Заглянуть вперед (Сборник), стр. 15
— Не могу ничего понять.
— Понять? Моя нога — как пылающий факел, — выжигай глаз кому угодно. Спокойно, спокойно! Тихонько вниз по склону голубого холма.
— Отец!
— В чем дело?
— Я не могу понять. Ты говоришь о реальных вещах?
— Извини, мой мальчик. Спокойно. Немного забылся, это от боли. Если ты свяжешься с ТЦЗ, с вами будет все в порядке. Не забыл?
— Нет, не забыл. Если б я только мог… Я не знаю. Значит, мама — настоящая?
— Да. Ты должен беречь ее.
— А великан тоже настоящий?
— Великан? Какой великан? А, ты имеешь в виду гигантский холм. Люди взбираются на гигантский холм. К моей гигантской ноге. Прощай, сынок. Я должен поговорить с синим человеком о… ноге… ноге…
— Отец!
— …голубой телячьей ножке…
— Отец! Ты куда? Подожди, подожди, смотри, видишь, я уже могу немного двигаться. Я только что заметил — я могу поворачиваться. Отец!
Ответа больше нет. Только тонкий поток тишины да пульсация. Пульсация. Моя молчаливая сестра. Она не умеет думать, как я. Я должен вызвать ТЦЗ.
Еще успею. Может, если я сначала повернусь… Легко. Он сказал, что мне всего шесть месяцев. Может, связаться будет легче, если я выберусь наружу, в настоящую Вселенную? Если я снова повернусь…
Теперь, если я толкну…
А, теперь легче. Толкну еще раз. Интересно, у меня тоже голубые ноги?
Р-раз!
Хорошо. Что-то поддается.
P-раз…
Джон Браннер
Заглянуть вперед
Это сон. Это должен быть сон. Должен! Макс Хэрроу еле слышно застонал, снова и снова повторяя про себя эту фразу. Он знал: стоит ему убедить себя, что он спит, — и кошмар отпустит его, позволит проснуться. Так было всегда.
Но сейчас вырваться не удавалось. Словно две неведомые силы вцепились в него с разных сторон и, как бешеные кони, тянули каждая к себе. Сознание его раздвоилось: одна половина прекрасно помнила, как он ложился спать, как засыпал, а другая, сейчас более сильная, находилась где-то далеко от привычного ему мира.
Это место… Какие-то люди, человек двадцать, наверное, он их не видел, скорее, чувствовал рядом, в угрюмой полутьме. И ощущение промозглой сырости, и спертый воздух, настоянный запахами давно немытых тел и чадом костра. И костер, дым от которого стелился по земле. И дрожащее пламя факелов, рассеивающих тусклый желтый свет. Люди кутались в лохмотья рваных шкур, грязные, голодные, отчаявшиеся. Они находились в каком-то строении, наскоро слепленном из обломков полуразрушенного здания: на остатки кирпичных стен были брошены не очищенные от коры бревна, лампы изредка освещали их, и тогда видно было, как закоптились их белые торцы. И чувствовалось, что там, снаружи, был снег и мороз, и ветер, резкий и острый, как бритва.
Люди зябко жались друг к другу. Один из них, тощий, как скелет, в одежде, которая лоснилась от грязи, стоял на коленях в центре. Где-то рядом плакал голодный ребенок, потом замолчал — не было больше сил. Стоявший на коленях не замечал ничего. Он вытянул руки перед собой, бережно держа в сомкнутых ладонях какой-то небольшой предмет. Макс Хэрроу отчетливо видел его, и профессиональная память тотчас же подсказала ему, что это такое: кость человеческого пальца.
Вдруг оказалось, что лицо стоящего на коленях нависает над ним, совсем близко, сверкающий взгляд пронизывает его насквозь, и он услышал приказ: почувствуй нашу боль, страдай, как страдаем мы…
Снова закричал голодный ребенок, и его крик перешел в пронзительный визг, и кто-то стал трясти Макса Хэрроу и говорить что-то сердитым голосом. Он хотел ускользнуть, уйти в беспамятство, — и проснулся, дрожа всем телом, мокрый от пота.
— Макс! Макс, проснись!
О, господи. Обыкновенный голос в обыкновенном мире. Облегчение было ошеломляющим. Он обхватил руками уютную теплоту склонившегося над ним тела и пробормотал имя жены.
— Диана, я опять бредил… Как хорошо, что ты меня разбудила!
Он хотел притянуть ее к себе, но она отстранилась и продолжала настойчиво тормошить его.
— Макс, там кто-то пришел!
— Что? — Ничего не соображая, отупевший спросонья, он уронил руки на подушку, открыл глаза — и снова стал воспринимать окружающее. Горел ночник, мягкая желтизна струилась сквозь абажур, по стеклу барабанил ледяными пальцами дождь. Пронзительный звук раздался снова, теперь он звучал подольше, и он понял, что это звонок в передней.
Так вот почему изменился во сне детский плач, и ощущение, что ему что-то приказывают, возникло у него, наверное, когда Диана стала будить его, а шум ветра и дождя… создали впечатление жестокой стужи. Он убеждал себя, тщательно подбирая слова.
Но слова эти не могли объяснить пугающую реальность кошмара, ясность и отчетливость всех его деталей.
— Макс! — Лицо Дианы под взлохмаченными от сна каштановыми волосами осунулось от усталости, вокруг больших карих глаз обозначились темные круги. Он вдруг впомнил, откуда эта тревога и усталость в глазах жены, и сон окончательно оставил его. Макс сел и нащупал ногами тапочки.
— И кого это черт принес? — сказал он, щурясь от света. — Который час?
— Половина второго.
— Черт бы их побрал!
Он встал, запахнул халат, и, поеживаясь, стал спускаться по лестнице.
Сначала он ничего не мог разглядеть за дверью: было очень темно, и целые потоки воды обрушивались с деревьев. Потом в кромешной тьме стали вырисовываться очертания человека, и Макс понял, что перед ним полицейский в блестящей от дождя накидке.
— Извините за беспокойство, сэр, — сказал тот виноватым голосом. — Но вы ведь доктор, да?
Макс выругался про себя. Он не занимался частной практикой и на двери его дома не было никакой надписи, которая указала бы констеблю на профессию хозяина.
— Да. В чем дело? — коротко сказал он.
— Несколько минут назад я услышал подозрительный шум и зашел проверить, что случилось. Какой-то человек потерял сознание возле вашей машины.
Ну да, машина. На ветровом стекле была табличка с надписью «Доктор», избавлявшая его от хлопот на стоянке у клиники. Макс вздохнул.
— Судя по всему, бродяга, — продолжал полицейский. — Кажется, он серьезно болен.
Бродяга… Макс хмыкнул и отступил от двери.
— Подождите, сейчас возьму плащ и надену что-нибудь на ноги, — сказал он. — Занесем его в дом и вызовем неотложную.
— Благодарю вас, сэр. Но у него просто обморок — вряд ли он повредил что-нибудь. Если позволите, я, наверное, внесу его сам. А вы только неотложную вызовите, и все.
— Ну… — замялся Макс. Он провел рукой по лицу. — Если вы думаете, что справитесь…
— Конечно, благодарю вас, сэр. Там нести нечего — кожа да кости.
— Ну, хорошо.
Констэбль направился к открытому гаражу, расположенному возле дома, а Макс вернулся в прихожую и снял трубку. Он набрал 999 и, дождавшись ответа, попросил неотложную по своему адресу.
Он уже положил трубку, когда на лестнице показалась Диана. Придерживая халат одной рукой, она перегнулась через перила и спросила встревоженным голосом:
— Что там, Макс?
— Полисмен. — Он отбросил упавшие на глаза волосы. — Какой-то бродяга упал в обморок возле нашего гаража. Ты иди спать, дорогая. Я уже вызвал неотложную, мы сейчас только занесем его в дом до их приезда.
Она застегнула халат и начала спускаться по лестнице.
— Не пойду спать, — сказала она устало. — Все равно не усну. Меня очень беспокоят эти твои кошмары. Макс, неужели нельзя как-нибудь избавиться от них?
— Я… подумаю. Подумаю.
Он произнес эти пустые, ничего не значащие слова, и у него сделалось сухо во рту.
— Пожалуйста, Макс. Пожалуйста, сделай что-нибудь, а то ты только обещаешь.
Она спустилась по лестнице, взяла его старый плащ, который он бросил на перила, и отнесла на диван.