Закон Единорога, стр. 26

Неподалеку от нас раздалось испуганное ржание – стреноженные лошади, пасшиеся неподалеку, видимо, почуяли гоблина.

– Хорошенькое дело, – заметил я. – У какой-то плохонькой часовенки в лесу – сразу три чистокровных ирландских жеребца! [29]

Бельрун, разбирающийся в лошадях не хуже меня, согласно кивнул.

– Ты лучше туда посмотри! – указал он на кавалькаду из четырех всадников, неспешно подъезжающих к часовне. Кони, сбруя и дорогая одежда неоспоримо свидетельствовали о знатности приезжих.

– Кто-нибудь из них тебе известен? – спросил я, вглядываясь в наездников, гарцующих около часовни.

– Ну, троих я никогда в глаза не видел, а вот предводитель их мне известен. Это виконт Адемар Лиможский.

– Вот так дела! Ему-то что здесь нужно? – удивился я.

– То, что и остальным. Если это то, о чем я думаю, то все начнется с наступлением темноты.

– Черная месса?..

– Именно!

– Что ж, – зло пробормотал я, – подождем до вечера. Пусть соберутся.

И они собрались.

…Сквозь узкие стрельчатые окна часовни пробивался слабый свет смоляных факелов. На залитом кровью алтаре лежала совершенно нагая девица, живот и грудь которой были разрисованы магическими знаками. Опрокинутое распятие было растоптано и водружено на навозную кучу, красовавшуюся посреди церкви.

– Хозяин! Хозяин! – бешено заорали собравшиеся, выплясывая в неистовом хороводе вокруг алтаря. – Приди к нам. Мы призываем тебя!

Из часовни послышался грохот, напоминающий взрыв, все вокруг заволокло серным дымом, и, сопровождаемый «сатанинским хохотом», раздававшимся неизвестно откуда, около алтаря возник крупный мускулистый мужчина, обряженный в маску, изображавшую голову черного козла. Кроме этой маски и свисающей с его плеч наподобие плаща козлиной шкуры, на нем не было ничего. Положив одну руку на лоно возлежавшей перед ним девушки, он воздел другую вверх, выставляя рогами указательный палец и мизинец, и заговорил:

– Привет вам, дети мои!

Толпа ответила ему нестройным шумом и самозабвенно затянула «Отче наш» наоборот. Дождавшись, когда шум стих, козлоголовый продолжал:

– Все ли вы верите в силу мою?

– Все! – закричали в церкви. – Все! Верим! Един ты, и никто, кроме как ты!

– Истинно вам вещаю! Люцифер, светоносный князь, победил! Дрожит небесный чертог беспомощного и никчемного Яхве от проклятий, несущихся к его качающемуся трону. Дрожит пламенный меч в дланях архангела Михаила! Ибо мы есть сила!

– Сила! – загудела переполненная церковь.

– Отринем прочь трусливое милосердие. Проклятие ему! Посеявший зерна смирения да пожнет ярмо!

Гул ликования был ответом на его слова.

– Причаститесь от даров моих! – истошно вопил рогатый оратор. Два обнаженных прислужника, один с серебряным блюдом, другой с чашей, начали обходить залу. Не надо было быть анатомом, чтобы определить, что буроватая масса, лежавшая на подносе, была искрошенным сердцем, жидкость же, наполнявшая чашу, более всего напоминала кровь.

– Утолите голод и жажду свою! – разносилось под крышей. – Се плоть и кровь!..

– Винсент, – прошептал я Бельруну, притаившемуся возле окна часовни. – Подопри дверь, чтобы ни одна скотина не смогла открыть. Сэнди, тащи солому. Да побыстрее. Тагур, будь добр, волоки сюда хворост. Ну что ж, эти ублюдки говорят о силе? В эту игру можно играть вдвоем. – Я достал из сапога огниво. – Нет такой силы, против которой не нашлась другая сила!

Глава девятая

Я глядел на пламя костра – на извивающуюся в диком танце саламандру, а перед моими глазами все еще плясал яростный огонь, пожирающий деревянные стены часовни, слышался треск рушащихся перекрытий, вопли умирающих людей, взывающих к Господу… И подкатывал комок к горлу при воспоминании о черных руинах и жутком запахе горелого мяса… Я знал, что этот запах теперь будет преследовать меня до конца дней.

Наверное, я старею… Видимо, так и подкрадывается старость. С того самого часа, когда в подземелье замка Венджерси возник этот чертов посох, а может быть, еще раньше – тогда, в чертоге Оберона, – я, кажется, почувствовал, что что-то безвозвратно ушло и необратимо изменилось. Интересно, где-то теперь Мерлин с его новым посохом и Оберон с магической скрижалью?

Невеселые мысли уносились вверх, как искры костра, вспыхивая и пропадая в ночном небе. Я зябко поежился, кутаясь в плащ. «Господи, почему же так пусто и одиноко? Как же получилось, что, пробыв здесь так недолго, я успел возбудить к себе суеверный ужас и ненависть множества людей, стоявших как против меня, так и на моей стороне. А друзей? Друзей я тоже нашел. Даже родственников…» – Я горько усмехнулся, вспоминая свою неугомонную сестричку. «Две женщины говорили, что любят меня, быть может, две самые прекрасные женщины Европы… Одна из них предала меня ради будущего нашего ребенка и трона Англии; вторая по моей вине сейчас в беде», – о худшем не хотелось и думать. «Удастся ли мне помочь ей? Для того чтобы освободить Лауру, я окружил себя людьми, которых, возможно, мне придется принести в жертву ради своей любви… Какое я имею на это право? Бр-р-р! Что ж так мерзко и холодно? И существует ли вообще у кого-либо право распоряжаться человеческими жизнями? Ради глаз прекрасной дамы, ради креста и веры, ради нужд государства?..» – Вопросы висели в воздухе, как стая хищных птиц, и я знал, что никто и никогда не даст на них ответа.

«Сколько людей шло за мной! Стал ли кто-нибудь из них счастлив? Не знаю… По крайней мере уж точно не коннетабль Честер. Господи, сколько людей убил, но никогда не было так муторно и страшно, как сейчас… Всю жизнь свою шел путем чести, всю жизнь благородным оружием утверждал добро против зла, но само добро сделал ли я кому-нибудь? Где те, кому я сделал добро?»

Мне почему-то вспомнился Инельмо, беспомощный, беззлобный, наивный человек, который погиб глупейшей смертью… Кто знает, не потребуй я от него «великой жертвы» тогда в замке Трифель ради того, чтобы выполнить задание Института, быть может, он был бы сейчас жив… Я в бессильной ярости ткнул носком сапога торчавшее из костра полено, и в небо поднялся сноп искр.

За моей спиной послышались тихие шаги. Я обернулся, вглядываясь в ночной мрак. Глаза слезились от дыма, да и от костра в темноте трудно было что-либо разглядеть.

– Да спите, я покараулю… – бросил я.

– Это я, Сэнди, – раздался голос моего оруженосца, и он вошел в круг света, очерченный пламенем костра.

– Разрешите, я с вами тут посижу. Мне что-то не спится…

Я поглядел в его широко открытые глаза. В них, отражаясь, играли языки огня. Казалось, пожар часовни все еще отражался в них… Я зажмурился и помотал головой, чтобы отогнать навязчивое видение.

– Садись, – коротко ответил я.

Некоторое время мы сидели молча, по очереди лениво шевеля уголья обугленной веткой.

– Богоугодное дело мы с вами сегодня сделали, – неожиданно произнес Шаконтон, и в тоне его слышался то ли вопрос, то ли утверждение. Я вздрогнул.

– Оставь Господа в покое, Сэнди. У него свои заботы, у нас свои. После того как он создал нас такими, как мы есть, ничего он больше не делал и не сделает для нас. И все, что делаем мы, ему, в общем-то, тоже безразлично.

Я посмотрел на оторопевшего Сэнди.

– Вы еретик? – испуганно прошептал он.

– Наверное, – пожал плечами я. – Какое это имеет значение?..

– Мне кажется, в последнее время все вокруг сошли с ума, – неожиданно тихо сказал Шаконтон. – Леди Джейн постоянно твердит о грядущей Великой Битве; Мерлин утверждает, что Спаситель никогда не был Богом; Люка говорит, что Земля есть царство Дьявола, а люди созданы из морской грязи. Все совсем не так, как учил меня наш капеллан брат Ансельм… Как же тогда Свет, Царствие Божие, спасение души? Или все это ложь, и мы давно живем в аду, и нет никакого рая? – Глаза Сэнди были полны неизъяснимой мукой, которая бывает в час пробуждения души.