Железный Сокол Гардарики, стр. 78

– За мной! За царя!

Коренастый всадник на превосходном ахалтекинском жеребце повел поредевшую опричную рать в клинки на пушки.

– Малюта! – бросаясь наперерез атакующим, крикнул я.

С момента первой трапезы у царя меня не оставляло желание встретиться с воинствующим пономарем в таких вот условиях. Но Господь не судил нам скрестить клинки. В тот миг, когда я уже заносил руку для удара, между нами вклинился холодно-яростный Никита Порай.

– Иуда! – заорал Скуратов, обрушивая на голову бывшего своего подчиненного тяжелый удар палаша.

Никита ответил молчанием и, кратко повернув запястье вооруженной руки, парировал атаку. Еще удар! Порай низко пригнулся к лошадиной холке, пропуская за спину вражеское оружие, и, поднимаясь, резко выбросил вперед руку. Кольчужное оплечье Скуратова чуть смягчило удар. Лишь самую малость. Голова командира опричной гвардии мотнулась вперед и безжизненно упала на грудь. Казалось, бывший опричник готов еще и еще погружать острое сабельное жало в уже мертвое тело, но следующий противник мчал ему навстречу. Для Никиты наступил день отмщения, а это совсем не то же самое, что заурядный бой. Он рубил быстро и холодно, как будто вынося приговор и тут же приводя его в исполнение.

– За государя! – раздалось за нашими спинами.

Я оглянулся, поворачивая коня и нанося очередной удар атаковавшему меня кромешнику. Вверх по склону тем же путем, которым пришли мы, неслась опричная сотня. Посреди нее наметанный взгляд выхватил чертовски знакомое лицо – лицо Генриха Штадена. Военная фортуна, еще минуту назад, казалось, однозначно решившая отдать нам победу, глянув на поле боя, задумчиво пожала плечами. Вероятно, почувствовав изменение в ходе сражения, опричники, засевшие в осажденном тереме, через двери и окна бросились в контратаку, стреляя на ходу.

Теперь мы оказались между двух огней, и в каждом из них могла сгореть надежда на благоприятное будущее России.

– Царь, царь убегает! – разнеслось над холмом.

Чуть скосив глаза, я увидел снежно-белого скакуна, уносившего с поля боя долгобородого человека в драгоценной золоченой броне. Быстро вывернув коня, позабыв о недобитом противнике, Никита бросился вслед за ним. Чья-то пуля сбила шапку с его головы. Он, казалось, даже не заметил этого, яростно нахлестывая витой нагайкой коня. Но времени наблюдать, чем закончится скачка, не было. Опричники Штадена врубились в наш строй и смешались с Рюриковыми «соколиками».

Многого я мог ждать от Генриха Штадена, но такой беззаветной преданности русскому царю – никогда. Отражая и раздавая удары направо и налево, я силился прорубиться к неистовому вестфальцу. Мне было видно, как он прокладывает себе путь, но куда?! Не сбежавшего же Ивана он пришел сюда искать!

Между тем Генрих и еще пяток всадников его отряда, прорвавшись сквозь боевые порядки врага, галопом миновали опустевший терем и устремились к разбитым поодаль шатрам и палаткам опричного полка.

– О, чемоданы забыли! – выкрикнул возникший рядом Лис, на ходу вгоняя пулю в ствол пистоля.

Мысль, короткая точно выстрел, пронзила мозг. Лишь потом я смог обратить ее в слова. В тот момент она лишь дала моментальную команду – и я, пришпорив коня, устремился за Штаденом.

Как говорил мой гениальный земляк Артур Конан Дойль: «В случае пожара человек всегда пытается спасти самое ценное». Та драгоценность, ради которой Генрих был готов положить всех своих людей и рисковать собственной головой, могла быть только царским венцом.

Сквозь строй прорвались пятеро. До шатров доскакали трое. Фамилию одного из них я помнил точно – Краузе. Имя еще одного мне было неизвестно, но он, как и первые двое, был из немцев. Соскочив с коней, они бросились к одному из шатров. Здесь мы с Лисом их и настигли.

Схватка была короткой и ожесточенной. Соратники Штадена прекрасно владели оружием, но вскоре они были оставлены за спиной – живые, однако полностью утратившие желание и возможность продолжать бой. Я ворвался в шатер, когда Лис еще разделывался со своим противником. Генрих стоял на коленях у перевернутой лежанки и доставал из скрытой под ней ямы замотанный в плащ сверток.

– Вот и свиделись! – проговорил я, делая шаг вперед.

Ни один мускул не дрогнул на лице вестфальца. Стремительно подхватив лежавший рядом с ним пистоль, он нажал на спусковой крючок. Механизм пистолетного замка исправно щелкнул, кремень высек огонь, и тот, пробежав пороховой дорожкой, нырнул в ствол, воспламеняя заряд и выталкивая пулю. В современных пистолетах на это уходит доля секунды, но кремневые дают крошечный шанс на спасение.

Уйдя перекатом через плечо с линии выстрела, я оказался почти у самых ног Штадена. Прижимая к себе сверток, он быстро перевернул пистоль и, действуя им как булавой, попытался размозжить мне голову. Я вскинул саблю, и рука Генриха окрасилась кровью, выпуская оружие.

– Веселитесь? – Лис с пистолетом на изготовку откинул полог шатра.

Если действительно в миг смерти перед глазами стремительно проносятся самые яркие моменты жизни, уверен – взгляд, которым одарил нас раненый сотник, привидится мне и тогда. Ненависть затравленного хищника, готового к последнему броску, вот что было в этом взгляде.

Раз. Увесистый сверток полетел в голову Лиса. Два. Ударом ноги Штаден сбил шест, поддерживающий купол шатра. Три. Я услышал звук разрезаемой материи и ржание коня.

– Лис, он уходит!

Увы, этот крик был бессилен остановить беглеца.

– Гетман! Гетман! – неслось над полем, над холмом, над стенами Новгорода.

Сражение было выиграно. Передовые казачьи полки одним своим появлением решили исход боя, бросив на чашу весов неодолимый аргумент. Сложившие оружие стрельцы теперь с радостью откликались на призыв Рюрика послужить «законному» государю. Немногие выжившие опричники, на которых это предложение не распространялось, мрачно ждали своей участи. Штадена среди них не было. Мы обыскали весь лагерь, расспрашивали тех, кто сражался бок о бок с нами, но он как сквозь землю провалился.

Единственным, хотя и весьма достойным утешением для нас было то, что, как и ожидалось, в свертке оказалась шапка Мономаха. И, кстати, не только она. Готовясь покинуть родину-мачеху, Генрих решил прихватить на память немалое количество и других ценных вещей.

В разгар всеобщего веселья на поле появился уставший и хмурый Никита. Он вел в поводу снежно-белого скакуна под драгоценным персидским седлом, но без седока.

– Ну что? – бросился к нему Рюрик. – Сказывай, как дело было.

– Утек, гаденыш, – с досадой бросил Порай. А затем, почесав затылок, добавил: – Хотя, может, и не утек. Коня я у самой кромки топи непролазной изловил.

Глава 28

Прежде чем принимать решение, убедитесь, что именно вы должны его принимать.

Марк Юний

Москва ликовала. Сквозь распахнутые Боровицкие ворота Кремля под колокольный звон и громогласное «Ура!» многих тысяч голосов в царские палаты входил победоносный спаситель отечества, славный и справедливый Рюрик. Правда, из его побед скрупулезный историк мог назвать лишь одну – ту самую, совсем недавнюю, у новгородских стен. Вырвана она была с великим трудом, и, не появись вовремя гетман со своими полками, кто знает, чем бы все закончилось. Но не успела еще крылатая богиня Ника сплести венок для триумфатора, как точно по мановению волшебной палочки с глаз воевод и наместников спала пелена. Стоило появиться Железному Соколу у очередных крепостных стен, его немедля приветствовали хлебом-солью как законного государя земли Русской. С церковных амвонов во всю мощь неслись проклятия предтече антихриста Ивашке-грязному, царю Ироду. Конечно, искренности в этих славословиях и ликованиях было негусто, но и особого возмущения по поводу наглой узурпации престола тоже слышно не было.

Московские ворота распахнулись перед Рюриком, стоило лишь ему показаться в прямой видимости от стен земляного города. Царевичи Иван и Федор пытались склонить гарнизон к выполнению прямых обязанностей, однако эта затея им не удалась. Земские полки, подчиненные князю Бельскому, и не думали защищать права «зверенышей». Малолетние принцы хотели было укрыться в монастыских стенах, но, по приказу князя-наместника, а всего верней, Софьи Скуратовой, были изловлены вооруженной челядью малютиного двора и умерщвлены «каменьями и железом». Сама же молодая вдова встречала кортеж победителя в кремлевских воротах хлебом-солью. Ее по-византийски роскошный сарафан был заткан жемчугами и золотом, а высокий кокошник переливался на солнце лалами и яхонтами. Этот традиционно русский наряд выгодно оттенял ее необычную для этих широт восточную красоту, выделявшую черноокую внучку Ширван-шаха среди множества хорошеньких славянских девиц.