Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик, стр. 40

Жизненное пространство для животных в результате хозяйственной деятельности человека сокращается непрерывно. В Руанде несколько сотен слонов в поисках корма стали выходить на поля. Часть животных пришлось истребить.

А молодых слонов недешевым воздушным путем переместили в один из лесных заповедников.

Несомненно, животные при таких перевозках испытывают ощущения непривычные.

Но они остаются здоровыми, жизнеспособными. К сожаленью, шум вертолета не всегда является вестником скорой помощи. Нередко эта машина приносит смерть. Сидящий в ней браконьер не оставляет животному шанса спастись.

Опасность сверху неожиданна, непривычна, неотвратима. Сайгак, медведь, лось — нередкие жертвы охоты на вертолете. Увозят добычу, разумеется, не так вот открыто. Ее прячут в кабине.

И потому в таежных наших местах очень важен особый контроль, куда и зачем полетел вертолет, с каким он грузом вернулся?

_{Фото из архива В. Пескова. 6 февраля 1983 г.}

Михайловский старожил

(Проселки)

Домовой

«Я в Михайловском — домовой, — любит сказать Семен Степанович в кругу друзей, а круг этот — и сидящие в его доме у самовара гости, и полная зала людей в «Останкино», где пишется популярная передача для союзного телезрителя.

«А что такое домовой? — шепчет мне на ухо юная горожанка, склонная толковать непонятное слово применительно к нынешней жизни. — Домоуправ, да?»

Пушкинский стих, звучащий со сцены, заставляет мою соседку подумать: «Домовой — это поэтичное что-то, более интересное, нежели домоуправ».

Было время, домовой «жил» в каждом деревенском доме. (У нас в воронежских селах называли его доможил.) Это невидимое существо погромыхивало ночами в сенцах, ходило по чердаку — стерегло дом, одновременно внушая почтенье и даже страх его обитателям. Домовые были добрые и недобрые. Загляните к Далю и вы получите полную справку о существе, которое не могло не попасть в поэтический мир обитателя дома в Михайловском. Уезжая из дорогого сельца, Пушкин очень хотел ему благополучия и долголетия. Молодой, не очень умелый хозяин вряд ли сумел и успел сделать деловые распоряженья по дому. Домового в стихах он просил:

Когда Семен Степанович говорит, улыбаясь: «Я — Домовой…» — мы чувствуем руку, протянутую Пушкиным этому нынешнему хранителю всего, что было дорого поэту в родимом сельце и стало бесконечно дорогим и для нас, потому что сельцо это — пушкинское.

Пушкин знал, что не будет забыт народом, но он не мог предвидеть размеров горячей к нему любви. В музее Осташкова на Селигере экспонируется жилище рабочего-революционера начала этого века. Трогательная деталь: в красном углу над столом в обрамлении полотенец вместо привычной иконы висит портрет реального человека. Кого же? Пушкина! Мог ли думать поэт о столь высоком духовном признании! Пушкин понимал: тропа человеческой памяти травою забвенья не зарастет. Но мог ли он думать, что в дорогое сердцу его Михайловское будет приходить, приезжать, прилетать ежегодно почти миллион паломников. И среди них мы видим угаданные Пушкиным лица: и финна, и жителя дальней реки Тунгуски, и степного калмыка.

Минувшим летом я видел в Михайловском эфиопа — священнослужителя. В знак уваженья к поэту по дорожке, ведущей к дому, он прошел, сняв сандалии, босиком.

Однако могло ведь случиться и так, что нечему было бы тут поклониться. Ветер времени выдувает следы былого. И примеров тому немало. Каждый скажет: да, но Пушкин — ценность особая. Верно. Любой уголок, связанный с дорогим именем, для нас — святыня.

Однако Болдино ведь не стало пока похожим на то, чем стало для нас Михайловское. И время сельцо на Сороти вовсе не берегло у себя под крылом. В войну, всем известно, именно тут, как раз по усадьбе, фашисты построили линию обороны. На вековых пушкинских деревах сидели снайперы, траншеями изрыт был Михайловский холм, прямо в пушкинском доме изуверски поставили пушку, могила поэта была заминирована.

Пепелище представляло собой Михайловское после жестоких боев 44-го года. Святыню сразу взялись восстанавливать. Но дело было исключительно трудным, если учесть, что много всего лежало тогда в руинах. И во главе дела государством поставлен был тогда ленинградский музейный работник Семен Гейченко…

Сейчас, когда всем очевидны плоды большой вдохновенной работы, принято говорить: Пушкину повезло на Гейченко, а Гейченко — на Пушкина. Эта верная мысль стала уже расхожей. Но ведь действительно повезло!

И Пушкину, и Гейченко, но самое главное, нам всем повезло на сочетание двух талантов, повенчанных судьбою в Михайловском.

Как проходило возрожденье, восстановленье Михайловского, тут рассказать невозможно, да и не нужно. Сам Семен Степанович, превосходный рассказчик и превосходный писатель, очень ярко поведал о всем сделанном-пережитом. Можно лишь пожелать, чтобы книги его стали достоянием многих. Глянем лишь на итоги.

Музей-заповедник «Михайловское» с его постройками и ландшафтом — неповторимый памятник поэту. Люди знающие говорят, что нигде в мире нет ничего равного по впечатляющей силе. Кто в Михайловском побывал, об этой магии достоверности хорошо знает.

Музея в этом музее мы не чувствуем. На день-другой мы как бы входим в мир Пушкина.

Нам кажется, что кудрявый, веселый, порывистый человек где-то рядом: он только отошел на минуту и скоро вернется. Достичь такого эффекта, начав с пепелища, — искусство редкое и большое. Все: дом, обстановка и вещи в доме, деревья в парке, мостки, дорожки, холмы, река, мельница у реки, лошадь, бродящая по лугу, — все «оркестровано» так мудро, так естественно и умело, что создает в душе сюда приходящего ощущенье свидания с Пушкиным.

И те, кто знает, чьими заботами все возродилось, проходя мимо дома Семена Степановича, оставляют у порога его цветы. Я не знаю другого музея, где бы хранителя чествовали так же трогательно.

Дом Пушкина.

Столик в доме поэта.

«Домовой» заповедника — Семен Степанович Гейченко.

В деревянном домишке усадьбы Семен Степанович поселился сначала по нужде послевоенного времени, но так и остался в нем, отвергнув предложенья и уговоры переселиться в дом современный, с удобствами.

И дело не только в том, что он понимал, как важен тут ежечасный хозяйский глаз домового. Житье в Михайловском помогало его постижению мира поэта. Глядя на все глазами давнего жильца усадьбы, Семен Степанович сделал множество всяких открытий и наблюдений, одушевивших обитель Пушкина. Вспоминаю его кормящим с руки воробьев и синиц, вспоминаю, как умеет он толковать, различать шорохи всякой живой мелюзги в травах — «все это мог видеть и слышать Пушкин».

Все примечали: супруги, счастливо прожившие долгую жизнь под одной крышей, характером становятся схожими. Нечто подобное случилось и тут, в Михайловском. Привычка глядеть на жизнь пушкинским глазом наградила нынешнего старожила сельца дорогими для нас пушкинскими чертами. Любознательность, мудрость, почти детская радость от всего хорошего в жизни, доброта, щедрость, со всеми равное обращенье, открытое сердце, веселое озорство.