Крестовый поход восвояси, стр. 89

– Все, отторговался купец.

– Да-а! А он меня солдатам шверинским отдал и велел куда-то везти. Я не знаю куда. К морю. Но трогать меня запретил, сказал, что так я дороже стою.

– Хоть на том спасибо.

– А потом меня другому купцу привезли. Когда он за меня деньги заплатил, я ему тут же сказала, кто я такая. Как он бегал, волосы на себе рвал! Сказал, что его хотят погубить, по миру пустить. Потом сел императору писать, но чего-то испугался, швырнул пергамент в очаг, а на следующее утро вышел в море, а нас-то на корабле и было всего человек двадцать. Но он меня берег, не обижал, я в его каюте жила. Он такой добрый был.

– Добрый. Аж до самого Костаматиса.

Похоже, девчонку, обрадованную освобождением, теперь не слишком волновали перипетии ее судьбы, воспринимаемые как необычайное и в общем-то благополучное приключение. Все обошлось, и слава Богу.

Не слава Богу началось несколько позже, когда, миновав границу друзских земель, у Тиберийского озера мы к ужасу своему обнаружили широкую равнину, покрытую исклеванными полураздетыми телами, кое-где уже обглоданными шакалами, но все же вполне сохранявшими возможность опознания.

– Оба-на, – тихо произнес Лис, увидев с очередного холма картину недавней сечи. – Ансельм, отъедь-ка с Аленой чуток в сторону, незачем ей на такое смотреть. Да будь осторожен, здесь могут таскаться банды мародеров.

– Мародерам тут уже делать нечего, – мрачно бросил я. – Но все же будем осторожны. Лис, съезди-ка разберись, что там произошло, а я тебя здесь прикрою. И Алену с Ансельмом тоже.

– Ничего не понимаю, – произнес Лис, возвращаясь. – Вон там, – он ткнул пальцем в груду трупов, – европейцы. Те вон – арабы. А те, которые ближе к нам, Капитан, ты, конечно, можешь смеяться, но это монголы. Может, ты мне объяснишь, кто тут с кем сражался?

Я молча покачал головой. Дальше мы ехали не разговаривая, пытаясь отогнать вновь и вновь встающий перед глазами призрак мертвого поля. Начало темнеть, когда на глаза нам попался лесистый холм, вполне способный укрыть от посторонних глаз ночующих путников.

Мы медленно поднимались в гору по едва заметной тропе, кружившей меж странных сосен местной породы с пучками иголок на конце, ища место для ночлега, когда вдруг…

– Э-эй, добрые люди! Если вы уж так хотите оказаться под землей раньше времени, я очень вас прошу, воспользуйтесь лестницей, и не надо вламываться ко мне через крышу. Тем более верхом.

Глава 27

Семь ступенек, вытоптанных в скальной породе, вели в малюсенькую комнатку, в которой с трудом поместилось наше милое общество.

– Добро пожаловать в Мегидо, почтенные путники. – Хозяин апартаментов, человек, которому в зависимости от освещения можно было дать и семьдесят, и сто двадцать, поднял руку, приветствуя ночных гостей. Остроносая светильня выхватывала из мрака то одну, то другую часть его морщинистого седобородого лица с удивительно молодыми насмешливыми глазами и, вероятно, уже намертво запечатленной на нем ироничной усмешкой. – Я не спрашиваю, куда вы держите путь, потому что в конечном итоге мы все держим путь в одно и то же место. Но если вы не слишком спешите в нем оказаться, пожалуй, вам не следует ехать дальше. И уж тем более ночью.

– Впереди нас может поджидать опасность? – насторожился я.

– Для большинства обитателей этих мест все опасности остались позади. Вся эта земля – один огромный некрополь.

– Дедуля, – усмехнулся Лис, – мы не боимся мертвецов. Поверьте мне, это самые спокойные из людей.

– Охотно вам верю, молодой человек, – кивнул житель некрополя, сам казавшийся ожившим мертвецом. – Но и вы мне поверьте, стоит проехать немного дальше, и вы так быстро присоединитесь к ним, что даже не успеете понять, как это произошло. Мегидо – слоеный пирог, вернее, головка сыра, изъеденная мышами. Вы сделаете один только маленький шаг и окажетесь так глубоко под землей, что в день Страшного суда сможете выбраться на поверхность только к самому его окончанию.

Честно говоря, после картины побоища, наблюдаемой сегодня утром, разговоры о покойниках весьма меня раздражали.

– Простите, досточтимый хозяин, мы не представились. Я рыцарь Вальтер фон Ингваринген, а это мои друзья…

– Мне бы следовало назвать себя, – грустно усмехнулся старик, выслушав наши имена, – но я так стар, что не помню, как меня именовали в детстве. Признаться, я даже не помню, было ли это детство. Порой я думаю, что даже Господь забыл, как меня нарекли, иначе с чего бы он так долго не призывал меня к себе. Для жителей этих мест я просто отшельник из Мегидо, но вы можете величать меня любым иным именем.

– Вы отшельник? – спросил я, ища на стенах атрибуты веры. – Христианин?

– Ой, не говорите глупостей! Думаете, Всевышнему есть дело до того, на каком языке с ним говоришь? Или вам кажется, что Он лучше услышит вас, если пять раз в день демонстрировать западу свою задницу? Хотя нет, вы-то как раз тычете в себя пальцами. Поверьте, я беседую с Ним безо всех этих ухищрений. И зелень этого холма Ему куда приятнее сумеречных громадин, возведенных во славу Его.

– Это Он вам сказал? – съязвил Лис.

– Ну да, – просто ответил отшельник из Мегидо. – Но вам бы, пожалуй, следовало уложить спать юных спутников, они совсем выбились из сил. К сожалению, мне нечего предложить вам на ужин, вся моя вечерняя трапеза – вот эта миска чечевичной похлебки. Увы, я слишком стар, чтобы бить птицу так метко, как в прежние годы, а силки сегодня оказались пустыми.

– Как, – удивился я, – разве вы употребляете в пищу мясо убитых животных?

– Быть может, я бы и стал есть мясо живых, но не с моими ногами их догонять.

– Но дух?..

– О Господи! Молодой человек, где вы набрались этих глупостей? Лучше сытым помышлять о Боге, чем голодным о еде. Однако мы заговорились, а дети уже спят. – Хозяин, кряхтя, поднялся с плоской каменной лежанки, накрытой звериными шкурами. – Увы, здесь мало места для пятерых. Тут и втроем-то не больно разляжешься. Но я по ночам все равно не сплю, так что, если пожелаете, я охотно скоротаю время с кем-нибудь из вас, беседуя о том о сем и охраняя коней.

– Лис, первые полночи твои, – скомандовал я, помогая старику выбраться на поверхность.

Прохлада заставляла отшельника кутаться в нелепое меховое одеяние, вероятно, с первого дня не имеющее сколь-нибудь определенного покроя. Я тоже поглубже запахнулся в черное друзское покрывало, прекрасно защищающее от холода зимней левантийской ночи.

– А что, почтеннейший, – спросил я, усаживаясь на выступающий из земли камень у выпаса, – недавно здесь была битва?

– Ох уж эти битвы, – глядя на наших красавцев коней, вздохнул старец. – Здесь вечная битва, всегда и везде. Народы приходят и говорят: «Мы хозяева этой земли». Хозяева так хозяева, разве я спорю? Если они думают, что у земли может быть хозяин, что можно им объяснить? Пусть считают себя хозяевами солнечного света, лунной дорожки на волнах… Разве солнечному свету или лунной дорожке есть до этого дело? Они говорят «Хозяева!» – и я им не перечу. Пусть себе. Потом приходят другие и говорят, что это они хозяева, и начинается битва. И все они ложатся в нее и становятся частью земли. А это куда как больше, чем быть ее хозяином. Они уже не истлевшее мясо и не обветренные кости, они – этот лес, эта трава… Вот так-то, молодой человек. В этой земле вечная битва, – вновь повторил он. – В давние годы я слышал, что и последняя битва произойдет здесь, возле Мегидо. Ар Мегидо.

Я хотел еще что-то спросить о недавнем побоище, но промолчал. В сущности, что мог знать отшельник о хитросплетениях мировой политики и интригах земных владык. Все это было лишь прахом, который он попирал ногами, даже не задумываясь о нем.

Полночи мы провели в беседах, весьма поучительных для меня и, надеюсь, довольно приятных для отвыкшего от человеческого общения безымянного отшельника. Утром же нас ожидало жаркое из утки, подстреленной расторопным Лисом, и холодная ключевая вода из бившего неподалеку родника. Но главным трофеем Венедина была не несчастная птица, а красавец арабчак, пойманный им у водопоя. Судя по богатству сбруи, совсем недавно он принадлежал одному из местных военачальников, погибших в битве близ Тиверийского озера. Теперь же, потеряв седока, он бродил по округе, удивляясь своей свободе.