Чего стоит Париж?, стр. 107

– Прошу простить меня, сир! – Наперсник Генриха де Бурбона склонил голову, демонстрируя на лице бездну раскаяния, в которую бы и платяная вошь не смогла провалиться. – Это целиком моя вина. Я счел, что поскольку большинство ваших пистольеров – католики, лишившись вас, они попросту договорятся с Карлом IX о почетной капитуляции, не оставив нам необходимого времени, чтобы выбраться из Парижа.

– Ты был не прав, друг мой, – мягко пожурил его Генрих. – Мои гасконцы – завзятые смельчаки!

– Увы, сир, я признаю свою неправоту, – скорбно потупившись, вздохнул Ларошфуко.

– Ну да ладно! Все это в прошлом, и теперь дело, кажется, складывается как нельзя лучше. Шарль, что же было дальше?

Вздохнув, я продолжил повествование – о взрыве в Лувре, о «Шишке», о встрече с дю Гуа, переговорах с Екатериной, и так до самой битвы при Руассоне и роковой мессе в Пайне.

– Генрих III мертв? – услышав мое сообщение, переспросил Беарнец с плохо скрываемой радостью. – Сакр Дье! Но это же замечательно! С Франсуа Алансонским мы-то уж точно найдем общий язык.

– Сир, у меня есть веские основания полагать, что король Францишек Польский откажется от своих притязаний на корону Франции, – произнес я, вспоминая предсказание Руджиери. – Магнаты не выпустят его из Кракова.

– Не выпустят? Но тогда, господа, выходит, что я – наследник французского престола. О-ла-ла! Вот это новость! – Генрих с хохотом подскочил ко мне, порывисто обняв за плечи. – Ты приносишь мне удачу, Шарль! За это стоит выпить! Франсуа! Мано! Вы, мсье Рейнар! Я приглашаю всех! – Он хотел еще что-то произнести, но, внезапно переменившись в лице, воззрился на командира своих пистольеров. – Мано, – точно разом позабыв о внезапном веселье, медленно произнес он, – ты, несомненно, герой, но все же ты поднял руку на своего короля. А это преступление, которое, как тебе известно, искупается кровью!

– Позвольте мне умереть, сир! – гордо вскинул подбородок отчаянный гасконец. – Если желаете, я прямо здесь и сейчас готов пронзить сердце кинжалом. Но, сир, я не раскаиваюсь.

– Проклятье! Я готов был простить тебя! – гневно выругался король. – Но ты едва не сломал мне челюсть и еще смеешь говорить, что поступил верно?!

– Брат мой! – начал было я. – Позвольте мне просить вас…

– Я не нуждаюсь в защите, Ваше Высочество! – прервал меня де Батц. – Прикажите мне умереть, сир, и покончим с этим!

– Молчи! – рявкнул я. – И не смей перебивать, когда я говорю! Анри! Конечно же, оскорбление действием, нанесенное вам рукой шевалье, есть преступление против Величества. Кто может с этим поспорить? Но всякий дворянин имеет право защищать честь своей жены или невесты от кого бы то ни было, даже силой оружия.

– Она ему не жена, коль является фрейлиной Марго. Стало быть, она ему невеста? – пристально глядя на Конфьянс, произнес будущий король Франции тоном, обещавшим весьма многое. – Так ли это, сударыня, или все же не так?

У меня похолодело в груди. Невзирая на несомненную любовь Мано, Конфьянс все это время проявляла к нему очень нежные, но лишь дружеские чувства. Стоило ей сейчас обмолвиться об этом лишь словечком, и место фаворитки нового короля, пожалуй, было бы ей обеспечено. Судьба же шевалье де Батца была бы при этом безрадостна и коротка.

– Это так, сир! – непреклонно глядя на короля Наварры, твердо ответила девушка. – Я невеста этого дворянина и жду лишь возвращения своего духовника, брата Адриэна, чтобы обвенчаться. Прошу вас, благословите наш брак.

– Сакр Дье! Ни одна хорошая новость не приходит без плохой, – нахмурившись, выругался Беарнец. – Я решу вашу участь утром.

Глава 30

Злопамятность не входила в число многочисленных недостатков весьма противоречивого характера Генриха Наваррского. Проведя остаток ночи в «траурной попойке» по случаю безвременно ушедшего из жизни дорогого кузена Валуа, Его Величество милостиво решил не подвергать широкой огласке историю с вновь обретенным братом и уже утром приветствовал подошедший полк «своей» гвардии так, будто лишь вчера с ним расстался. Обреченный хранить тайну, Мано стоял рядом с Его Величеством, коротко поясняя то историю эскадрона Друзей Короля, то назначение странного украшения, обременявшего стальные горжеты Висельников.

Король Генрих радостно салютовал всадникам, возвращающимся с победой из-под Руассона. Нынче же ожидался большой праздник – женитьба коронеля полка Наваррской гвардии и любимой фрейлины Ее Величества. В замковой часовне, где происходила означенная церемония, не было свободных мест. Венценосная чета, почтившая свадьбу присутствием, невзирая на бледность и недомогание Ее Величества королевы, любезно поздравила новобрачных, желая им долгих лет счастья и многого, многого…

Мы с Лисом наблюдали эту умильную сцену из-за плотной бархатной портьеры, скрытые от чужих взоров в замечательно красивой ложе резного красного дерева, примыкавшей к королевской опочивальне. По мысли архитектора, хозяева замка, не обременяя себя излишними условностями, вполне могли присутствовать на мессе, едва поднявшись с ложа страсти. Весьма достойная предупредительность!

Я смотрел на происходящее в церкви, ловя себя на мысли, что институтское задание наконец-то выполнено, оставаться здесь больше нет никакой нужды, но… Это проклятое «но» – бич всех оперативников, – в который раз терзало наши сердца. Жизнь этого мира, ставшая, пусть всего лишь на неполные восемь месяцев, нашей, настоятельно требовала «оплаты по векселям». Мы каждый раз оставались в вечном долгу перед теми, кто нам верил, кто ради наших странных неведомых задач рисковал своей головой. Жить с этим было невыносимо тяжело. Всякий раз, возвращаясь домой, мы точно умирали, оставляя за собой неоконченные дела и неотданные долги.

Нынче утром, когда король Генрих милостиво простил вольных и невольных участников луврской мистификации, я стал свидетелем и невольным соучастником следующего разговора.

– Сир! – Мано, с трудом подбирая слова, обратился к милосердному государю. – Я весьма благодарен вам за прощение, дарованное мне…

– Пустое, Маноэль! – потрепал его по плечу Генрих Бурбон. – Зови меня, как и прежде, «мой капитан».

– Мой король! – негромко продолжал пистольер, точно пропуская слова Генриха мимо ушей. – Я хотел попросить Ваше Величество об отставке.

– Не сплю ли я? – удивленно проговорил Бурбон, смеривая де Батца внимательно-настороженным взглядом. – Ты собираешься покинуть военную службу? Вот это новость! Сейчас, когда судьба открыла мне дорогу в Париж, когда перед людьми, верными мне, появилась возможность добыть богатство и славу, ты решил оставить меня? Еще несколько лет, быть может, меньше – это зависит и от тебя, – граф де Батц выберет себе любой из дворцов столицы или же построит новый по своему усмотрению! А ты уходишь! Неужели надо объяснять?! Если король польский откажется от трона Франции, как о том говорит Шарль, я становлюсь престолонаследником! Благодаря братцу у меня теперь мир с любимой тещей, и уж конечно, в притязании на корону она поддержит меня, а не Гиза. Ты можешь стать маршалом Франции, Мано! Да что там маршалом – коннетаблем! С чего вдруг тебе уходить? Неужели из-за вчерашнего? Поверь мне, это пустое! Мы оба погорячились, только и всего. Забудем это и обнимемся, как старые друзья!

– Благодарю вас за теплые слова, сир, но все же позвольте мне оставить службу.

– Как знаешь, Мано, как знаешь. Ты мог быть первым на поле боя, твоя жена – блистать при дворе, как подобает ей по знатности и красоте! Но ты сам, собственной рукой ставишь на всем этом крест. Но скажи мне, мой дорогой, как же ты планируешь жить дальше? У тебя даже нет дома, куда можно было бы привести молодую жену?! Насколько я помню, Кастельмор принадлежит твоему старшему брату?!