Колесничие Фортуны, стр. 7

Глава третья

Проснулся я от того, что на меня кто-то смотрел. Смотрел долго и пристально. Чуть приоткрыв глаза, я из-под прикрытых ресниц осмотрел поляну вокруг себя. На дальнем ее конце ватага робиновских стрелков самозабвенно и по-детски непосредственно гоняла некое грубое подобие мяча. Их играющий тренер, по совместительству – мой оруженосец, блистая чудесами футбольной техники, носился по полю из конца в конец, потрясая руками и оглашая лес невразумительными криками команд.

Никому из играющих до меня не было ровно никакого дела. Однако ощущение пристального взгляда не пропадало. «Что за чертовщина», – невольно подумал я, еще раз внимательно осматривая окрестности. Рядом со мной никого не было. Ни одной живой души.

И тут я увидел глаза. Поймите меня правильно. Если бы вместе с глазами имелись рот, нос и прочие полагающиеся по штату предметы, я не преминул бы о них упомянуть. Глаза глядели не мигая, и все бы в них было бы хорошо, но то, что подобным образом смотрело дерево, несколько смущало. Именно так. И моим визави был толстенный дуб, дупла и крона которого были вполне пригодны для жилья.

Минуты три мы поиграли с деревом в гляделки. Потом древесный взгляд переместился с моего лица на руки, снова на лицо и… исчез.

«О черт! – выругался я, откидывая медвежью шкуру, служившую мне одеялом, и резко поднимаясь на ноги. – Вроде бы вчера и не сильно пил. Надо же такому примерещиться!» Подойдя к дубу, я потрогал кору руками, убеждаясь в ее грубой материальности. Кора как кора. Такая же, как и у остальных дубов, ровным кругом стоявших вокруг нашей поляны.

Пожав плечами, я стукнул кулаком туда, где еще недавно чудились мне глаза, и тут же был вознагражден десятком твердых, как камешки, желудей, барабанной дробью застучавших по моей макушке. Все бы это было ничего: как установил несколько позже сэр Исаак Ньютон, желуди обречены падать с дуба именно вниз, но все же то, что эти дубовые яйца упали точно мне на голову и никуда более, – несколько удивляло.

– Вот тебе и доброе утро, – вздохнул я.

– Вы уже поднялись, дружище Вальдар? – спросил меня подошедший хозяин окрестных чащоб, лорд – хранитель поголовья королевских оленей. – Это хорошо. Марианна скоро позовет завтракать.

– Благодарю тебя, Робин, – невпопад ответил я. – Спалось хорошо.

– Ты это чего? – удивленно осведомился Локсли, глядя на мой ошарашенный вид.

– Робин, тебе никогда не казался странным этот дуб?

– Дуб как дуб. Хороший дуб. Мы называем его Деревом Совета. Под ним всегда приходят в голову хорошие мысли.

– Может быть, и так. Но все-таки очень странное дерево.

– Право, Вальдар, ты совсем как наш брат Тук. Он тоже все твердит, что корни окрестных дубов сами подползают ему под ноги. Ну с ним-то понятно, для него бочонок вина все равно что для тебя кубок, а с тобой-то что?

– Да нет, Роб, ничего. Наверно, приснилось.

Между тем солнце уже вовсю вознамерилось вставать, и вся лесная певчая братия, оглушительно цвиркая и чирикая, не то приветствовала восход светила, не то выражала свое мнение о ходе матча.

– Тоже мне сборная Шервуда, – проворчал я, потирая ушибленную макушку.

Несмотря на явный суеверный ужас перед изысканным мастерством Криса де Монгийе, стрелки играли в типично английской манере, противопоставляя виртуозной технике напористый, жесткий, силовой футбол.

Наконец один из игроков «Шервуд Рейнджерс», тот самый, чью родословную я вывел от пещерного медведя, с ревом, подтверждавшим обоснованность моих предположений, врезался в Кристиана, снося его, и, немного помедлив, рухнул сверху на несчастного оруженосца.

«Пора изобразить судью на поле», – резонно заметил я, приближаясь к парочке, удобно расположившейся в утоптанной десятками ног траве.

– Эй, Виконт, вылазь! Нам скоро ехать. Иди готовь коней. Ты тоже поднимайся, – потряс я за плечо малютку Джона, а это был именно он, напоминая о необходимости вернуться в вертикальное положение.

Гигант скосил на меня хитрый глаз и, недовольно заворчав, начал вставать на ноги, выпуская Криса из-под своей неподъемной туши. Полурасплющенный Крис с трудом отдирал себя от мать сыра земли.

В отличие от мифического Антея пребывание на отчем грунте не прибавило ему сил. Настроения, впрочем, тоже.

– Вот и учи их после этого играть в футбол, – со скорбью в голосе изрек де Монгийе, ощупывая, весь ли он на месте.

– Как говаривал, бывало, Фид Манлий Торкват, сидя на развалинах храма Соломона: «Цивилизация всегда насаждается с кровью».

– Кто-кто?

– Фид Манлий Торкват. Был тут один древнеримский понтифик. Как-нибудь расскажу тебе о нем. Пока что иди позаботься об отъезде.

Как и положено в подобных случаях, отбытие высоких гостей сопровождалось военным парадом и обменом приветственными речами.

Слева от меня Виконт долго и прочувствованно жал руки разбойной братии, обещая вернуться и продолжить тренировки. Справа Лис внимательно слушал Робина, судя по жестикуляции, объяснявшего ему напоследок какую-то тонкость своей методы стрельбы. Рядом с ними робко жался Ален э-Дейл, желавший переписать себе слова баллады о Робин Гуде.

Наконец вольные стрелки перестали хлопать по плечам и спине несчастного стажера, и Робин сделал знак нашим проводникам двигаться в путь.

– А ну стой! – раздался за нашими спинами громовой голос такой силы, что кони затанцевали на месте. – Кому говорят, стой!

От неожиданности я, оборачиваясь, положил руку на эфес меча. Картина, представившаяся моему взору, была достойна кисти большого мастера.

Брат Тук, очевидно, разбуженный всеобщим оживлением, расталкивая толпу своих «прихожан», протискивался к нам. Поверх тонзуры у него почему-то была напялена железная шапка, предотвращавшая, вероятно, истечение благочестивых мыслей в пространство. Сбившаяся набок сутана, неуловимо похожая на десантный камуфляж из-за великого множества пятен, лучше всякого меню рассказывавших о скоромных и постных блюдах, съеденных смиренным пастырем на этой неделе, едва не лопалась на его объемистом чреве. Драгоценный наперсный крест болтался почему-то возле плеча, знаменуя, очевидно, левый уклон причетника из Компенхерста. В одной руке он сжимал кость с увесистым куском мяса, в другой – бутыль с живительной влагой, столь ему сейчас необходимой.

Потрясая над головой полуобглоданной костью, словно боевой палицей, и угрожая лесной братии неисчислимыми адовыми муками, он наконец протолкался к нам и вперил в нас затуманенный винными парами взгляд, выражающий, должно быть, по мнению святого отца, священное негодование. Переводя дух и выдерживая паузу перед началом речи, он воздел к небесам полупустую, судя по плещущейся в ней жидкости, бутыль и заговорил.

– Грешники! – изрек он и замер, вслушиваясь в рокочущие перекаты своего голоса. – Грешники, ибо во грехе погрязли, аки… э-э-э. О-о-о, как голова болит. Так об чем это я? Ах да! Ну словом: не спите во всякое время и не забывайте молиться. – Он сделал какое-то странное движение бутылью, видимо, означавшее пасторское благословение. – Дабы предстать! – завершил свою утреннюю проповедь брат Тук и замер, любуясь произведенным эффектом.

Виконт обалдело посмотрел на меня. Ему явно еще не приходилось иметь дело с подобным толкованием священных текстов. Мы с Лисом сделали понимающие лица, что моментально избавило нас от необходимости вслушиваться в ту околесицу, которую нес достойный шервудский капеллан.

– Ну что ж, теперь с Богом! – подвел итог страстному выступлению служителя культа наш друг Робин, хлопая по крупу моего вороного жеребца. Зеленый дубовый лист, плавно паря, пролетел над моим плечом и упал на луку седла.

– Странно, – удивился Локсли. – Дубы далеко, ветра нет, да и лист зеленый? Чтобы это значило?

Дорога из лагеря веселой братии утвердила меня в мысли о том, что дороги созданы для того, чтобы по ним ездить. Или, уж в крайнем случае, ходить. И уж никак не наоборот. Видимо, провожатые наши имели на этот счет свое мнение, поскольку, будь передо мной не здоровенные мужики, увешанные оружием, а более эфирные твари, я с радостью бы определил их способ передвижения как порхание.