Стихотворения и поэмы, стр. 38

9. «Над зыбью волн кривые прутья…»

Над зыбью волн кривые прутья,
Осколки старых черепиц, —
Мы здесь с тобой на перепутье,
На рубеже, меж двух зарниц.
Одна гроза отбушевала,
Другая где-то далеко,
А всё тебе и горя мало —
Шагаешь быстро и легко.
А может, так в предгрозье надо —
Не слушать ропота молвы,
Ходить по шелку листопада,
Бродить по ситчику травы.
Грустить у моря, брови хмуря,
Мечтать у низких берегов,—
Ведь всё равно, коль грянет буря,
Ты сам откликнешься на зов.
Между 1932 и 1936

10. «На холме высоком мы с тобой стояли…»

На холме высоком мы с тобой стояли,
Дымка пролетала в синий кругозор,
А за ней нежданно выплыли из дали
Парки, зданья, мачты, берега озер.
Где над морем низким бились перекаты,
Грохоча сурово над прибрежной мглой,
Как в котле огромном, плавали закаты,
Пар голубоватый стлался над землей.
Нищее раздолье тех полей песчаных,
Заячьи ремизы, дымка вдоль болот,
Вдруг сквозь эту дымку, словно призрак странный,
Купол непомерный золотом блеснет.
И тогда возникнет грозное виденье,
Город точных линий, как сплетенье жил,—
Весь очеловечен — в каждое строенье
Жизнь свою строитель по частям вложил.
В этом небе бледном, в этом запустенье,
В воздухе болотном — эллинский покой,
Будто Парфенона грозное виденье
Золотом в лохмотьях тает пред тобой.
Этот край угрюмый, это захолустье —
Будто перед нами самый край земли.
Разве наши жизни, с их мечтой и грустью,
Здесь уже отпеты, здесь уж отошли?
Между 1932 и 1936

11. «Те нерусские названья…»

Те нерусские названья
Монплезира и Марли
Мы в минуту расставанья
Медленно произнесли.
Будто пламя разгорелось
В их звучании чужом,
Чувств былых былая зрелость
Сразу вспыхнула огнем.
Ты и слова не сказала,
Только знал я, что порой
Вспомнишь всё ты — от начала
До разлуки горевой.
И подумаешь, быть может,
Возвратившись в отчий край:
Лучший день был жизни прожит
Просто, смутно, невзначай,
Незаметно и приветно,
С той дремотной тишиной,
Что жила в порыве ветра,
В дымке осени родной.
Жили так, беды не выдав,
То в веселье, то в тоске,
Но без горя, без обиды —
С веткой ивовой в руке.
Среди этих желтоватых,
Свежекрашенных дворцов,
На широких перекатах
Петергофских берегов.
Между 1932 и 1936

12. «Одержим строитель был…»

Одержим строитель был
Странною причудою —
Из берез дворец срубил
С нимфой полногрудою.
В прошлом веке, в полумгле,
Средь цветов и зелени,
Перстнем вензель на стекле
Вырезали фрейлины.
Нас встречала тишина,
Мы в дворце том грезили, —
Там и наши имена:
На стекле — и в вензеле.
Замела метель пути,
Нет ни слов, ни отзыва…
Как же мне опять пройти
В тот дворец березовый?
Между 1932 и 1936

13. «Я тебя в своей песне прославлю…»

Я тебя в своей песне прославлю,
Всю отдам тебя русским снегам.
Мчатся ль кони твои к Ярославлю
По заволжским крутым берегам?
Иль, быть может, в истоме тревожной
Ты не спишь в эту звездную ночь,
Вспомнив муку той песни острожной,
Что велела любовь превозмочь?
Что же делать?.. Мне тоже не спится…
Ведь былую любовь развело,
И она не подымет, как птица,
Перебитое пулей крыло…
Где искать тебя? В зареве диком?
В реве ветра? В бегущих годах?
В Белозерске? В Ростове Великом?
Иль в старинных других городах?
Или, может, до вести, до срока,
Словно благовест чистой любви,
Вдруг плеснут, вдруг плеснут издалёка
Лебединые крылья твои?
Между 1932 и 1936

14. «Когда я умру, ты не плачь…»

Когда я умру, ты не плачь,
Нас время с тобою рассудит,
Меня не повесит палач,
Разбойник в лесу не зарубит.
Сраженный в открытом бою,
Паду я на снежное поле…
На грудь припадешь ли мою?
Припомнишь ли всё поневоле?
Расскажешь ли людям о том,
Как жили на свете когда-то?
Накроешь ли старым плащом
Застывшее тело солдата?
Ответишь ты мне или нет?
Придешь ли до вести, до срока,
Иль буду в холодный рассвет
Лежать на снегу одиноко?
Не взглянешь, как губы мои
Метель темной синью обводит,
И чистое слово любви
В могилу меня не проводит?
Пусть так — всё равно дорога
Ты мне навсегда и доселе,
Пускай же заносят снега
Мой прах и клубятся метели.
Я землю родную любил
И счастлив, что стал я отныне
Одною из дремлющих сил
В ее упокойном помине.
Между 1932 и 1936