Чего стоит Париж?, стр. 34

Дю Гуа желал встречи своего сюзерена со мной. Вернее, если д’Орбиньяк не заблуждался и я действительно англичанин Уолтер Камдайл, – с моим двойником, Генрихом Наваррским. Желал ли ее будущий король Франции – неизвестно. Возможно, он об этом еще попросту и не думал. Однако идея уже зародилась в голове у его фаворита, а это означает, что вскоре и монарх станет думать так же. Однако зачем моему кузену Валуа такая встреча? Что это: попытка восстановить мир в королевстве? Желание перетащить на свою сторону вождя гугенотов? Возможно! Даже более чем возможно. Если бы предложение о тайных переговорах исходило от Генриха Анжуйского, а не его наперсника. Значит, есть иная причина, таящая в себе личную выгоду Беранже. Хотелось бы знать, какая?

– Буду говорить прямо: я удивлен вашими словами, месье дю Гуа, – начал я. – Я полагал, смерть брата, в которой облыжно обвиняют меня, кровавою рекой легла между мной и Генрихом. Однако он знает, я всегда с почтением относился к роду Валуа и лично к нему. Я помню нашу детскую дружбу и вовсе не желаю быть его врагом.

– Сир! – Радость нувориша была столь искренней, что невольно казалось – наконец-то сбылась заветная мечта этого достойнейшего кавалера. – Я благодарен вам за эти слова. Уверен, король будет также счастлив услышать их от вас. Что же касается упомянутого убийства, государь, – мой визави понизил голос и демонстративно оглянулся по сторонам, выискивая притаившихся шпионов в убранной уже пиршественной зале, – я знаю, что вы не причастны к нему. И Генрих знает об этом. И когда мы заключим союз, я с великой радостью помогу вам восстановить справедливость, что бы ни говорила и ни думала об этом мадам Екатерина.

Глава 11

Робкое пламя, дрожащее при одном только приближении гулявших по замку сквозняков, вздрогнуло при словах Беранже так, словно могло понять их смысл.

– Что вы имеете в виду? – напряженно произнес я, готовясь не пропустить ни единого слова.

– Вы хотите доказать, что неповинны в смерти короля Карла, не так ли, сир? – переспросил Беранже.

– Да, это так.

– Я могу это подтвердить. В момент взрыва я стоял у входа в подземелье и своими глазами видел, как падает на вас ангел с капители колонны. Благодарение Богу, миланский доспех сохранил вам жизнь! Но в том положении, в котором вы очутились, невозможно ни убить, ни ранить кого бы то ни было. Сплющенные чаши налокотников не дали бы вам шанса согнуть или разогнуть руки.

– И все же король был убит. Если не мной, то кем тогда?

– Вы можете предположить, что мной, – не моргнув глазом предложил дю Гуа.

– Я думал об этом, – столь же бесцеремонно ответил я.

– Не сомневаюсь, – без тени смущения кивнул собеседник. – Смерть государя была весьма кстати фавориту его наследника. Это верно. Признаться, у меня бы не дрогнула рука укоротить дни этого бесноватого. Одно лишь обстоятельство против столь убедительных доводов: я не убивал его. Хотя, не будь вас, смерть Карла наверняка приписали бы мне. Черной Вдове нужен достойный виновник смерти ее сына, а не жалкий исполнитель чужой воли, каковым являлся истинный преступник, – развел руками Луи де Беранже, демонстрируя невозможность что-либо изменить в сложившейся ситуации.

– Вы говорите это так, точно знаете имя настоящего цареубийцы. – Я изобразил на лице выражение всевозрастающего внимания. – К тому же второй раз за последние несколько минут вы упомянули имя мадам Екатерины в связи с этим преступлением. Вы что же, подозреваете королеву?

– Нет, ни в коем случае! Может показаться странным, но Паучиха действительно любит своих детей. Вероятно, так, как любят паучихи, но все же это правда. Она не убивала сына. Но Карл погиб, а этим нельзя было не воспользоваться. И это тоже правда. Смерть короля от руки коварного иноверца способна объединить двор, Церковь и народ против вероломных врагов-гугенотов вокруг нового государя. Пока что вы вполне подходите на роль ужасающего дракона, пожирающего невинную жертву. А вот истинный убийца – нет.

– Вы хотите сказать, что Екатерина знает имя настоящего преступника – и ничего не предпринимает?! В это невозможно поверить!

Дю Гуа пожал плечами:

– Я ничего не могу сказать наверняка по поводу того, что предпринимает Черная Вдова. Сами знаете, действия вашей тещи покрыты густой завесой тайны. Однако то, что ваша непричастность к смерти короля не вызывает у нее сомнений, – это абсолютно точно. Спустя сутки после злосчастной ночи королева-мать самолично опрашивала всех придворных, находившихся вблизи потайного хода в минуты гибели Карла. Меня в том числе. Не могу сказать, что дал ей опрос и иные хитроумные причуды, на которые она надеялась, но недели полторы назад в замке Сен-Поль скончался некий Роже л’Отен, барон Ретюньи, кабинетный дворянин покойного короля Карла – румянощекий здоровяк, никогда ничем не болевший.

Как и большинство кавалеров его ранга, получающих сто тридцать ливров за четыре месяца придворной вахты, он экономил на еде, питаясь остатками королевской трапезы. В тот вечер, как обычно, ему принесли рагу и жаркое с королевской кухни плюс к тому – кварту вина. Все как обычно. Странно лишь то, что к следующему вечеру он уже был мертв. Почти сутки нутро его точно жгло огнем и кровь лилась из глаз. Ни один лекарь ничего с этим не мог сделать. И ведь что странно: среди множества вкушавших яства со стола государыни, подобная участь не постигла никого, кроме него.

– Вы хотите сказать, мсье Луи, что именно он убил Карла? Но почему?

– Я говорю лишь то, что говорю, – саркастически усмехнулся дю Гуа. – Могу к этому добавить лишь одно: за день до смерти Роже королева зачем-то вызывала его к себе, а стоило несчастному отдать Богу душу, ни с того ни с сего пожелала отстранить от дел дядю Л’Отена – викария архиепископа Парижского, Рауля де Ботери. Правда, здесь у нее ничего не вышло. Викария без видимых причин арестовали, а на следующий день, также без видимых причин, выпустили из Консьержи. Сейчас при дворе поговаривают, что его собираются послать в Рим к папскому престолу. Если мои предположения верны, этот господин более чем кто-либо иной знает о том, кто стоит за убийством.

Возможно, Беранже говорил правду. Но, возможно, это была его версия правды. Действительно, Екатерина устраивала опрос придворных. Действительно, Роже Л’Отен умер в эти дни более чем странной смертью. Действительно, его дядя викарий был арестован, а затем выпущен на свободу. Но «впоследствии» не означает «вследствие». Ничто не говорит о том, что эти факты связаны между собой. Викария могли задержать за растрату церковных денег и отпустить по возвращении их в казну. Его племянника мог отравить неудачливый соперник, а опрос придворных и вовсе мог ничего не дать. Сейчас здесь дю Гуа клятвенно подтверждал мою невиновность, но кто может сказать, как все было на самом деле. Пока ясно было одно: Беранже знает значительно больше, чем говорит. Но это как раз не странно.

Кроме того, любимец Генриха Анжуйского старательно пытается внушить мне мысль, что мадам Екатерина, зная истину, выставляет меня козлом отпущения. Интересно, для чего это нужно господину Беранже? Впрочем, вздор! Понять несложно. Сейчас в целом мире есть три человека, способные влиять на будущего короля Франции. Во-первых, его мать, которая в нем души не чает. Однако трудно сказать, что она любит больше: власть или все же Анжуйца. Пока тот не достиг возраста царствования и не коронован со всем подобающим ритуалом в Реймсе, ее власть практически неограниченна. Но Генрих будет коронован не сегодня-завтра, и дальше придется полагаться лишь на материнское влияние да на ту реальную силу, которая за ней к тому времени будет стоять. А что это за сила? В первую очередь ее личная: безмерное коварство и, конечно же, деньги. Банкирский дом Медичи – весьма серьезное подспорье пустой французской казне. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, что вскоре король Франции, никогда в своей жизни не считавший денег, по уши увязнет в шелковых долговых сетях, расставленных собственной матерью. Однако пока что, до коронации, мадам Екатерина – регентша Франции и плетение медовой паутины в самом разгаре.