Сотканный мир, стр. 57

Однако Норрис не слишком интересовался видами. Он уселся, с трудом восстанавливая дыхание, и прижал к груди своего однорукого барабанщика, предоставив Шедуэллу в одиночестве стоять на выступе скалы и восхищаться пейзажем внизу, залитым лунным светом.

По пути сюда им встретилось множество удивительных существ. Обитатели этой части города явно относились к видам, живущим за пределами Фуги, но каким-то магическим образом они обрели новые формы. А как иначе объяснить существование бабочек в пять раз крупнее ладони Шедуэлла, поющих, словно мартовские коты, в кронах деревьев? Или переливающихся змей, растекающихся огнями по трещинам в скалах? Или кустарника, на шипах которого распускались цветы?

Такие диковины встречались повсюду. Когда Шедуэлл завлекал покупателей на аукцион, его рассказы были весьма красочны, однако они не дотягивали до реальности. Фуга оказалась гораздо необъяснимее всех слов, ее объясняющих; необъяснимее и страшнее.

Именно это он почувствовал, глядя вниз с вершины холма: страх. Ощущение усиливалось, пока они добирались сюда. Сначала оно походило на несварение и постепенно дошло до такой степени, что Шедуэлла охватило некое подобие ужаса. Сначала он отказывался признаваться в этом даже самому себе, но игнорировать нарастающий страх было невозможно.

А причина была в алчности, зародившейся внутри него, той самой жажде обладания, которой никогда не потакает истинный Коммивояжер. Шедуэлл старался заглушить боль, осматривая ландшафт с исключительно коммерческой точки зрения: сколько можно было бы получить за тот фруктовый сад? А за островок на озере? Или за этих бабочек? И впервые этот прием его подвел. Шедуэлл смотрел на Фугу, и все мысли о коммерции исчезали из его головы.

Нет смысла сопротивляться, придется признать горькую правду: он совершил роковую ошибку, попытавшись продать это место.

Ни за какие деньги невозможно купить такое безумное, сводящее с ума великолепие. Ни у одного богача не хватит на это средств.

И вот он стоял и смотрел вниз, на величайшее собрание чудес, какие только бывают на свете, и в нем крепло желание завладеть Фугой вместо разбежавшихся принцев.

А вслед за этим желанием пришло другое: захватить этот мир. Он сам станет принцем. Больше чем принцем.

Вот страна, она лежит перед ним. Почему бы не стать здесь королем?

VIII

Кровь девственницы

Счастье — непривычное чувство для Иммаколаты. Однако в мире были такие места, где она и ее сестры переживали что-то очень похожее на счастье. Поля сражения в вечернюю пору, морги и склепы; там они дышали воздухом, который состоял из чьих-то последних вздохов. В присутствии смерти они чувствовали себя как дома: резвились среди трупов, устраивали пикники.

Именно поэтому сестры отправились на Заупокойные Ступени, когда им наскучило искать Шедуэлла. Это было единственное место в Фуге, связанное со смертью. Еще в детстве Иммаколата приходила сюда ежедневно, чтобы купаться в скорби других. А сейчас, когда она осталась здесь в одиночестве — сестры улетели на поиски очередного отца для новых ублюдков, — в ее голове роились столь черные мысли, что на их фоне ночное небо казалось ослепительно светлым.

Иммаколата сбросила туфли и спустилась по ступеням в черную грязь вдоль берега. Некогда здесь предавали тела воде, и рыдания делались громче, а вера в загробную жизнь съеживалась перед лицом холодных фактов.

Прошло уже очень много лет с тех пор, когда были в чести подобные ритуалы. Обычай спускать покойников на воду пришлось забыть: слишком часто тела попадались на глаза чокнутым. Мертвецов стали сжигать, к великому сожалению Иммаколаты.

Ступени же усиливали драматизм происходящего по мере спуска к воде. Стоя сейчас перед быстротекущей рекой, Иммаколата думала, как просто было бы отдаться на волю течения и уплыть навстречу смерти.

Однако она еще не успела завершить столько дел. Если Иммаколата покинет Фугу, не причинив ей вреда, а ее враги останутся в живых, это будет совершенно неразумно.

Нет, Иммаколата должна жить. Должна увидеть, что семейства унижены, что их надежды и земли обратились в прах, что их волшебство превратилось в детские игрушки. Уничтожить их слишком просто. Больно будет лишь один миг, а потом — ничего. Но увидеть ясновидцев порабощенными — ради этого стоит жить.

Шум воды успокаивал. Иммаколата ощутила ностальгию, вспоминая о том, сколько тел унесли эти волны на ее глазах.

Однако не звучит ли за шумом воды какой-то иной шум? Иммаколата оторвала взгляд от мутных волн. Наверху стояло убогое здание, крыша на четырех колоннах, где несчастные родственники собирались перед тем, как сказать покойнику последнее «прости» на берегу реки. Сейчас под колоннами происходило какое-то движение, стремительно проносились тени. Может быть, сестры? Она не ощущала их присутствия.

Иммаколата получила ответ на свой невысказанный вопрос, как только вышла из грязи и добралась до нижней ступени.

— Я знал, что ты придешь сюда.

Иммаколата замерла, шагнув одной ногой на ступеньку.

— Из множества мест ты выберешь… это.

Иммаколату охватило волнение, которое она не могла скрыть. Причиной его был не человек, появившийся из тени под колоннами, а его спутники. Они метались в тени у него за спиной, их шелковистые бока лоснились. Львы! Его сопровождали львы.

— Да, да, — сказал Ромо, заметив, как вздрогнула инкантатрикс. — Я не один, как была она. Теперь без защиты осталась ты.

Он был прав. Львы слишком бесчувственны, ее иллюзии не могут их одурачить. Да и с их хозяином, с его звериным равнодушием, справиться нелегко.

— Сестры… — выдохнула она. — Скорее ко мне!

Львы вышли в пятно лунного света. Их было шесть, три самца и три самки. Они не сводили глаз с хозяина, дожидаясь его приказа.

Иммаколата попятилась на шаг. Ноги скользили по грязи, она едва не лишилась равновесия. Где же Магдалена и Старая Карга? Она отправила на их поиски еще одну лихорадочную мысль, но страх сделал ее медлительной.

Львы были уже наверху лестницы. Иммаколата не осмеливалась отвести от них взгляд, хотя то, что она видела, ей совершенно не нравилось. Звери выглядели величественно, не прилагая для этого ни малейших усилий. Как только эта мысль поразила ее, Иммаколата поняла, что должна бежать. Менструум поднимет ее над рекой раньше, чем они до нее доберутся. Только нужно время, чтобы он разлился по ней в нынешнем заторможенном состоянии. Иммаколата попыталась задержать приближение львов.

— Тебе не стоит им доверять… — начала она.

— Это львам-то? — спросил Ромо, легко улыбнувшись.

— Ясновидцам. Они обманули Мими, так же как обманули меня. Они бросили ее в Королевстве, а сами спаслись. Они трусы и обманщики.

— А ты? Кто ты такая?

Иммаколата почувствовала, как менструум начал наполнять ее нематериальное «я». Теперь, когда она уверена, что сумеет благополучно скрыться, она может позволить себе сказать правду.

— Я ничто, — произнесла она, голос ее звучал так тихо, что его почти заглушал шум реки. — Я жива до тех пор, пока моя ненависть к ним делает меня живой.

Казалось, львы поняли смысл последней фразы, потому что они внезапно бросились к Иммаколате, спрыгивая со ступенек вниз.

Менструум пульсировал вокруг нее, она начала возноситься. Как раз в этот миг за рекой появилась Магдалена, вскрикнувшая при виде сестры.

Ее крик отвлек внимание Иммаколаты, чьи ноги зависли в нескольких дюймах над грязным берегом. Этого оказалось достаточно первому льву. Он прыгнул со ступеней и вцепился в нее лапами. Она не успела уклониться и упала обратно в грязь.

Ромо прорвался через весь львиный прайд и попытался отозвать зверя, пока Иммаколата не пустила в ход свою силу. Но он опоздал. Менструум уже завивался спиралью вокруг животного, впиваясь ему в морду и бока; теперь лев не смог бы оторваться от женщины, даже если бы захотел. Однако силы менструума были подорваны, и лев наносил удар за ударом, оставляя на теле инкантатрикс чудовищные раны. Иммаколата кричала и извивалась в залитой кровью грязи, но зверь не собирался отпускать жертву.