Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы), стр. 98
Что это было? Бред человека, находившегося на грани сумасшествия? Отражение мнения людей нашего времени о работе НКВД? Или картинки жизни людей прошлого, души которых не нашли успокоения и тревожат во снах живущих? Внучек не знал этого, но уже тогда он уловил некую закономерность прихода таких снов: они всегда служили предвестниками больших неприятностей.
Федя обошел несколько магазинов — мяса не было и в помине.
«Ни хрена себе вареники, — подумал он, — а я пообещал. Слабо знаете оперативную обстановку, Федор Степанович…»
Он заглянул в кооперативный. Там на прилавке в грязном окровавленном тазу лежали остатки говядины. Вид их был несъедобный, и скорее всего поэтому их никто не покупал.
Еще раз вспомнив о «варениках», Федя пошел в универмаг.
В торговом зале было шаром покати, но продавцов не убавилось. Четыре девицы, собравшись в отделе сувениров, обсуждали что-то, никаким боком к торговле не относящееся, между делом отмахиваясь от вопросов редких покупателей, как отмахиваются животные от не слишком назойливых мух.
Но на Федю девицы отреагировали моментально. Они разбежались по своим местам, а одна из них зашла в подсобку. И оттуда тут же вышла Наталья, вышла чуть смущенная. Федя рассказал ей о проблеме с мясом.
— Будь сделано, — сказала Наталья.
— По сходной цене, — сказал Федя, — Серега просил…
— По сходной, по сходной, — ответила Наталья, очень уж легко принимая поручение.
Натальино поведение объяснилось просто. За киоском, что был возле универмага, стоял единственный в городе «Мерседес». Но это почему-то не задело Федю так, как задевало раньше: ему казалось, что с приездом Сереги все изменится к лучшему…
Он представил, как после работы Серега придет к нему в гости. Наталья наденет свое черное платье с блестками, в котором она «похожа на Эдит Пиаф». И будет праздничный ужин… Наталья — красивая баба, маленькая, с приятным лицом, челочкой и взглядом чуть исподлобья. Но это вовсе не взгляд недовольства, а скорее, кокетства, легкого, едва уловимого и всегда так волнующего Федю.
А потом Серега возьмет гитару (надо попросить на время у соседей) и будет петь приятным баритоном:
Остаток дня Федя провел в очереди за водкой.
Пять лет назад каминское начальство, борясь с пьянством, и четыре раза сократило количество магазинов, торгующих водкой, надеясь, видимо, что в такое же количество раз сократится и количество пьяниц. Эффект, как ни странно, был обратный. После некоторого снижения порок вспух, как опара на печке, и расцвел таким цветом, каким еще никогда не цвел. От пьяниц в городе никому не стало прохода, особенно в тех местах, где продавали спиртное. Места эти все нормальные люди обходили стороной, не любила их посещать и милиция, а если и посещала, то после того, как там оставались одни потерпевшие.
Федя отстоял в очереди два часа. Впрочем, очередью это разношерстное образование назвать невозможно, это была, скорее всего, толпа с некоторыми, как говорят психологи, элементами социальной иерархии и разной степенью социальной напряженности. У края толпы накал страстей был невелик, а у окошка с решеткой, которое все называли амбразурой, шла настоящая война. К амбразуре время от времени пробивались настырные полупьяные парни, и толпа молча расступалась перед ними.
Федю толкали, мотали из стороны в сторону, придавливали до легкого хруста в грудной клетке, но не это было самым скверным — омерзительнее была та беспомощность, которая возникала всякий раз, когда очередной «арап» лез к амбразуре, крича: «Шурка, падла, верни сдачу» или «Пустите, суки, я ящики разгружал…»
Разгружателей было столько, что, соберись они вместе, возьми в руки по ящику да сложи их друг на друга, получилось бы сооружение никак не меньше египетской пирамиды.
Но вот все закончилось, Федя выбрался из толпы мокрый и даже не злой, как обычно, а опустошенный, казалось, до самого дна…
— Когда приедет твой Надеин? — спросила его Наталья.
— Через неделю, — ответил Федя.
— Сказал бы, что через неделю, я бы к тому времени и взяла мясо.
— Ничего, — ответил Федя, — сойдет и такое. Теперь мы на коне, теперь мы его можем встретить по-людски… — И Федя начал говорить жене о Сереге Надеине.
Наталья не перебивала его, как обычно, то ли чувствовала некую вину, то ли возлагала на приезд Надеина свои женские надежды. Кто знает…
Следующий день у Феди начался с бумаг, но зазвонил телефон. Это был шеф. «Зайдите ко мне», — сказал он.
С легкой издевкой, будто мстя за вчерашнее равнодушие к причинам, побудившим Надеина приехать в Каминск, шеф сказал:
— Так вот, радостные вести для вас. Надеин приезжает, чтобы провести анализ нагрузки. Но это не главное: ежу понятно, что у нас есть объем работы еще на одного человека…
«На двух», — мысленно съязвил Федя.
— Так вот, — сказал шеф и сделал паузу — нам дают еще одну единицу… Кого бы ты думал?
— Дробина, — съехидничал Федя, зная, что Дробин — второй Карнаухов — не столько работал, сколько снабжал начальство дубленками, так как жена его работала завмагом.
— Правильно, — ответил шеф. — Дробина… Тебе это Надеин сказал? У него жену посадили за какие-то махинации. Но Дробин мужик неглупый, тут же от нее отрекся. Однако это не помогло. Начальство предложило ему или уволиться, или ехать опером в Каминск. И ты знаешь — он согласился…
Если бы ТЭЦовская труба грохнулась ни с того ни с сего, похоронив под собой всю станцию, Федя был бы шокирован меньше, чем сейчас. Одна мысль пронзила мозг после того, как он осознал всю невероятность случившегося.
— Какой участок он примет?
— «Ящик» останется за тобой, а станцию и все остальное — ему, тебе надо отдохнуть. А он оперативный работник опытный… почти двадцать лет выслуги.
Феде хотелось сказать, что сотрудник выслугой не измеряется, он либо работник с первого дня, либо не работник вообще… Но не это его тревожило.
— Значит, он примет станцию?
— Конечно.
— Все… туши свет и поливай фикус, как говорил один из моих преподов. Да он же дуболом, он же все источники пожжет, и с нами после этого сто лет никто работать не будет…
— Не пожжет, не пожжет, — уверенно возразил начальник. — Вас послушаешь, так только вы специалист по работе с источниками.
Федя понял, что этот разговор «в пользу бедных», и спросил:
— Все уже решено?
Да… подписан приказ.
— Зачем же едет Надеин?
— Начальству виднее.
— Да-а, — вырвалось у Феди, — никак не ожидал этого… никак…
— Ну что вы, Федор Степанович, — не понял его шеф, — с Дробиным можно работать: он теперь на крючке, из него теперь можно веревки вить.
— Можно, — механически повторил Федя.
— Что с вами? — с неожиданным участием спросил шеф.
— Голова разламывается, — ответил Федя. — Я бумаги отпишу и, если ничего нового не случится, пораньше уйду.
— Если ничего не случится, — сказал шеф, — то конечно…
9
В тот день все валилось у него из рук, но Федя заставил себя отписаться по происшествию на станции, ответил на несколько запросов и в четыре часа ушел из отделения.
Однако домой не пошел, а стал болтаться по улицам, думая, как же выйти из сложившейся ситуации.
Все, что случилось, вышибло его из колеи настолько, что первое время он только осмысливал факт назначения Дробина в Каминск. Потом просчитал, как обычно, возможные последствия принятия Дробиным его участка и ужаснулся еще больше.
Вскоре людей на улице прибавилось, Федя понял, что уже шесть, и направился домой. Дома он сделал то, чего никогда не делал: достал из холодильника купленную с таким трудом бутылку водки, налил полный стакан и выпил одним духом. Закусив наскоро, ушел в комнату, лег, не раздеваясь, на постель и стал ждать действия алкоголя.