Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик, стр. 51

Возраст «восточников» разный. Старшему (начальник станции) — 50. Младшему (радиотехник) — 26. В Антарктиде большинство — новички, но есть и такие, что в пятый раз были на континенте. Места их жизни в стране различные. Большинство — ленинградцы. Но двое из Одессы сегодня уедут в Архангельск. Есть в группе жители Фрунзе, Якутска, Москвы, Красноярска. Врач Геннадий Баранов поедет в маленький городок Боровичи Новгородской области.

Заботы, интересы и характеры у людей разные, но в эти последние дни все они жили ожиданием встречи с близкими. Один поглядывает в зеркало и, чувствую, озабочен появившейся сединой. «Архангельский мужик» Сергей Кузнецов, наоборот, весел, объявил, что по приезде домой сразу устроит свадьбу. Подстригал сегодня усы. Спрашиваю: антарктические? «Что вы, я с усами родился!».

Укладывают в короба и чемоданы гостинцы, купленные в дороге и прихваченные в Антарктиде. У одного в коробочке камень с жестким колючим мхом, яйцо пингвина.

Другой везет толстенную самодельную свечку из парафина — символ зимовки. Валерий Головин заканчивает гравировку медалей, изготовленных на «Востоке» в честь 25-летия станции.

Дорога из Антарктиды с заходами на остров Южная Джорджия, в Рио-де-Жанейро, на Канарские острова помогла ребятам «оттаять», стряхнуть груз зимовки. Позавчера мы вместе ходили по стамбульским мечетям-памятникам, посетили фантастический по размерам базар, кое-кто прямо с борта нашей «Башкирии» удил рыбу. На пути от Канарских островов два события были особо волнующими. 7 апреля в Средиземном море между островами Сицилией и Мальтой вахтенный теплохода прямо по курсу «Башкирии» увидел мину. Немедленно прозвучала команда: «Лево на борт!». И все мы увидели справа по борту заржавевшее, как видно, недавно всплывшее на поверхность, рогатое чудовище минувшей войны. «Нам только этого не хватало!» — сказал стоявший рядом со мной «восточник».

Мину отметили сброшенным рядом плавучим сигналом. И об этой средиземноморской находке «Башкирия» сразу по радио оповестила идущие корабли и ближайшие порты. Долго, передавая друг другу бинокли, мы наблюдали уходящую в дымку мину. Успеют ее обезвредить или кто-то столкнется?

Другой всех взволновавший момент пережили позавчера. Из Стамбула шли по Босфору. Неширокий пролив. Живописные берега почти сплошь застроены — древние крепости и дома современные. Тепло. Чайки висят над кормой. Пахнет не морем, а берегом — дымком, цветущими садами. Но вот Босфор расширяется, и мы выходим на залитый светом простор.

Черное море! По традиции на «Башкирии» в эту минуту включили радио. И мы услышали теперь уже старую песню: «Самое синее в мире, Черное море мое!». Знакомые, запетые даже слова, но какая в них сила. У меня комок в горле. И ребята притихли. У одного вижу слезы…

Важный момент возвращения домой. Особенно издалека, особенно из Антарктиды, особенно с «Востока»…

С ребятами я подружился. И много часов провел в разговорах. А вчера раздал им анкету нашей газеты с одним вопросом: чему тебя научила Антарктида и трудная эта зимовка? И вот передо мной стопка листов с ответами. Интересные! И мы к ним скоро вернемся. А сейчас лишь выдержки из ответов.

Владимир Харлампиев: «Понял, насколько свойственно для обычного человека недооценивать свои возможности. Если бы перед поездкой я узнал, что мне предстоит сделать и через что пройти, то никогда бы не поверил, что смогу все это…»

Иван Козорез: «Мне пришлось, не скрою, очень трудно. В самом полном смысле этого слова. Может быть, что-то и не так делал. Но стремился одолеть трудности. Остро чувствовал: дома ждут меня дети, жена. Им без меня было бы плохо… Ни на минуту не сомневался, что выкарабкаемся, победим».

Михаил Гусев: «Антарктида научила меня осторожности и предусмотрительности в подходе к неизведанному… Научила лучше разбираться в людях, отделять наносное, поверхностное от сердцевины… Осознал: максимальное удовлетворение от работы получаешь, выполняя ее в экстремальных условиях… Ни о чем не жалею».

Сергей Кузнецов: «Глубоко почувствовал: Антарктида ничего не прощает… Своим делом тут надо владеть в совершенстве. Я стремился к этому и раньше. Но тут получил особую школу».

Валерий Струсов: «Чувство Родины было для меня понятием книжно-газетным. Теперь хорошо понимаю, что значит это чувство для человека…»

Дмитрий Дмитриев: «Из трех моих зимовок на «Востоке» эта, конечно, наиболее трудная.

Как никогда раньше, ощутил степень риска, какому подвержен каждый полярник, проникающий в глубь Антарктиды…

Эта зимовка укрепила во мне решение никогда больше не возвращаться в Антарктиду, не испытывать судьбу в этой суровой, враждебной всему живому пустыне. Впрочем, подобные мысли посещали меня всякий раз, когда возвращался из Антарктиды».

Валерий Головин: «Научился лучше понимать людей. И, несмотря ни на что, верить в человека, в свои собственные силы… Трудности пережиты большие. Но в Антарктиду, если меня пошлют, снова поеду. И попрошусь на «Восток».

…И вот Одесса. На пристани много людей с цветами. Играет оркестр. Много людей на палубах теплохода. И вдруг между берегом и медленно, боком, пристающим к нему кораблем, сквозь шум винтов и звуки оркестра, как искра — ликующий детский крик: «Папа!!!». И сразу же множество голосов с двух сторон: «Коля!.. Люба!.. Нина, Нина!.. Борис!.. Папа!!!». Объятия. Слезы.

Женские руки нежно гладят мужскую рыжую бороду: «Толя, милый, вернулся…». Это прилетевшая из Ленинграда с двумя ребятишками жена повара Анатолия Калмыкова не может сдержать своих чувств.

«Как с фронта…» — говорит стоящая рядом со мной старушка, вытирая платком бегущие слезы. И верно. Как с фронта.

Митинг. Прилетевший из Москвы старый полярник Е. И. Толстиков приветствует прибывших из Антарктиды. Все. Дома. Слегка растерянные и счастливые зимовщики принимают цветы из рук окруживших их ребятишек.

В Одессе сегодня плюс 14, а на «Востоке», как сообщили со станции по моей просьбе, было минус 69.

_{Фото автора. Одесса. 13,14 апреля 1983 г.}

Канарейка

(Окно в природу)

Моря соленые не от того, что в них когда-то плавала селедка. А Канарские острова называют так не потому, что это родина канареек.

В переводе с латинского Канарские — значит собачьи острова. Так их назвали первооткрыватели, пораженные обилием и величиною обитавших тут псов.

Не случайно, однако, представление о Канарах для многих связано с канарейкой.

Благословенные певчие птицы начало свое ведут отсюда, с Канар, встречаясь, впрочем, также и на островах Азорских.

Ступая недавно на один из Канарских островов (их тринадцать, семь населенных и шесть — безлюдных), я ожидал увидеть диких аборигенов, от которых пошло великое разнообразие ныне существующих канареек. Увы, собак я увидел, правда, обыкновенных, ленивых, изнывающих от жары, спящих под ногами у проходивших людей.

Увидел воробьев, до предела нахальных, хватающих пищу с тарелок на уличных столиках.

Видел голубей, чаек. С канарейками не повезло. Ни одной! Целый день мы колесили с другом по острову, я держал фотокамеру наготове. Нет! Не догадался спросить: почему же нет? Возможно, природа Канар изменилась, и острова перестали быть раем для птиц и людей, о котором пишут историки и древние моряки. Тринадцать вулканических островов изнывают от жажды. Воду тут ищут, как золото или нефть, прорубают в горах километровые штольни, чтобы выудить в недрах земли тощий ключик воды.

С водой обращаются, как с драгоценностью. Где она есть — там очажок жизни и зелени: пальмы, бананы, лимоны, плантации помидоров. Но эту зелень видишь лишь редкими островками. И она вся нуждается в постоянном поливе. Самостоятельно борются с сушью лишь кактусы, уродливые и величественные спутники многих пустынь.

Но были Канарские острова и более зелеными, и более богатыми жизнью. Пением канареек встречали они моряков-путешественников и солдат-завоевателей. Неутомимое, громкое, очень приятное пение европейским пришельцам пришлось по душе, а птицы, названные канарейками, оказались неприхотливыми, легко переносящими неволю.