Трехглавый орел, стр. 47

– Господи, как Питеру-то сказать! – причитал он.

– Рассказывай толком, что произошло?

– Миссис Редферн попросила меня сопровождать ее в модную лавку, надеясь присмотреть себе новое платье… Сами понимаете, в пути…

– Да-да, продолжай.

Двух платьев, купленных по пути госпоже Орловой, для всякой женщины было действительно маловато.

– В лавке госпожа Редферн начала подбирать себе обнову, а я остался в сенях ждать ее. Тут вламывается какой-то невежа улан и давай на меня орать, что, дескать, я любовник его жены, что он этого так не оставит и что жена его сейчас там, у модистки, и он туда непременно войдет.

– Ну а ты?

– Я его, понятное дело, не пустил. Слово за слово, он обещал прислать сюда своих секундантов.

– Ну а дальше?

– Я стучусь к модистке – тишина. Толкаю дверь – она заперта. Выбиваю, заскакиваю: окно настежь, модистка сидит привязанная к стулу, рот заткнут какой-то тряпкой, а миссис Редферн и след простыл! Я девушку развязал, она говорит: примеряли платье, когда двое неизвестных заскочили через окно, ее чем-то по голове огрели и уволокли миссис Редферн. Я вот думаю, как бы это не наши ночные гости.

– Угу, – кивнул я, сжимая зубы и стараясь взять себя в руки. – Какого полка, говоришь, был улан?

– Поручик Санкт-Петербургского уланского.

– Ржевский, в гарнизоне этого захолустья нет никаких улан! А уж санкт-петербургских и подавно.

– Так, выходит, она с каким-то уланом сговорилась, – бледнея и сжимая кулаки, начал гусар. Похоже, сейчас в нем бушевала ревность, причем ревность двухголовая – одна голова угрызала его по поводу того, что англицкая красавица вообще предпочла кого-то другого, другая же терзала душу тем, что зазноба предпочла ему улана.

– Сговорилась, Ржевский, сговорилась, – отворачиваясь, чтобы не выдать своих чувств, бросил я. – И тебя и меня, как детей, провела. Но какова стерва!

– А Питеру что скажем? – явно мучимый запоздалыми угрызениями совести, вздохнул поручик.

– Оставь. Я сам с ним поговорю.

– Капитан, – как обычно, резвым аллюром вломился в мое сознание Лис. – Вы до Турова уже добрались?

– Добрались, – хмуро ответил я.

– Это хорошо. Тогда, если твои окна выходят на реку, можешь в него платком помахать, а я из своих кущарей полюбуюсь.

– Как-нибудь в другой раз. Поведай-ка мне, чьи это башибузуки здесь буянят?

– Мои, – радостно отозвался Лис. – Но не волнуйся, раз ты в Турове, мы город брать не будем.

– И на том спасибо. А скажи, вчера ночью на нас, часом, не твои люди наскочили?

– Не-а! Шо я, враг самому себе?! То Айберген-хан со своими нукерами развлекается. У него стволов не хватает, вот и ломится, куда ни попадя. Много вы вчера народу положили?

– В сумме человек тридцать, да десяток раненых сюда сдали.

– Понятно. Теперь он, наверно, в степь уйдет. У него так, навскидку, десятка два всадников осталось. Но я не по этому поводу звоню. Я так понимаю, ты сегодня в городе ночуешь?

– Похоже на то.

– Вот и славно. Пойдешь вниз по реке в сторону Казани, увидишь утес.

– Здесь много утесов.

– Этот примечательный. Это не утес, это мыс, и если приглядеться, то даже не мыс, а недополуостров. Песню слышал, есть на Волге утес, чем-то диким порос? Так вот, это о нем. Его еще Разинским величают. Правда, здесь Разинских утесов до хрена, такое ощущение, будто батька-атаман только тем и занимался, шо шастал по утесам и думал на них думу.

– Чертовски интересное замечание, дальше что?

– А шо дальше? Как увидишь утес, ломись туда, будем там вместе думу думать, как тебе лучше у императора Петра III уединенцию получить.

– Хорошо. Да, вот еще, у меня есть к тебе просьба. Ты тут все равно без толку по округе носишься.

– Я не ношусь. Я в разведке.

– Бог с ней, с твоей разведкой! У меня Орлова сбежала с какими-то уланами. Возможно, поляками. Ты уж прихвати ее с собой, если вдруг встретишь.

– Да, шеф, ну ты даешь! – послышалось на канале после некоторой паузы. – Ладно, не томись, душа, сыщем твою дважды беглянку. Бу-га-га, Орлова сдернула с уланами!! Все, отбой. Усем пить спирт!

Глава пятнадцатая

Я уже битый час сидел на утесе, ожидая появления Лиса. Однако, кроме белок, носившихся по стволам корабельных сосен, да меня, здесь не было ни одной живой души. Оставляю на откуп попам вопрос, есть ли душа у белок, мне же до этого не было ровным счетом никакого дела. Внизу, посреди раскинувшейся до горизонта реки, в ожидании моего сигнала стояла барка, и я почти чувствовал, как, напряженно глядя на Разинский утес, покусывает ус поручик Ржевский, как нервничает Редферн, вынужденный отпустить своего великовозрастного «дитятю» одного на встречу с непонятным «нашим человеком». Мне пришлось выдержать целую баталию, прежде чем отправиться сюда.

– Да как же вы один, батюшка? – убеждал меня Питер.

– Ничего, – отмахивался я, – справлюсь.

– Это опасно, – утверждал поручик. – Возьмите хоть пяток стрелков.

Я отрицательно мотал головой:

– У меня высочайшие инструкции.

– Я пойду с вами, господин премьер-майор, – стараясь подняться с лежанки под парусиновым навесом, настаивал Ислентьев. – Куда же вы без толмача.

– Господин штаб-ротмистр, – командным тоном заявлял я, – вам след лежать. Сотрясение мозга не шутка, ваши головокружения недобрый знак. В ближайшую пару недель вам вообще лучше не подниматься. А без толмача я обойдусь, наш человек владеет французским.

Нелегкая носила «нашего человека» бог весть где, и я уныло ходил по краю утеса, надеясь, что бродящий силуэт заметен с воды. Пейзаж был великолепен, но тосклив, и моя рука уже потянулась к символу веры, чтобы вызвать Лиса, когда экстренный выпуск новостей развеял скуку ожидания.

– Прибыл по вашему зову, матушка-государыня, – раздался на канале связи властный мужской голос весьма приятного тембра.

– Не называй меня матушкой, чай, люди не слышат. А наедине, душа моя, тебе это не приличествует. Скажи-ка мне лучше, готовы ли списки господ офицеров, кои в масонских ложах состоять имеют?

– Готовы, Катенька.

Ба, да это же сам князь Потемкин Таврический, человек и броненосец. Правда, еще не князь и не Таврический, но, судя по известной мне практике чинопроизводства, здесь это просто дело десяти минут.

– Как характеризуются по службе?

– Всяко. Масонская премудрость в бою таланта не прибавляет.

– Подготовь мне дела их, лично просмотреть желаю. А что с ассамблеей вольных каменщиков слышно?

– Так ведь, Катя, Калиостро, который на ассамблею председателем был зван, из столицы сквозанул, аж пятки засверкали. А Елагин с Рейхелем благодаря мудрым советам, коими мы их через верных людей потчевали, друг с другом так расплевались, что дело чуть до дуэли не дошло. Насилу разняли.

– А все ли ложи на ассамблее присутствовали?

– Да в том – то и дело, что не все. Пять лож от участия в сей постыдной комедии отказались, не желая в угоду чьим-то амбициям сворачивать с пути истинного знания. А вот еще прошение от мастера стула Ложи «Клио», отставного полковника Нетишицкого.

– Что пишет?

– Пишет, что, разочаровавшись в масонских мистериях и поиске тайных знаний, желает он ложу распустить, а для пользы Отечества ищет открыть клоб, в коем бы достойные люди благородного звания могли бы благотворительностью, совместным увеселением и разумным исканием сообща приумножать свои деяния. Пишет, что куплен для устройства сего клоба у бывшего аглицкого банкира Гарнера дом на Галерной улице и что за счастье он имел бы первым членом и покровителем вас, ваше величество, видеть, – иронично завершил Потемкин.