Математические досуги, стр. 24

— Правда? — Я тебе когда-нибудь врал?

— Не знаю, знакомы недавно.

Тут он захохотал, взъерошил мне волосы, но руку с моей головы не убрал, стал осторожно поглаживать, приглаживать мою шевелюру, а потом притянул меня к себе и поцеловал.

Поцелуй был тихий и ласковый. Сережа хорошо умел целовать. Но ничего особенного во мне этот поцелуй не зажег — ни страсти, ни волнения. Было просто приятно и нежно. Слегка замирало сердце, хотелось, чтобы поцелуй не кончался.

Отодвинувшись, он снова посмотрел на меня и снова поцеловал, но теперь это был иной поцелуй — нетерпеливый и даже яростный. Вот тут-то у меня закружилась голова, а дальше были только вихрь, огонь и нежность, раздирающая сердце.

Мы и не заметили, что прошло немало времени, и уже наступила ночь. Мы не спали ни одной минуты. Когда вихрь пролетал, мы разговаривали, потом мы проголодались и ели какое-то печенье и какие-то консервы — странное было сочетание.

Во время одной из передышек, Сережа спросил меня, что я собираюсь делать в будущем. Я не думала.

— Давай вместе подумаем. Ты сколько курсов успела отучиться?

— Полтора — Фью! Слезы! А восстановиться сможешь?

— Думаю, да. Но как я буду учиться? Я все забыла!

— Вот об этом я и хотел поговорить с тобой. Двое моих хороших знакомых преподают в училище математику и физику. Я уже с ними разговаривал. Они согласны быть твоими репетиторами. Вы повторите школьную программу и программу полутора курсов, хорошо?

Это было не хорошо — это было счастье. Мне очень хотелось учиться, но я не представляла, как это сделать. И вот нашелся человек, который нашел решение за меня, даже не ставя меня в известность. Я так устала все решать самостоятельно, мне был необходим кто-то, кто бы мне сказал: «Делай так!» — и я бы сделала. Я не верила, что все это происходит со мной: Аладдин, наверное, меньше удивлялся чудесам и богатству, организованным для него джинном, чем я той нормальной жизни, которая брезжила передо мной, благодаря Сереже.

Я обхватила его руками и прижалась лицом к груди. Он гладил меня по голове, по спине и что-то тихо и нежно бормотал. Я не пыталась разобрать слова, важен был тон, нежный и успокаивающий.

Под это его бормотание я заснула, а проснувшись, обнаружила, что его уже нет, за иллюминатором светит солнце, часы показывают девять часов утра.

Когда Сережа вошел в каюту, я уже приняла душ, оделась и застелила постель. Мы завтракали и смотрели друг на друга. Я была так рада, что, оказывается, никакой роли играть не нужно, нужно быть самой собой, честной и порядочной, что человек понял все обо мне лучше, чем я сама себя понимала и что жизнь теперь будет совсем простой и недвусмысленной, без подтекста, омутов и подводных течений.

Господи, неужели можно будет просто жить? — думала я, глядя, как муж пьет кофе, и боялась, что это — сон, я сейчас проснусь, и все закончится.

Эпизод 13.

Необычно ранняя, дружная и теплая весна катилась неуклонно к лету. Шумели и бушевали, то и дело, грозы, безумная сирень заполняла скверы, сады и базары черничным муссом своих соцветий, учебный год вот-вот должен был закончиться, а я — уехать с детьми на юг.

Подруга моя понимала весь этот расклад и спешила-спешила рассказать, выплеснуть все, что много лет копила и держала в своей душе, не решаясь никому поведать историю своей непростой жизни. Да и не было у нее никого, кому можно было бы доверить то, что в скором времени она доверила мне, как дуплу в сказке о царе Мидасе.

Сергей ушел в плавание, она осталась с его родными, которые, конечно же, поняли, что произошло на корабле. Явно было видно, что все довольны и рады, не знали, как ее повкуснее накормить да что бы такое ей подарить. Ее страшно смущали все эти непривычные знаки внимания и проявления добрых чувств, но люди вели себя настолько тактично и ненавязчиво, что потихоньку она стала привыкать и к ним и к атмосфере тепла и покоя в семье.

Работать ей приходилось ничуть не меньше, чем в доме родителей — все-таки семья была немаленькая, дел было много, и она, конечно же, не сидела и не ждала, что все будет сделано без ее участия. Кроме того, нужно было заниматься: друзья Сергея приходили на занятия неукоснительно и задавали немало.

Но как отличалось верчение здесь от того безнадежного рабства, которое она влачила еще пару месяцев назад. Иногда она сравнивала свою теперешнюю жизнь и боялась, что это сон, или бред, или галлюцинация, ее разбудят или вылечат, и все закончится.

Оказалось, что в доме есть швейная машина: Сережа привез из первого плавания для жены, с тех пор она стояла, забытая, в кладовой. Андреич привел ее в порядок, и было решено, что нужно идти на курсы кройки и шитья, чтобы не быть самоучкой, а шить профессионально и качественно.

В общем, дел хватало. Зима тянулась и тянулась, казалось, что весна не наступит никогда, но она наступила, семья перебралась на дачу, и Мишка чуть с ума не сошел от свободы, огородно-садовых работ, в которых он, на полном серьезе участвовал вместе с Андреичем, приводя себя и свою одежду в такое состояние, что мыть его приходилось по несколько раз в день. Мишка и Андреич очень подружились и души друг в друге не чаяли. Делали гимнастику по утрам, ходили на реку купаться и учиться плавать, пололи огород и топили печь. Кто-то из соседей подарил Мишке щенка, он мгновенно вошел в этот мужской тандем, превратив его в трио, и теперь они так втроем всюду и ходили.

Сережа должен был вернуться в конце июля: он собирался везти жену в Москву — восстанавливаться в институте.

Вот скажите, почему ни у кого из нас не возникла мысль, что я могу перевестись из московского института и учиться, не уезжая от сына и семьи? Ступор какой-то, словно запрограммировали нас всех. Приди нам в голову эта идея, совершенно иначе сложилась бы вся наша жизнь.

Но мы об этом не подумали, Сережа вернулся, и мы поехали в Москву. Восстановили меня быстро: до академки я училась хорошо, — дали направление в общежитие, где Сережа зашел в кабинет коменданта один, пробыл там минут пять, в результате чего я была поселена в двухместную комнату, куда селили только аспирантов, да еще и соседкой была девушка, которая жила у своего мужа, а прописка в общежитии ей была нужна только для получения ими отдельной квартиры после окончания института.

Остаток августа Сережа потратил на оборудование моего нового жилья: прибивал полки, утеплял окно. Он настоял на покупке телевизора и небольшого холодильника, привез мне ковер и кресло. Комната получилась теплая и уютная, плотные шторы отгораживали меня от мира, находилась она в крыле для семейных пар и аспирантов, что гарантировало тишину по вечерам и ночью, в отличие от этажей, где жили буйные студенты с младших курсов.

Но вот август подошел к концу, Сережа уехал, чтобы уйти в новое плавание, и я осталась одна. Первое время мне было трудно: я так давно не оставалась в одиночестве, что просто не знала, куда себя деть, но однажды в воскресенье я проснулась, поняла, что не нужно вскакивать, чтобы мыть и кормить Мишку, или идти в магазин, или еще делать что-то, что я могу, если захочу, хоть весь день проваляться, а не захочу — могу пойти куда угодно на какое угодно время — и ощутила такой прилив счастья, что мне даже стало стыдно перед самой собой. Мне было неловко, что я радуюсь отсутствия сына и людей, которые были так добры ко мне, но сделать я с собой ничего не могла — мне было хорошо.

Я немного опасалась грядущей встречи со своим первым мужем, но оказалось, что бояться мне нечего: он сидел в тюрьме за растление малолетней. Я была потрясена. Конечно, я знала, что он бабник ужасный, просто что-то нездоровое было в его вечной погоне за каждой новой юбкой, ни одну не пропускал, но всегда это были взрослые, все понимающие женщины, а тут вдруг тринадцатилетняя девочка. Мне даже думать не хотелось, что с ним происходит в лагере — все знали, как там относятся к людям с его статьей, но, с другой стороны, и жалости я не испытывала: такой конец его похождений был закономерен и справедлив.