Красивое зло, стр. 30

— Не знаю. Не исключено. Думаю, она никак не может смириться с тем, что ты больше не хочешь с ней дружить. — Филиппа поворачивается ко мне. — Но ты же не принимаешь все это близко к сердцу? Что она такое несет? Всю эту ерунду про Рейчел. Ты же знаешь, что она говорит полную ерунду.

— Трудно не принимать все это близко к сердцу, — возражаю я. — Потому что она во многом права. Я оставила Рейчел, я убежала. Это отмечалось даже на суде. Оказывается, эти парни вовсе не собирались никого убивать. Это случилось потому, что они испугались. Они запаниковали, когда я исчезла.

— Естественно! Ведь защита не могла сказать, что эти парни планировали убийство? Это был единственный шанс на оправдательный приговор.

Я оборачиваюсь и замечаю Элис, она идет в другую сторону.

— Но откуда она все это знает? Как ей удается задеть самую больную струну?

— Потому что она просто тварь, Кэтрин. А откуда знает — читала газеты, наверное, чтобы побольнее тебя задеть.

— Наверное. Но все равно она права. Я убежала. — Я твердо смотрю на Филиппу. — Я действительно убежала.

— Конечно, убежала, — отвечает она. — А что еще ты могла сделать?

— Я могла бы проследить, чтобы она так не напивалась.

— Могла бы. Но ты этого не сделала. И…

— Да, не сделала, — перебиваю я. — Я вообще должна была сделать очень многое. И знаешь, есть еще кое-что. То, в чем я никому не признавалась раньше.

— Что именно?

— Я разозлилась на Рейчел в тот вечер. Я очень злилась, что она тоже поперлась на вечеринку. Я не хотела, чтобы она шла. Там были мои друзья, а она вообще не любила всякие сборища. — Я всхлипываю.

Филиппа берет меня за руку и ведет к скверу. Мы садимся на скамью. Я закрываю лицо руками и плачу. Филиппа обнимает меня и терпеливо ждет, пока я успокоюсь.

— Прости, — говорю я. — В последнее время я все время плачу. Это глупо.

— Нет, плакать — это не глупо.

— Может быть, — соглашаюсь я. — Только знаешь, о чем я все время думаю? О том, что вся эта история с Рейчел — она мне на всю жизнь. Мне всегда будет так плохо и стыдно? Это мне в наказание за то, что она умерла, а я живу?

— Конечно, нет. — Филиппа качает головой. — Но объясни мне, почему тебе так стыдно? Я, наверное, чего-то не знаю, но я не понимаю, почему ты чувствуешь себя виноватой.

Не хочется продолжать этот разговор, но внезапно я понимаю, что мне надо все из себя выплеснуть, избавиться от этой душевной тяжести.

— Я очень разозлилась на Рейчел из-за того, что она пошла на вечеринку, — начинаю я. — Она никогда никуда раньше не ходила, вообще не любила такое времяпрепровождение. Она всегда была замкнутой и необщительной. А там, на этой чертовой вечеринке, она словно открылась с другой стороны — была веселой, обаятельной. И мне это очень не понравилось. Это я всегда была душой общества, а она — просто застенчивой девочкой, гением в своей музыке. — Мой голос зазвучал тише: — Я хотела, чтобы ее не было рядом со мной. Она ведь такая талантливая, само совершенство. Если бы она еще стала общительнее, то… я была бы просто невидимкой на ее фоне.

Филиппа молчит. Интересно, она испытывает ко мне отвращение?

— Когда Мик был маленьким, — говорит она наконец, — он очень плохо учился в школе. Был последним учеником по всем предметам — по чтению, по математике… а у меня наоборот все получалось, и я притворялась, что мне его жаль. Но в душе меня это очень радовало. Мне нравилось, что я хоть в чем-то лучше, чем он. Он был очень спортивный. Такой красивый и забавный, у него всегда было много друзей. А я — с жуткими рыжими волосами и веснушками, которых у него не было… — Она смотрит на мой живот. — У твоего малыша хорошие гены… А когда Мику было лет одиннадцать, он очень изменился. Он начал стараться и стал почти отличником. — Она качает головой. — Ты бы знала, как я ревновала и завидовала…

Я улыбаюсь.

— Но тем не менее, — продолжает она, — теперь я очень рада, что он такой классный. Я бы не перенесла, если бы он остался прежним, не любил бы книги. У нас не было бы ничего общего. И для меня это было бы трагедией.

— Да, — соглашаюсь я.

— Ну, вот видишь? Не ты одна такая, — серьезно заканчивает Филиппа и обнимает меня. — Ты не должна переживать, что не была идеальной сестрой. Ты никого не убивала. В том, что случилось, нет твоей вины. Ты сделала то, что любой сделал бы в такой ситуации. А как ты думаешь, что было бы с твоими родителями, если бы убили вас обеих? Обеих дочерей? Так было бы лучше? А это вполне могло случиться, если бы ты осталась. Ты бы только хуже сделала, поверь мне.

— Может быть, — киваю я. — А может, и нет. Никто этого не знает. Но ведь именно я взяла ее на эту вечеринку. Если бы я не сделала этого, она осталась бы в живых.

— Но если ты так думаешь, то почему не обвиняешь своих родителей? А они, наверное, обвиняют себя в том, что не приехали вовремя домой. Они должны обвинять себя в том, что уехали и оставили тебя присматривать за сестрой. А как насчет того парня, который позволил тебе сесть в машину? Он тоже должен себя обвинять? Если так рассуждать, то виноваты все вокруг. Да? Кэтрин, неверное решение не делает тебя убийцей. Тебе было пятнадцать. И ты пошла на вечеринку. Да, ты нарушила запрет. Ну и что? Ты не сделала ничего такого, что не делали другие пятнадцатилетние. Ты не могла знать, что случится. Перестань так думать. Это безумие. За убийство Рейчел ответственны те парни. А ты — жертва, Кэтрин. Ты и Рейчел, и ваши родители — вы все жертвы. Ты попала в жуткую ситуацию и сделала все, что могла.

Я киваю и улыбаюсь. Пусть Филиппа думает, что она меня переубедила. Но она никак не может изменить то, что я чувствую. Я давно поняла, что этому не будет никакого конца и никакого прощения. Смерть Рейчел и мое участие в этой истории — вот то, с чем мне придется жить всю свою жизнь.

Когда я прихожу, Мик уже дома. Он распахивает дверь еще до того, как я успеваю постучать, — такой улыбающийся и счастливый, он обнимает меня, едва я успеваю войти.

— Мне только что позвонили, — смеется он. — У нас есть квартира! И мы можем переехать на следующей неделе.

Он берет меня за руку и тянет в кухню, выдвигает табурет и протягивает мне стакан свежевыжатого сока. Он приготовил салат, и крошечная кухня, обычно грязная, сегодня сияет чистотой.

— Я решил, что теперь нам надо питаться здоровой пищей.

— Звучит отлично.

— Филиппа сказала, что вы встретили Элис? — Он обеспокоенно смотрит на меня. — С тобой все в порядке?

— Да.

— Еще она сказала, что Элис опять несла какую-то чушь, и ты расстроена.

— Да, немного… Но дело не в том, что сказала Элис.

— То есть?

— Она, конечно, порядочная тварь. И нарочно бьет по больному. Но все, что она говорит, и так постоянно крутится у меня в голове. Она говорит чистую правду. Я на самом деле убежала от Рейчел, я бросила сестру, и ее убили. — Я поднимаю руку, видя, что Мик хочет возразить. — Все так, это голые факты. Я взяла ее на вечеринку и позволила напиться. А ведь я отвечала за нее. Я постоянно об этом думаю. Элис — единственный человек, который ведет себя честно. Она — единственный человек, который осмелился сказать правду. Сказать то, о чем все остальные так или иначе думают.

— Но Кэтрин…

— Пожалуйста, Мик! — перебиваю я. — Дослушай. Я еще не закончила.

— Хорошо, — соглашается он. — Продолжай.

— И сегодня я поняла кое-что еще. Кое-что хорошее.

Он кивает.

— Я всегда надеялась, что рано или поздно наступит время, когда я успокоюсь. Когда не буду чувствовать себя виноватой. Я ждала того дня, когда снова смогу жить и наслаждаться жизнью. — Я горько усмехаюсь. — Но сегодня я наконец поняла, что такого не будет. Это останется со мной навсегда. И это нормально. Я в состоянии принять это.

— Это прекрасно, Кэтрин, но…

Я не слышу окончания фразы, потому что в дверь громко стучат.

— Господи! — Мик смотрит на меня и качает головой. — Кто…