Портрет смерти (Посмертный портрет), стр. 36

– Может быть, но обычно он с этим справляется… Нет, тут что-то личное. Он окружил себя стеной.

– О\'кей. – Мэвис решительно тряхнула головой. – Если так, то ее нужно взорвать. Не принимай никаких отговорок. Долби и долби, пока он не расколется. Чего бы это тебе ни стоило. Женщины – мастера на такие вещи, Даллас.

– Значит, я не женщина.

– Конечно, женщина. Только особенная. Думай об этом, когда будешь пинать его в зад. Допрашивай, пока не сознается. Расколи, а когда все выяснится, либо заставь его помучиться, либо утешь. Или вышиби ему мозги. Решишь сама.

– У тебя все выходит очень просто.

– Это действительно просто. Поверь мне. Потом расскажешь, чем кончилось. Раз уж я проснулась, заставлю Леонардо покувыркаться. – Она послала Еве воздушный поцелуй и дала отбой.

– О\'кей, – тяжело вздохнула Ева. – Список неотложных дел: закончить отчет, допросить подозреваемого, поторопить экспертов и патологоанатомов. Арестовать убийцу-маньяка. Закрыть дело. Пнуть Рорка в задницу. Пара пустяков…

11

Ссутулившийся Хастингс сидел у шаткого стола в комнате для допросов «С» и старательно делал вид, что ему скучно. О том, что он изнывает от жары, говорили только капли пота на его висках.

Ева опустилась в кресло напротив и дружески улыбнулась:

– Привет. Спасибо, что заехали.

– Поцелуйте меня в задницу.

– Это очень соблазнительно, но боюсь, что столь тесные контакты не предусмотрены инструкцией.

– Если вы пнули меня в яйца, то сможете и поцеловать в зад.

– Правила есть правила. – Ева откинулась на спинку кресла и покосилась на помощницу: – Пибоди, ты не принесешь нашему гостю воды? Тут жарко.

– Плевать мне на жару.

– Мне тоже. Люди всю зиму хнычут и жалуются на холод, а когда зима проходит, они начинают хныкать и жаловаться на жару. На них не угодишь.

– Черт побери, люди хнычут и жалуются на все подряд. – Хастингс взял принесенный Пибоди стакан воды и опорожнил его одним глотком. – Именно поэтому они и болваны.

– Не смею спорить. Ну что ж, со светской беседой покончено, пора переходить к формальностям. Начинаем запись. Лейтенант Ева Даллас и сержант Делия Пибоди опрашивают Дирка Хастингса по делам номер Х-23987 и Х-23992. – Она ввела время дня, дату, зачитала права. – Хастингс, вам понятны ваши права и обязанности?

– Понятны. Вы притащили меня сюда и помешали работать. Вчера вы сделали то же самое. Я уже рассказал вам все, что знал. Я не отказывался сотрудничать.

– Вы вообще очень сговорчивый человек. – Ева достала копии снимков, присланных Надин, и бросила их на стол так, что перед Хастингсом легла фотография Кенби Сулу. – Посмотрите как следует и расскажите все, что вы знаете об этом человеке.

Тучный Хастингс пошевелился, и стул под ним зловеще затрещал. Он взял двумя пухлыми пальцами сначала один снимок, потом второй и по очереди поднес их к глазам.

– Я знаю, что это не моя работа. Хорошие фотографии, хотя лично я сделал бы моментальный снимок по-другому. Расположил бы источник света напротив глаз. У парнишки чудесные глаза, их нужно подчеркнуть. Были чудесные глаза, – поправился он, глядя на посмертный портрет.

– Хастингс, что вы делали вчера вечером?

Он продолжал смотреть на портрет, где мертвому была придана танцевальная поза.

– Работал. Ел. Спал.

– Один?

– Я был сыт людьми по горло… Я снимал этого парнишку. Танцор. Балетная труппа. Нет, черт побери, это были не профессионалы. Студенты. Я снимал его. Какое лицо, какие глаза! Хорошая фигура, но самое главное – это глаза. Я снимал его, – повторил он и посмотрел на Еву. – Как и девушку. Проклятие, что происходит?

– Вы меня спрашиваете?

– Я ничего не понимаю, черт побери! – Он вскочил так порывисто, что рука Пибоди легла на рукоятку лазерного парализатора. И осталась там, когда Ева покачала головой.

Хастингс метался по комнате, как медведь в клетке.

– Безумие, вот что это такое! Проклятый псих! Я снимал парнишку… где же это было? Где? В Джульярде! Ха, Джульярд… Куча самонадеянных девиц, вообразивших, что станут примадоннами, но они хорошо платят. А у парнишки было такое лицо… Я сразу выделил его, чтобы сделать несколько снимков. Когда это было? Весной. Апрель. Может быть, май. Да не помню я, черт побери!

Он снова плюхнулся на стул и сжал руками голову.

– О господи… господи…

– Вы приводили его к себе в студию?

– Нет. Хотя дал ему свою визитную карточку. Сказал, чтобы он связался со мной, если хочет заработать в качестве фотомодели. Я помню, что он очень непринужденно держался перед объективом. Это дано не каждому. Он сказал: может быть. Особенно если я соглашусь сделать несколько его портретов для рекламы.

– Он связался с вами?

– Нет. Не знаю, приходил ли он в студию. Этой ерундой занимается Люсия. Во всяком случае, я больше его не видел.

– Кто-нибудь был с вами во время съемок в Джульярде?

– Да. Не помню, кто именно. Такой же идиот, как и все остальные.

– Тот же идиот, который был с вами на январской свадьбе, где вы сфотографировали Рэйчел Хоуард?

– Едва ли. Так долго они у меня не держатся. – Он слегка усмехнулся. – Я человек темпераментный.

– И не говорите… Кто имел доступ к вашим файлам на дискетах?

– Никто. В принципе никто, но человек, который в этом разбирается, мог бы… – Хастингс пожал плечами. – Я не обращаю на это внимания. Мне никогда не приходило в голову, что на это нужно обращать внимание.

Он подтолкнул фотографии к Еве.

– Я не звонил адвокату.

– Я так и поняла. Почему, Хастингс?

– Потому что это задело меня за живое. Кроме того, я ненавижу адвокатов.

– Вы ненавидите всех.

– Да, это правда. – Он потер лицо руками, а потом уронил их на стол. – Я не убивал этих детей. Эта девочка с чудесной улыбкой, этот мальчик с чудесными глазами… Я бы никогда не смог погасить их свет. – Он наклонился вперед. – Как художник, я бы хотел знать, что станет с этой улыбкой через пять лет или с этими глазами через десять. Хотел бы увидеть и запечатлеть это. А как человек, я не принимаю убийства. Зачем убивать людей, если можно просто не обращать на них внимания?

Ева повторила его движение как в зеркале, тоже наклонившись вперед.

– А как быть с их светом? Вам не хочется его присвоить? Взять их сияющий свет, пока они юны и невинны. Втянуть его в себя через объектив. И тогда он навсегда останется вашим.

Хастингс уставился на нее и дважды мигнул.

– Вы что, смеетесь надо мной, черт побери? Где вы набрались этой чуши насчет колдовства?

Чудовищность ситуации не помешала Еве рассмеяться.

– Вы мне нравитесь, Хастингс. Но я не уверена, что это чувство взаимно. Мы снова проверим ваши файлы и постараемся найти снимки Кенби Сулу.

– Что ж, приходите. Можете привести с собой всю родню. И даже собачку прихватить.

– У меня кот. Я договорилась, что через двадцать минут вы пройдете проверку на детекторе лжи. Сержант проводит вас в приемную.

– Это все?

– Пока все. Есть какие-нибудь вопросы или заявления, которые вы хотите включить в протокол?

– Да, вопрос есть. Вопрос на миллион долларов, Даллас. Долго ли мне ломать голову над тем, кто будет следующим? Долго ли мне ломать голову над тем, кого из людей, которых я снимал, ждет смерть?

– У меня нет ответа. Допрос окончен.

– Вы верите ему. – Пибоди залезла в машину и села рядом. – Безо всякого детектора лжи.

– Да. Он имеет какое-то отношение к этим убийствам, но не совершал их. И узнает следующую жертву в лицо. – «Опознает ее. И это будет ему дорого стоить», – подумала Ева. Она уже видела, как искажалась от горя его неприятная физиономия.

– Убийца – человек, который его знает. Или как минимум знает его работы. Восхищается им и либо завидует, либо… считает, что он сам фотографирует лучше.

Она обдумывала эту мысль, выезжая из гаража.