Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы), стр. 79
Стук в дверь был неожиданным. Отец Никодим вздрогнул и выронил из рук спичечный коробок… Охнув, опустилась на разобранную постель матушка. Затем оба глянули на часы: было начало двенадцатого, и это вселяло надежду.
— Кто там? — спросил отец Никодим сиплым голосом, в котором прихожане вряд ли узнали бы его баритон.
— Свои, — был ответ. — Священника нужно… к умирающему… на Набережную… Время не терпит.
Последовала пауза, в ходе которой батюшка опять посмотрел на матушку, а та только и смогла кивнуть головой, но отец Никодим понял ее без слов: она тоже не уловила того, что могло бы принести беду.
После этого батюшка приосанился и отпер дверь.
Человек, а им оказался парень лет двадцати, не пожелал войти в сторожку. Сказал, что подождет на улице и что время не терпит.
«Время все терпит», — подумал отец Никодим, но спохватился, осознал греховность таких рассуждений и осенил себя крестным знамением.
Батюшка шел за посланником по той же центральной аллее, но в обратном направлении. Шел, радуясь тому, что идет за парнем, и не впереди него, что на этот раз пронесло: это не арест, не ночной визит НКВД. Радость эта вытеснила все другие чувства, отключила жизненный опыт и заслонила интуицию, которые могли бы подсказать батюшке, что сеть в этом визите что-то неуловимо фальшивое, что таких парней, как этот в восьмиклинке, не посылают за священниками…
Однако и священникам человеческие слабости не чужды. И вот одна из них, сделав отца Никодима слепым и глухим, ведет его куда-то в ночь, от дома, от матушки, в глазах которой пять минут назад он нашел подтверждение того, что перед стуком в дверь не было слышно звука подъезжающего автомобиля — воронка. Его батюшка и матушка боялись панически, памятуя о том, что год назад воронок увез в неизвестность их предшественников.
Свернули за угол кладбища и вошли в лесопосадку, за которой должна была быть железнодорожная насыпь. И тут перед батюшкой вырос человек в сапогах и военной форме, а за ним, едва различимый в темноте, стоял автомобиль, но не тот, которого боялся отец Никодим, а другой — легковой и без верха.
Военный не без некоторого изящества сделал шаг в сторону, как делают па галантные кавалеры, пропуская вперед свою даму, и, когда отец Никодим по инерции проскочил мимо, ухватил его за шиворот и подтолкнул к машине. Ноги батюшки стали ватными, как во сне сделал он несколько шагов, ударился голенями о подножку машины и грохнулся на железный пол между сиденьями. Хлопнула дверца, человек в форме придавил его коленом к полу и ткнул стволом пистолета за ухо.
— Лежать тихо, — сказал он и обратился к кому-то другому: — Федя, вас никто не видел?
— Нет, — ответил этот другой, и батюшка узнал голос визитера.
— Услыши, Боже, молитву мою, — зашептал отец Никодим.
— Включай третью, Федя, — сказал военный, — и дуй за город…
— Внемли мне, и услышь меня; я стенаю в горести моей и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого… — продолжал батюшка.
— Ну-ну, — сказал военный укоризненно, видимо, услышав слово «врага», — мелковато берешь: не врага, но друга, что, собственно говоря, нисколько не лучше, для тебя, во всяком случае…
Он еще что-то говорил, но его стало не слышно: завелся мотор, и автомобиль тронулся с места. Однако движение его продолжалось недолго. Он вдруг зацепил днищем за гребень колеи, и мотор заглох. Наступила тишина, в которой слышались сопение водителя и завывания стартера. Мотор не заводился…
И тут раздался звонок, обычный телефонный звонок, который, однако, был полной неожиданностью и для военного, и для водителя…
Военный выругался и спросил:
— Откуда здесь телефон?
— Не знаю, — ответил водитель и, подумав, добавил: — Мне кажется, это не телефон…
А телефон все звонил и звонил, и каждая последующая трель была менее звонкой, чем предыдущая, и вскоре всем стало ясно, что это вовсе не телефон, а пулемет. И только непонятно было, откуда и куда он стреляет: из прошлого в будущее или наоборот…
«Приснится же такое…»
1
Все ирландцы — рыжие. Все происшествия случаются ночью.
Первое суждение неверно насквозь, об этом вам скажут все, кто когда-нибудь сдавал экзамен по формальной логике; несоответствие его реальности видно без луны, и вряд ли найдется идиот, который бы действительно считал так. А вот со вторым хочется согласиться: именно ночью с человеком чаще всего приключаются неприятности. Преступления — ночью, несчастные случаи, выражаясь языком протоколов, тоже в темное время суток. Темное — это само по себе наводит на размышления. Темное — синоним черного, оно всегда менее приятно, чем светлое, а значит — опасно. Но глух человек к предупреждениям природы, не стережется темноты, и та наказывает его…
А может, все не так, и природа равномерно разбросала напасти по циферблату суток, а уж сам человек, пострадавший от комендантского часа, ею установленного, сделал неправильные выводы…
А может, и пострадавший тут ни при чем, поскольку для него нет большой разницы в том, когда он, скажем, сломал себе ногу — днем или ночью, и разве слаще ему оттого, что ограбили его или избили до полусмерти не при ярком свете солнца, а при бледном — луны…
Пострадавшему все равно… А кому же не все равно? Да разумеется тем, кто расследует преступления и несчастные случаи.
Это от них идет мнение, что все происшествия случаются ночью. Еще бы, когда тебя раз-другой поднимут среди ночи — вмиг пропадет и чувство юмора, и способность логически мыслить, и ты еще сомневаешься в том, что все ирландцы — рыжие, но с тем, что все происшествия случаются ночью, — согласен безусловно.
Так рассуждал Федя Внучек, безуспешно пытаясь отыскать в темноте второй носок.
— Зажги свет, — недовольно буркнула жена, и Федя услышал, как она поворачивается к стене и натягивает на голову одеяло.
Чертыхнувшись, он потянулся к выключателю. Вспыхнувшая лампочка осветила кровать, письменный стол, полку с книгами, два стула друг на друге — теснота не позволяла им разместиться обычным образом, телевизор на стиральной машине, Федю, стоящего в позе примака, и злополучный носок, прятавшийся за кроватной ножкой.
Уже через секунду свет в комнате погас, а наш герой, прихватив с собой носок и стул, на спинке которого висела его одежда, на цыпочках вышел в коридор.
Плотно прикрыв дверь в комнату, Федя отделил себя от жены и мгновенно превратился из подкаблучника, коим он был всегда о ее присутствии, в самого себя — старшего оперуполномоченного Каминского горотделения КГБ капитана Внучека.
Капитан прошел в ванную и принялся чистить зубы. Он яростно, с размахом водил щеткой по зубам и деснам, быстро отходя от сна и думая, что его друг и коллега Серега Надеин, научивший его многим способам себя будить, называл такую чистку одной из разновидностей зарядки.
Прополоскав рот холодной водой и плеснув пригоршню о лицо, он стал вытираться. На бритье времени не было, и Федя, одевшись в две минуты, взглянул на часы. Пятнадцать шестого.
«По-божески, — подумал он, — хорошо, что не в два». И стал крутить диск телефона.
— Приветствую, шеф, — сказал он как можно бодрее. — Только что звонил дежурный милиции. На первом энергоблоке лифт оборвался…
Федя знал, что ответит сейчас шеф. Впрочем, он и сам бы ответил так же, получив вдруг такое сообщение.
— Нам-то что? — ответил шеф. — Это не наши проблемы.
— …вместе с бригадой рабочих, — закончил Федя.
— Перед самыми праздниками! — выругался шеф. — Что думаешь делать?
Шеф пятнадцать лет проработал в управлении и хорошо усвоил манеру большого начальства не давать указаний, не выслушав подчиненного. В этом был великий смысл. Получалось так, что подчиненный сам излагал обстановку, предлагал несколько вариантов выхода из сложившейся ситуации, а начальнику оставалось с глубокомысленным видом санкционировать один из них. Однако сейчас даже шеф понимал, что капитан не знает деталей происшествия, «не владеет обстановкой», и, как только Федя сказал, что поедет на станцию, тот прервал его.