Дневник для Стеллы, стр. 48

28. Утро. Забыл сказать вам, что вчера мистер Гарли спросил меня, чем он так досадил архиепископу? Я ответил ему, что архиепископ уже написал мне по этому поводу (при мне, к сожалению, не было его письма) и что я хотел бы при случае прочитать ему это письмо. Но я уже столько слыхал на сей счет от разных людей, что, боюсь, у архиепископа и в самом деле рыльце в пушку. Находящийся здесь Брент Спенсер, брат мистера Проби, подтверждает это, ссылаясь на Чарлза Дэринга [489], который сам слышал сказанные архиепископом слова и говорит, что Инголдсби будто бы оскорбил архиепископа. — Что ж, а теперь обратимся к вашему дерзкому письму; вот только у меня совсем не осталось места для ответа. Ах, да, виноват, вполне достаточно на оборотной стороне листа. Вас не проведешь! Стелла подтрунивает над Престо за то, что он не возвратился к Рождеству; на самом деле Стелла, конечно, не подтрунивает, а укоряет бедного, бедного Престо. Но как же я могу уехать, когда дело с первинами все еще не завершено? Я держусь того мнения, что герцог Ормонд до своего отъезда, намеченного через две недели, ровным счетом ничего не сделает и, следовательно, в его отсутствии этим неизбежно придется заняться мне. Поверьте, я ничего не собираюсь печатать; здесь, как вам известно, уже напечатали «Разные сочинения в стихах и прозе». Дошла ли эта книга до ваших мест? Если вы завладели моей табакеркой, то я завладею вашей шкатулкой. Выходит, Стелла опять принялась нюхать табак? Или причиной тому только красивая табакерка? Не «Отсебятина», а «Всякая всячина» [490], вот как, глупышка. — Вот-вот, и это, разумеется, никудышный листок, потому что он направлен против вашего брата, ториев, но что до меня, то я считаю, что он очень даже славный, а вот ваш «Экзаминер» в самом деле никудышный журнал. — Типун вам на язык, дерзкая девчонка. Насчет Гискара и всего прочего, что вы прочтете в «Описании», сочинено по моему указанию, а больше я ни к чему не причастен. «Спектэйтора» сочиняет Стиль с помощью Аддисона; надобно признать, что он бывает часто весьма недурен. Во вчерашнем номере [491], например, он воспользовался превосходным замыслом, который я задолго до того подсказал ему еще для его «Тэтлера», насчет индейца, будто бы описывающего свое путешествие в Англию. Весьма сожалею о своем поступке: я собирался написать об этом целую книгу, а ему, судя по всему, хватило только на один листок; и все частности там тоже мои; но теперь я никогда не вижусь ни с ним, ни с Аддисоном. Королева здорова, но, боюсь, что она недолго протянет; мне говорили, будто у нее бывают приступы подагры в кишках (ненавижу слово «кишки»). В последние три месяца с ушами у меня было намного лучше, чем когда бы то ни было за эти два года, и только теперь они снова стали меня беспокоить. С головой тоже стало получше, хотя еще и не совсем в порядке, но я уповаю на воздух и прогулки. Вы получили мое письмо, но какое по счету? Думаю, что 18. Ушибленное колено вот уже месяц как не беспокоит меня. Нет, миссис Уэсли уехала без ведома мужа, прямо из деревни, где она в это время находилась; она написала мне насчет чая. Они лгут. Рана мистера Гарли была чрезвычайно опасна, у него были даже судороги, и он едва выжил; а ушиб был вдесятеро опаснее раны, так что он все еще очень слаб. Так-с, насчет женитьбы Брукса [492] я уже давно наслышан. Весьма огорчен тем, что у миссис Уоллс разболелся глаз, надеюсь, ей уже лучше. О да, вы же известные ходоки; это не иначе, как про вас говорят: кто много чешет языком, — не мастак ходить пешком; к вам, видимо, смело можно применить старую пословицу: если вы болтали меньше, чем гуляли, то очень потеряли во мненье тех, что вас за умных почитали. Да, Стелла непременно получит Библию, напечатанную крупным шрифтом, я внес ее в список того, что должен сделать для МД. Вы, я вижу, возымели желание читать Библию, очень рад слышать. Чтоб этой посылкой черта по затылку! Неужели она еще не прибыла? Вот что значит полагаться на ваших молодых приятелей, юные дамы; это вы во всем виноваты: я думал, вы обладаете такой властью над Стерном, что он перелетел бы Атласские горы, только бы услужить вам. Вы пишете, что нисколько на меня не сердитесь, но, право, если бы вы сердились, бедному Престо… не стану договаривать, но, господь свидетель, если бы я мог вернуться сейчас, не уронив своего достоинства, я бы непременно это сделал, навсегда оставя и политику, и свои честолюбивые замыслы. Я лишен здесь возможности поддерживать свое здоровье с помощью верховой езды, как в Ирландии, а плохое здоровье весьма отбивает охоту домогаться чьего-либо расположения. Вы правильно угадали насчет того, что я был связан по рукам и ногам указанием Уоллса и письмом от МД, но я, кажется, уже писал об этом в одном из предыдущих писем. Это письмо будет отправлено нынче вечером. А сейчас я собираюсь встать и прогуляться пешком в Лондон и вечером намерен точно так же возвратиться обратно. Всемогущий боже, благослови и сохрани бедненьких МД. Прощайте.

Только не воображайте, нахальные ваши носы, что я испишу вам еще и третью страницу; поймите, я не могу задерживать письмо более двух недель, оно непременно должно быть отправлено, и вы скорее получите такое короткое, как это, нежели будете дожидаться его лишнюю неделю.

Засвидетельствуйте мое нижайшее почтение декану, и миссис Уоллс, и чудной, милейшей миссис Стоит, и славной Кэтрин.

Письмо XXII

Челси, 28 апреля 1711.

[суббота]

Вечером. Я говорю «вечером», потому что сегодня утром закончил двадцать первое и как пай-мальчик собственноручно отдал его в почтовую контору. Сдается мне, юные дамы, что теперь я вас чуть-чуть опередил, самую малость, разумеется: я пишу вам двадцать второе письмо, а от вас получил — тринадцатое. До Лондона я добрался между двенадцатью и часом, надел там свою новую сутану и парик и пообедал с лордом Эберкорном, у которого не был со времени женитьбы его сына лорда Пизли, получившего за женой десять тысяч фунтов приданого. Ничего не поделаешь, ведь я теперь провинциал. Домой я возвратился точно так же пешком, а посему немного устал и лег в постель; я уповаю на то, что с божьей помощью воздух и прогулки принесут мне некоторое облегчение. Насчет статуэток для миссис Эш [493] я справлялся и уговорил леди Эберкорн помочь мне, а в Клогер напишу со следующей почтой. Терпеть не могу делать для нее покупки: она ведь непременно будет потом ворчать, я уверен. А сейчас я, с вашего позволения, займусь делом.

29. Я совершил нынче очаровательную прогулку в Лондон и обратно; там я умылся, побрился и прочее, переменил сутану и парик и в половине десятого отправился к секретарю, который рассказал мне, как он разошелся во взглядах со своими друзьями в парламенте; я страшусь этих разногласий и высказал ему большую часть своих опасений. Потом я побывал при дворе, где несколько человек в разговоре со мной крайне неодобрительно отозвались о его поведении. Обедал я с секретарем, и мы собирались заняться после этого одним важным делом, о котором он заговорил первый и сказал, что они с мистером Гарли убеждены в его необходимости; тем не менее, он дозволил одному из своих помощников явиться к нему после обеда, тот просидел до шести, и мы так ничего и не сделали; но какая мне о том забота? В следующий раз ему придется послать за мной и попросить об этом дважды. Завтра я собираюсь отправиться в Вестминстерскую школу на церемонию отбора юношей в университет; говорят, что это любопытное зрелище и изрядное испытание ума и сообразительности. Наш экспедиционный флот [494] только что отплыл, но я склонен думать, что их постигнет неудача. Господин секретарь жалуется на их нерасторопность, но все же возлагает на эту затею большие надежды, хотя признался мне, что четыре или пять государей посвящены в тайну. Боюсь, что в таком случае это не составляет никакой тайны и для Франции. Там восемь полков, а адмирал — брат вашего Уокера, акушера.