Алая линия, стр. 24
Рим… Грязный, впавший в ничтожество городишко среди зловонных понтийских болот. Столица папской державы, государства жалкого и немощного, не способного отбиться от своих соседей -жадных итальянских князей. Да, не спорю, я вонзил нож в спину вашего короля. Но завтра, если мне, владыке христианского мира, это будет выгодно, я продам ему и миланских герцогов, и дожей Венеции. Ну как, теперь вы, лебединая душа, поняли меня?
– Вполне, ваше святейшество, но я думаю…
– Знаю, о чем вы думаете. И можете свои думы оставить при себе. На том свете я за это воздам вам сторицей и пристрою вас советником к святому Деонису. Напомню вам, что этому святому язычники отрубили голову, и в рай он попал безусловно. Так, так, я вижу, сын мой Педро, что ты не очень слаб в латыни! Отпускаю тебе грех сокрытия истины. Ну, а сейчас перейдем к делу. Королевская чета просит, чтобы я даровал ей ту часть моря-океана, где лежат земли, открытые адмиралом Колумбом. Сделать это мне не так уж трудно. Дарить то, что тебе не принадлежит, чего же проще? Но не кажется ли вам, господин правдолюбец, что мы с вами вонзим нож в спину королю Жуану? Ладно, вонзим! У меня с ним особые счеты. Завтра, я призову моего мудрого вице-канцлера Лодовико Подокатаруса, и он мигом набросает черновик буллы. На сегодня с меня хватит милых бесед. Спокойной ночи, сын мой Педро. Приятных снов, господин легат.
– Боже правый, – тихо простонал Педро, покидая турецкий покой папы, – полжизни я отдал бы, лишь бы снова оказаться в лесах Эспаньолы, за пять тысяч миль от святого отца!
Булла «Среди прочих».
Первый вариант
Если бы ослы и телята говорили на человеческом языке, они, бесспорно, обратились бы к людским богам с горькими жалобами на папские канцелярии. В самом деле, нигде не изводили столько пергамента, как в Ватикане, а на пергамент для ватиканской чернильной кухни шла уйма ослиной и телячьей кожи.
Правда, за последние двести лет пергамент основательно потеснила бумага, а ее делали не из кожи, а из тряпок, но от этого ослам и телятам стало ненамного легче. С каждым годом Ватикан плодил все больше и больше всевозможных документов, и значительная их часть по старой традиции готовилась на пергаменте. Бумага, спору нет, была куда дешевле, но относились к ней в папских канцеляриях с нескрываемым презрением. А канцелярий в Риме было много, и все они не скупились на долговечный пергамент. И конечно, ни одна из них не тратила его в таком количестве, как Апостолическая камера.
Эта небесная служба занималась сугубо земными делами. Апостолическая камера была счетной палатой Ватикана, его верховной бухгалтерией.
Хлопот и забот у Апостолической камеры было немало. Святая церковь торговала бенефициями и отпущениями грехов, владела солеварнями, рудниками, рыбными ловлями, пускала деньги в рост, одним словом, хозяйство у нее было богатое. От лапландской тундры до знойной Сицилии все страны и народы платили дань его святейшеству папе.
Естественно, что Апостолическая камера, которая не только подсчитывала папские барыши, но и пеклась об их приумножении, была любимым детищем наместников святого Петра.
Не мудрено, что это ведомство присвоило себе права и обязанности, которые прямого отношения к очистке кошельков не имели и не могли иметь.
Апостолическая камера стала тайной канцелярией римских пап, в ней завязывались и развязывались узлы всевозможных дипломатических интриг.
Правитель этой могущественной канцелярии носил звание вице-канцлера и был вторым после папы лицом в Ватикане.
У вице-канцлера была целая армия борзых канцеляристов высокого и низкого ранга. Всевозможные датарии, нотарии, абреви-аторы и прочие чины апостолической службы заготавливали разные указы, ведомости, инструкции, деловые письма, которые затем скреплялись подписями и печатями вице-канцлера.
Эти же деятели составляли проекты папских булл – указов особой важности. Буллой, строго говоря, называлась небольшая свинцовая печать, которая подвешивалась к папской грамоте, но уже давным-давно так стали именовать и документ, удостоенный священной пломбы.
«Мудрый» вице-канцлер Александра VI, Лодовико Подоката-рус, ставший недавно руководителем Апостолической камеры, по поручению папы взялся за подготовку буллы о новых рубежах в море-океане.
Лет тридцать назад попутные ветры занесли с далекого Кипра в Вечный город юного монаха, который кормился врачеванием разных недугов и еле-еле сводил концы с концами.
Долгое время он ставил клистиры папским служителям и лечил их от кашля, волдырей и куриной слепоты. Однажды на него обратил внимание легат арагонского короля Родриго Борха. «Аптекарь Сатаны» оценил кое-какие специальные познания киприотского лекаря, непревзойденного знатока целебных снадобий и убийственных ядов.
И, кроме того, никто в Риме не мог сравниться с Подокатарусом по части канцелярского сочинительства. Мгновенно, с непостижимой ловкостью он набрасывал проекты деловых писем, договоров, манифестов, булл, причем с равным успехом пользовался и цицероновской латынью, и языком Гомера, и тосканским диалектом, и официальным жаргоном канцелярии Оттоманской империи.
Прилежанием он обладал неистовым, выдержкой железной, тайны хранил, как мраморное надгробие.
Такой человек для будущего папы Александра VI был счастливой находкой. Без Подокатаруса Родриго Борха был как без рук: он не мог ни одного дня обойтись без помощи абревиатора, или письмоводителя, своей канцелярии. Подокатарус понимал своего покровителя с полуслова, а порой он и вовсе не нуждался в словах. Верхним чутьем, острым, как собачий нюх, он угадывал тайные намерения Родриго Борхи и действовал с изумительным проворством, устраняя все препоны на пути честолюбивого арагонца.
Вполне понятно, что папа Александр VI, утвердившись на престоле святого Петра, немедленно назначил Подокатаруса своим вице-канцлером и поручил его заботам Апостолическую камеру.
Подокатарус стал правой рукой нового папы, а правой рукой самого Подокатаруса сделался главный нотарий Апостолической камеры Джованни Батиста Феррари, который много лет был секретарем вице-канцлера Родриго Борхи. Феррари считался в Ватикане финансовым гением. «Он умеет делать деньги из воздуха», -говорил о нем папа Александр, высоко ценивший подобные качества своих соратников.
И 27 апреля 1493 года, день спустя после беседы с юным Пед-ро и сеньором Гарсиласо де ла Вегой, папа призвал к себе этих великих апостолических кудесников.
Тощий, черный как цыган Подокатарус был совсем не похож на румяного толстяка Феррари, и тем не менее, когда они сидели рядышком, казалось, будто Апостолической камерой управляют братья-близнецы. Недаром ватиканские остряки присвоили им кличку «Подоферрари», и сам папа часто так называл эту неразлучную парочку.
Накануне Подоферрари подняли тучи пыли в хранилище папских грамот, извлекли на свет божий все старые буллы, в которых упоминались заморские земли португальской и кастильской корон. И, само собой разумеется, что письмо королевской четы папе Александру они обнюхали до последней запятой.
– Сыны мои, – сказал папа, открывая тайное совещание, -должен вам признаться: с этим Колумбом и его путешествием на край света меня застигли врасплох. Вы сами знаете, у нас под боком, в Европе, забот выше головы, а тут еще, изволите ли видеть, от нас требуют, чтобы мы обратили наши взоры на какие-то сомнительные островки, открытые сомнительным адмиралом где-то на краю света. Отмахнуться от этих требований мы не можем. Сеньор Гарси-ласо уже известил короля и королеву о нашей сделке с Миланом и Венецией, и Барселона на нас ужасно прогневается, а ее гнев чреват крупными неприятностями… Вы, друг мой Подокатарус, не раз плавали по всяким морям. Значит, вы знаете, что в бурю, когда воды сатанеют, опытные капитаны смиряют ярость волн, опрокидывая за борт бочки с маслом. Такое масло у нас есть: даруем новооткрытые земли королевской чете, и страсти поутихнут.