Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг, стр. 31

Будь то зефир или тайный презент, в обеих ситуациях оценивается параметр, известный как «отсрочка вознаграждения». Это интервал времени, который ребенок может выдержать, прежде чем поддастся соблазну. Оказалось, что это весьма эффективный прогнозирующий фактор того, как дети будут выполнять другие задачи, связанные с самоконтролем. Наиболее примечательным в оригинальных исследованиях Мишела было открытие, что отсрочка удовольствия, измеренная в 4 года, предсказывала будущую академическую успеваемость ребенка и социальную адаптацию к 14 годам [268]. А дальнейшие исследования, проведенные, когда бывшие дети достигли 27 лет, показали, что те из них, кто демонстрировал хороший самоконтроль в детстве, были успешнее, общительнее и реже впадали в наркотическую зависимость [269].

Причина проста. Если вы можете управлять своими импульсами, то вы более терпеливы в решении задач, они не так быстро наскучивают вам и вы способны сопротивляться соблазнам. А во взаимоотношениях с другими людьми вы менее эгоистичны, поэтому к вам лучше относятся. Очень часто социальные взаимодействия перерастают в конфликт интересов, который необходимо как-то разрешать. Эти координирующие способности опираются на самоконтроль, и без него мы становимся асоциальными.

Управление нашим эго – одна из важнейших функций лобной коры. Этот отдел мозга занимается координацией конкурирующих мыслей и схем поведения путем торможения побуждающих команд, из нижележащих областей. Без обширного контроля со стороны наших лобных долей мы окажемся на милости всякой прихоти, помехи вниманию, каждого импульса, заскока и позыва, что лишает нас шанса получить одобрение со стороны остальных членов общества или достичь целей, которые мы установили для своего будущего Я.

Именно поэтому считается, что дети с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) обладают низким самоконтролем [270]. Им трудно сидеть спокойно, они могут быть очень разрушительными, не могут сконцентрироваться на одном деле. Страдающие СДВГ дети очень легко отвлекаемы. Их обычно избегают другие дети, и им трудно налаживать дружеские отношения. Гиперактивность и импульсивность порой становятся неконтролируемыми. Прежде многие десятилетия таких детей причисляли к непослушным и недисциплинированным. Неудивительно, что результаты тестов у детей с СДВГ хуже, чем у сверстников, и многим рекомендовали обучение в специальных школах. Около половины детей с диагнозом СДВГ «перерастают» этот диагноз во взрослости, но остальные продолжают испытывать проблемы и в дальнейшей жизни. СДВГ начинает проявляться в детсадовском возрасте и имеется приблизительно у 1 из 12 детей, причем у мальчиков он встречается в 3 раза чаще, чем у девочек [271]. С момента выявления этого синдрома в 1970-х годах отношение к нему остается противоречивым. Так, исследования однояйцовых близнецов говорят в пользу биологической предрасположенности. Если один из близнецов имеет СДВГ, то приблизительно в трех четвертях случаев у другого близнеца тоже наблюдается этот синдром.

Поведение детей с СДВГ иногда описывается как «заводное», как будто они разгоняются и не могут остановиться. В этом есть доля истины, поскольку в процессе лечения СДВГ оказываются эффективными препараты, которые повышают активность успокаивающих нейромедиаторов в лобных долях. Эти нейромедиаторы усиливают тормозный контроль коры и способность к концентрации.

Однако возможны другие способы самоконтроля, нежели прием различных препаратов. Задачи, связанные с отложенным вознаграждением, показали, что дети, которым удается отложить сиюминутное удовольствие, не просто сидят, уставившись на зефир и используя силу воли для контроля своих позывов. Они, как правило, используют определенные стратегии отвлечения своего сознания от соблазна. Нередко они отвлекают себя тем, что поют песни или делают что-то руками, чтобы отвлечь себя. Фактически придумывание альтернатив может быть секретом сопротивления соблазнам. Можно научить ребенка отвлекать самого себя. Можно посоветовать ему представлять, что зефир – это только картинка, он ненастоящий. Все эти приемы снижают способность целевого объекта захватать внимание, тем самым увеличивая возможность сопротивления. Таким образом, самоконтролю можно научиться на практике. И это объясняет тот любопытный факт, что дети, растущие в очень строгих семьях, хуже справляются с отсрочкой удовольствия. Чрезмерно контролируя своих детей, родители не позволяют им развить собственный внутренний контроль [272]. Так формируются личности, ведущие двойную жизнь: они бросаются во все тяжкие, когда перестают чувствовать чей-то контроль над собой.

Но кто эта личность, лишенная контроля над собой, если не детское Я? Кто кого отвлекает? Некоторые мои коллеги утверждают, что представление о самоконтроле требует принятия существования Я (чтобы было что контролировать). Где здесь иллюзия Я?

Представьте себе паутину без паука. Каждая нить оказывает воздействие, растягивающее всю структуру. Я – это результирующая сеть воздействий, стянутых вместе в попытке найти общую основу. Паутина – это мысли и схемы поведения, борющиеся между собой за право быть выраженными. Некоторые нити сильнее других, и если они лопаются, форма паутины может разрушиться. Аналогично наши жизни сотканы из различных строп, удерживающих наше Я в связном состоянии. Маленький ребенок, не имеющий самоконтроля, находится в процессе конструирования своей паутины влияний и воздействий и пока не нашел способов отключения сильных импульсов, которые хотят взять на себя управление. Однако комбинации нитей самоорганизуются самим фактом того, что они являются конкурирующими. Нет нужды в наличии Я в центре паутины, чтобы удерживать ее в целостном состоянии.

Сущностное Я

Наше Я можно воспринимать как нечто, находящееся в центре опыта переживаний индивидуума. Его иногда воспринимают как сущность индивидуума. Однако существует ли вообще истинное, сущностное Я? Этот вопрос стоит того, чтобы рассмотреть его подробнее.

Представьте, что я беру ваше обручальное кольцо или любой другой предмет, обладающий для вас личной ценностью, и, используя некую футуристическую машину, изменяю его постепенно, атом за атомом, до тех пор пока в нем не останется ничего от исходного материала, но при этом оно будет неотличимо от прежнего кольца. Будет ли оно оставаться тем же кольцом на разных стадиях этого процесса? Большинство людей соглашаются, что кольцо с несколькими замененными атомами будет все тем же, а кольцо, где весь материал заменен, – другое по своей сути. Однако на какой стадии кольцо изменит свою идентичность? Какой по счету атом будет решать все? Кроме того, если этот процесс изменений происходит постепенно, люди склонны считать, что это прежнее кольцо, сохраняющее свою сущность (даже если в нем не осталось ничего от изначального кольца). Но представьте, что мы перекомбинируем весь материал исходного кольца так, что у нас получится два кольца. Какое из них есть оригинал? Исчезла ли сущность объекта, когда был воссоздан другой?

Очевидно, что идентичность материальных объектов при таких обстоятельствах ставится под вопрос, но как насчет идентичности личности? Представьте, что мы проведем такого же типа замену в этой сфере. Философ Дерек Парфит использует подобного типа сценарии для того, чтобы поставить под вопрос реальность Я [273]. Он просит нас представить замену личности клетка за клеткой, так что исходная личность к концу процесса полностью меняет свою материальную основу на другую. В одном из примеров он просит нас представить замену одну за другой наших клеток на клетки, например, Греты Гарбо. В какой момент мы станем знаменитой шведской актрисой? Когда наше Я превратится в ее Я? Используя такую логику, Парфит прежде всего подвергает сомнению представление о сущностном Я.