Стихотворения и поэмы, стр. 28
6–7. БАЙКАЛЬСКИЕ ПРЕДАНИЯ
1. КАТОРЖАНИН И СОХАТЫЙ
Ямская почта мимо проскакала,
Но всё, что пел ямщик, я сберегу.
Есть пегий бык на берегу Байкала,
Пасется он на синем берегу.
Есть пегий бык. Его зовут сохатый.
Большой нарост под горлом у него.
Шумит тайга. Вдали острог дощатый,
Проселок, ночь — и больше ничего.
Вдруг человека вынесло над бездной.
Минуту он стоит, оторопев.
Как глух и резок этот звон железный,
Стон кандалов, их яростный напев!
Как будто мир закрыт ветрами наглухо,
Пожаром вся земля опалена,
В тумане, будто наливное яблоко,
Едва блестит клейменая луна.
Он так стоит. Он с моря глаз не сводит,
Большие волны рушатся в дыму,
И пегий бык тогда к нему подходит,
Губой мохнатой ластится к нему.
Но дальний шум уже несется лесом,
Спешат враги на берег роковой,
И конь храпит, пригнувшись над отвесом,
Сечет в семь сабель сумерки конвой.
Мыча, подходит к берегу сохатый,
Садится беглый на спину к нему,
Прощай навек, прощай, острог проклятый, —
Они плывут, они уходят в тьму.
Они плывут, и ночь плывет, седея,
А в тихом Курске свищет соловей,
Руками машет теплыми Расея,
Своих зовет обратно сыновей.
Далекий путь, но смерть его минует,
Кругом враги, но жизнь его легка,
И в губы он мохнатые целует
Сохатого, спасителя, быка.
Когда зимой обледенеют кенди
И каторжане к Нерчинску бредут,
То молодым — потайно — о легенде
Бесписьменные в ночь передадут.
И может, всё, что в жизни им осталось:
Щедрота звезд падучих на снегу,
Разлучниц-волн нежданная усталость
И пегий бык на синем берегу.
2. КЛЮЧИ
В забытые злые годы
Сибирью шел летний снег,
И с гулом вздувались воды
Ее ненасытных рек.
На берег реки покатый
Носило раскат глухой.
И долго стучал сохатый,
Вступая с врагами в бой.
И криком его сердитым
Гудела тайга в ночи..
Он выбил в ту ночь копытом
В промерзлой земле ключи.
Спасаясь от злой погони,
Ушел партизан в тайгу
И видит ключи на склоне, —
Не мерзнут они в снегу.
8. ЗОЛОТАЯ ОЛЁКМА
Много было громких песен, токмо
Где же ты, заветная Олёкма,
Нищая, хоть оторви да брось,
Золотом прошитая насквозь?
В кабаках девчонки запевали,
Золота-де много там в отвале,
Мы с одной особенно сдружились —
Балалайки-бруньки жарок грай,—
Пожениться с ней мы побожились,
И ушел я в этот дальний край.
Я увидел там зарю из меди.
За гольцами бурые медведи.
Соболиных множество охот.
На траве испарина, как пот.
Небо там совсем не голубое.
Ночь длинна в покинутом забое.
Ворон — по прозванью верховой —
Пробегает мятою травой.
Я потом тебе писал без фальши:
Ты меня обратно не зови,
До жилого места стало дальше,
Чем до нашей прожитой любви.
По тайге, гольцов шатая недра,
Непокорней лиственниц и кедра,
Ходят зимы в быстром беге нарт.
Мне пошел тогда особый фарт —
Я нашел в забое самородок.
Разве жалко хлебного вина?
Весь в дыму и в спирте околоток,
Вся Олёкма в синий дым пьяна.
Самородок отдал я в контору.
Получил за то кредиток гору.
Деньги роздал братьям и друзьям.
Сшили мне отменнейший азям.
Шаровары сшили по старинке,
Блузу на широкой пелеринке.
Заболел потом я страшной болью:
Год лежал в бараке, чуть дыша,
Будто десны мне разъело солью,
От цинги спасала черемша.
Как прошла тайгою забастовка,
Я со всеми шел, а пуля ловко
В грудь навылет ранила меня.
Сто четыре пролежал я дня.
Пять годов прошло, как день. Как парус
Раздувают ветры средь морей,
Сердце мне тогда раздула ярость,
Дух недоли призрачной моей.
Хорошо потом я партизанил,
С боя брал я каждый шаг и дол,
Этот край под выстрелы я занял,
На Олёкму торную пришел.
Ты опять мне поднялась навстречу,
Как тугая вешняя гроза,
Пегий бык бежит в людскую сечу,
По реке проходят карбаза.
Ради старой ярости в забое
Я стою. Совсем не голубое,
Всё в дыму, как перегар пивной,
Небо распласталось надо мной.
Жизнь моя простая мимолетно
Не легла отвалом в стороне,
Ты меня прославила, Олёкма,
Сколько песен спето обо мне!
От гольцов до озера большого
Каждый знает деда Кунгушова.
Вот она, моя большая доля,
Под кайлой гудит моя земля,
Ветер вновь летит с ямского поля
На мои дозорные поля.