А прилив как раз позволяет. Потому что вода высокая, и позеленевшие от сырости концы чалок лениво змеятся по этой самой воде, которая никак не решит, в какую сторону ей течь. Нетрудно догадаться, что ялик, притулившийся у корпуса землечерпалки со стороны стоящей рядом баржи-дерьмовозки, тот самый, который чуть времени назад был зачален за столб на берегу.

На землечерпалке ни единого признака жизни. С того времени, как Дик умчался по дороге на Гилдси, забросив за спину мешок, прошло больше часа. Три большие морские чайки уселись на неподвижном подъемнике. Не тратя времени даром, отец набирает полную грудь воздуха, прикладывает ладони ко рту и издает тот же крик, что звучал из окна моей спальни. «Ди-и-и-и-ик!» На сей раз добротный и вполне профессиональный крик человека, привыкшего окликать лихтеры на затянутом туманом Лиме, и ясное дело, что в тихий ленивый летний вечер не услышать его даже и на том берегу никак нельзя. Но Дик не выходит. Крик резонирует, как будто в большой пустой комнате.

Он кричит опять, немного выждав, как будто заранее, на крайний случай, расписал между криками десятисекундные интервалы. Чаячье трио, не отрываясь от подъемника, небрежно расправляет крылья; потом вдруг с клекотом срывается в полет. И тут мы его замечаем. То есть мы видим некую фигуру – и это Дик, ошибки быть не может, – которая воздвигается из корабельных недр и плетется, как разбуженный от зимней спячки, но не успевший продрать глаза зверь, к ближайшему поручню.