Сотканный мир, стр. 68

— Мне тебя не хватало, — произнес Шедуэлл, стараясь смотреть ей в лицо. — Мы неплохо работали вместе.

— У тебя теперь новые союзники, — отозвалась она.

— Ты уже знаешь?

— Сестры время от времени тебя навещали. — (Это известие совсем не обрадовало его.) — Ты доверяешь Хобарту?

— Он выполняет свою функцию.

— Какую же?

— Ищет ковер.

— Однако пока не нашел.

— Нет. Пока еще нет. — Шедуэлл старался смотреть прямо на нее и так, чтобы в его взгляде отражалась любовь. — Я скучал по тебе, — сказал он. — Мне нужна твоя помощь.

У Иммаколаты вырвалось негромкое шипение, но она ничего не ответила.

— Разве ты не для этого позвала меня сюда? — спросил он. — Чтобы мы начали все сначала?

— Нет, — ответила она. — Я слишком устала.

Шедуэлл очень хотел вернуться на землю Фуги, однако мысль о том, чтобы начать заново с того места, где они прекратили поиски, и опять мотаться из города в город, как только ветер принесет какой-либо слух о Сотканном мире, не вдохновляла и его.

— Кроме того, — продолжала Иммаколата, — ты переменился.

— Нет, — возразил он. — Я по-прежнему хочу отыскать Сотканный мир.

— Но не для того, чтобы продать, — сказала она. — Ты хочешь править им.

— С чего ты взяла? — запротестовал Шедуэлл, лучезарно улыбаясь. Глядя на истерзанное существо перед собой, он не мог понять, сработал ли его обман. — Мы же заключили уговор, богиня, — напомнил он. — Мы собирались обратить их в прах.

— И ты по-прежнему этого хочешь?

Шедуэлл колебался. Он знал, что рискует лишиться всего, если солжет. Иммаколата отлично его изучила и, наверное, при желании смогла бы заглянуть в его мозг. Он лишился бы гораздо большего, чем ее общество, почувствуй она обман. Но она и сама изменилась. Инкантатрикс походила на испорченный товар. Ее красота, имевшая над ним безоговорочную власть, исчезла. Теперь она выступала в роли просительницы, хотя и пыталась притворяться, будто это не так. И Шедуэлл отважился на ложь.

— Я хочу того, чего хотел всегда, — заявил он. — Твои враги — мои враги.

— Значит, мы должны покончить с ними, — сказала она. — Раз и навсегда.

Изуродованное лицо озарилось светом, и человеческие останки в стенных нишах пустились в пляс.

VI

Хрупкий механизм

Утром второго февраля Кэл нашел Брендана в постели мертвым. Он умер, сказал врач, примерно за час до рассвета. Тихо скончался во сне.

Его умственные способности начали стремительно угасать за неделю до Рождества. Он мог назвать Джеральдин именем жены и принимал Кэла за своего брата. Прогнозы были самые неутешительные, однако никто не ожидал такого быстрого финала. Не было времени ни объясниться, ни попрощаться. Еще вчера он был здесь, а сегодня его уже оплакивали.

Однако, как бы сильно Кэл ни любил Брендана, ему было трудно скорбеть о нем. Джеральдин плакала и испытывала все подобающие случаю эмоции, когда соседи приходили с соболезнованиями, а Кэл лишь играл роль горюющего сына, но ничего не чувствовал. Кроме одного: смущения.

И смущение делалось все сильнее по мере приближения кремации. Кэл отстранялся от себя самого и, не веря глазам, смотрел на собственное бесчувствие. Ему вдруг стало казаться, что существуют два Кэла. Один изображает скорбь и занимается похоронными делами, как положено, а второй остроумно критикует первого, распознавая блеф в его пошлых словах и пустых жестах. Этот второй был голосом Безумного Муни, разоблачителя лжецов и лицемеров.

«Ты ненастоящий! — шептал поэт. — Взгляни на себя! Стыд и позор!»

Такое раздвоение имело странные побочные эффекты, самым главным из которых было возвращение прежних снов. Кэлу снилось, что он парит в воздухе чистом и ясном, как глаза возлюбленной; ему снились деревья, усыпанные золотистыми плодами, животные, говорящие по-человечески, и по-звериному рычащие люди. Еще ему снились голуби, по нескольку раз за ночь, и он часто просыпался в уверенности, что Тридцать третий и его подруга разговаривали с ним на птичьем языке, а он не мог уловить смысл их речей.

Мысль об этом преследовала его и днем. Кэл понимал, что это нелепо, но поймал себя на том, что беседует с птицами во время дневной кормежки. Он полушутя уговаривал их рассказать все, что им известно. Голуби в ответ моргали круглыми глазами и набивали зобы.

Подошло время похорон. Приехали родственники Эйлин из Тайнсайда и родня Брендана из Белфаста. Для братьев Брендана были закуплены виски и «Гиннесс», приготовлены сэндвичи с ветчиной на хлебе со срезанной корочкой, а когда все бутылки и тарелки опустели, родственники разъехались по домам.

— Нам нужно устроить себе каникулы, — предложила Джеральдин через неделю после похорон. — Ты плохо спишь.

Кэл сидел у окна столовой, глядя на сад.

— Необходимо привести в порядок дом, — отозвался он. — Эта мысль меня угнетает.

— Дом всегда можно продать, — ответила Джеральдин.

Это было самое простое решение. Оцепеневший разум не мог найти его сам.

— Чертовски хорошая мысль, — сказал Кэл. — Найдем жилье, где под забором не будет железной дороги.

Они тут же взялись за поиски нового дома, пока не началось весеннее подорожание. Джеральдин была в своей стихии, водила его смотреть варианты, засыпала бесконечными идеями и соображениями. Они нашли скромный домик с террасой в Уэйверти, приглянувшийся им обоим, и даже сговорились о цене. Однако от дома на Чериот-стрит оказалось не так-то просто избавиться. Дважды потенциальные покупатели уже собирались подписать контракт, но передумывали в последний момент. Недели шли, и даже неукротимое воодушевление Джеральдин угасало.

Дом в Уэйверти был продан в начале марта, пришлось искать что-то новое. Но теперь они утратили энтузиазм и не нашли ничего подходящего.

А Кэлу по-прежнему снились говорящие птицы. И он по-прежнему не мог понять, о чем они толкуют.

VII

Легенды города призраков

Через пять недель после того, как останки Брендана были развеяны на Поляне Памяти, в дверь к Кэлу постучал человек с перекошенным красным лицом. Его редеющие волосы были зачесаны поперек головы, чтобы скрыть плешь, в пальцах зажат окурок толстой сигары.

— Мистер Муни? — осведомился гость и, не дожидаясь подтверждения, продолжил: — Вы меня не знаете. Моя фамилия Глюк. — Переложив сигару из правой руки в левую, он схватил Кэла за кисть и яростно потряс ее. — Антонин Глюк.

Лицо этого человека казалось смутно знакомым, но откуда? Кэл сосредоточился, пытаясь вспомнить.

— Скажите, — произнес Глюк, — мы не могли бы с вами поговорить?

— Я голосую за лейбористов, — сообщил Кэл.

— Я не агитатор. Меня интересует ваш дом.

— О! — Кэл просиял. — Тогда входите.

И он провел Глюка в столовую. Гость тотчас же бросился к окну, из которого открывался вид на садик.

— Ах! — воскликнул он. — Так вот это место!

— В данный момент тут все вверх дном, — сказал Кэл извиняющимся тоном.

— Так вы все оставили без изменений? — осведомился Глюк.

— Без изменений?

— После событий на Чериот-стрит.

— Вы на самом деле хотите купить дом? — спросил Кэл.

— Купить? — удивился Глюк. — О, что вы, прошу прощения. Я и не знал, что дом продается.

— Вы сказали, что интересуетесь…

— Так оно и есть. Но только не покупкой. Нет, меня интересует это место, поскольку оно было центром волнений, случившихся в августе прошлого года. Разве я не прав?

Кэл сохранил лишь обрывки воспоминаний о событиях того дня. Конечно, он помнил чудовищный ураган, учинивший столько разрушений на Чериот-стрит. Ясно помнил разговор с Хобартом и как из-за него не смог увидеться с Сюзанной. Но остальное — Доходяга, смерть Лилии и все, что было связано с Фугой, — начисто испарилось. Однако живой интерес Глюка его заинтриговал.