Юмор разноликий (сборник), стр. 28

А дальше-то о чём мы разговариваем с этой брюнеткой, генеральской дочкой?! Она мне улыбается так странно, вежливо извиняется и говорит, что сегодня у неё запланирована встреча с друзьями. Я сижу, розовый после ванны, симпатичный, остроумный, и против встречи совсем не возражаю. И вот к даче начинают подходить друзья, всё творческая молодежь, хорошие такие ребята, только навеселе немного. Стали говорить об искусстве, об итальянском кино, а потом стали танцевать. Вина выпила за вечер моя новая знакомая немало и решила проводить меня на станцию, а сама так ко мне и льнет…

Так опять расходы, расходы… А я устал, надоело смотреть на эту смету, но начальник велел всё закончить… Вот здесь надо расписаться и останется совсем немного… Ну, последний порыв усталого ума, и вот видна победа разума над статьями расхода… Эх, мечты, мечты!

Ну, скажем, женился я через год на этой, ну которая с машиной. Пошли дети… Трое, или, нет, двое… Такова жизнь: это тебе не мечты, а серая, так сказать, реальность. Ну а что потом? Потом, скажем, папу-генерала похоронили, дача сгорела. Жена врезалась на машине во что-то: пришлось заплатить за разбитое что-то. Машина, считай, вдребезги, а жена ноги переломала, лечилась долго и теперь балериной работать не может… Творческая молодежь, друзья, значит, кто постарел, а кто просто спился…

Так, а что же я?! Полысел, обрюзг и с женой ругаться научился: характер-то у неё через пару лет плохой оказался… Тоже мне генеральская дочка! На работе тоже у меня много неприятностей образовалось: отчёт, скажем, аварийно составлять надо… Но человек должен мечтать, должен!

Вроде бы всего этого и не было, а помечтаешь и приятно… А может и было?! Двое детей у меня есть! Да и с женой ругаюсь частенько… А возможно, и девушка была на машине, только грязью меня не облила?! Жаль… А может быть и нечего жалеть?! Тем более, что смету я подбил, закончил.

Мечты, мечты… А жена моя и правда очень давно мечтала балериной стать. Мечтала!

Исполнение желаний

Вадим Никанорович шел по улице Халтурина в довольно плохом расположение духа из-за сытой скуки окружающего его застойного времени. Улица эта была, как обычно, грязной, так как субботников давно не было, а дворников вообще не наблюдалось.

Вадим помнил, что когда-то в Санкт-Петербурге эта улица называлась Миллионной, что говорило о растущем благосостоянии живущих на ней господ. А теперь сам город назывался по-другому, и все его жители назывались товарищи, хотя частенько просто оказывались настоящими товарищами по несчастью.

Вадим Никанорович неожиданно взглянул на проезжающую черную «Волгу» и увидел в ней круглое, рябое лицо директора их знаменитого завода товарища Хренкина Пал Палыча.

Когда Пал Палыч начинал говорить, все сразу видели, что он родом из глухой деревни Хренки, но это не помешало ему начать свой трудовой путь в заводском профкоме. Профсоюз тогда обзывали школой коммунизма. За шесть лет молодой Хренкин в этой школе выучился на секретаря парткома, что послужило не плохим основанием для его назначения на директорский пост. Тот, кто его назначал, считал главным не то, как человек говорит, а то, что он говорит.

Вадим давно не любил в глубине души этого серого директора, хотя тот об этом даже не догадывался. И сейчас сытно отобедавший Пал Палыч просто не заметил плюгавого мужчину на грязном тротуаре, который смел думать в этот момент, что в каком-нибудь другом обществе он, образованный горожанин, не подал бы руки какому-то малообразованному Пал Палычу, а теперь должен бояться того, что тот может заинтересоваться его прогулкой по городу в разгар рабочего дня.

Приятель Вадима как-то ездил в это другое общество и обрисовал это общество такими красками, что даже в глазах рябило. Там, якобы, все трудящиеся только и ждали, чтобы стать безработными и хорошо отдохнуть на этом основании на огромное пособие. В магазинах там, вроде бы, всё есть, кроме очередей, так сказать, всё для блага покупателя.

Вспомнил Вадим Никанорович про эти рассказы приятеля, и так ему захотелось попасть в это другое общество, что он чуть не сбил с ног чернявую женщину в светлом итальянском плаще. Что эта женщина не была итальянкой, Вадим понял, когда она с характерным акцентом попросила позолотить её ручку, хотя та и так была вся в золотых кольцах. Она ещё добавила о своей материальной заинтересованности в величине гонорара за свои специфические услуги, а при солидности этого вознаграждения обязуется выполнить три любых желания щедрого клиента. Неожиданно для себя Вадим Никанорович послушно достал свой кошелёк и широким жестом аристократа всё его содержимое в руку женщины. Он оглядел грязную пыльную улицу, и ему захотелось, чтобы она изменилась, засияла шикарными витринами. Поэтому он сразу сказал, что для начала желает, чтобы ему довелось пожить в самом Санкт-Петербурге.

Затем Вадим представил, как он кучеряво живёт на огромную зарплату инженера из другого общества и ждёт, когда его сделают безработным, чтобы отдохнуть на пособие по безработице на великолепных Багамских островах. Поэтому наш инженер попросил также изменить форму собственности его орденоносного завода до соответствующей другому обществу.

После этих пожеланий Вадим Никанорович перевел дыхание и тут вспомнил физиономию директора Пал Палыча. Он представил директором их завода настоящего хозяина, человека новой формации, заботящегося о своих рабочих, которые не будет ездить по старой парткомовской привычке на траурной «Волге», а будет кататься в сверкающем белом «Мерседесе» с красивой длинноногой секретаршей.

Чернявая женщина спрятала щедрый дар клиента, состоящий из трех мятых трешек и пары пятерок, и мгновенно исчезла без лишних слов. Вадим хотел было закричать, что цыганка обманула его самым наглым образом, но сразу осекся. Витрина магазина рядом с ним стала шире и тотчас покрылась иностранными буквами, в ней стали появляться товары в пестрой упаковке достойной самого другого общества. Очередь совершенно не наблюдалась. На табличке с номером дома появилась надпись «УЛИЦА МИЛЛИОННАЯ», а над ней реклама: «Иди по улице Миллионной к твоим миллионам!» Рядом сидела старуха-нищенка и держала коробку полную сотенных бумажек.

Вадим Никанорович заметил, что реклама была на многих домах, но и мусора на улице стало намного больше. Особенно много валялось жестяных банок из-под немецкого пива. В руках своих Вадим обнаружил газету «Вечерний Петербург», где говорилось, что его завод уже стал акционерным обществом и его новый хозяин, человек новой формации, собирается уволить треть рабочих. В статье почему-то пособие по безработице называлось нищенским и наш Вадим Никанорович как-то испугался, что и его могут выкинуть с его уютного рабочего места. Тут он увидел хозяйский новенький «Мерседес», а он сразу угадал в этой белой машине машину хозяина их завода. Итак, он увидел белый «Мерседес», в котором на заднем сидении сидел рядом с умопомрачительной секретаршей Пал Палыч и курил сигарету «Мальборо». Именно пустую пачку этих сигарет он вышвырнул из окошка автомобиля. Вадим Никанорович увернулся от этой пустой пачки, отчаянно низко поклонился и неожиданно для себя громко крикнул вслед удаляющейся машине:

– Будьте здоровы, дорогой Пал Палыч!

1992 г.

Пустобрех

Смотрел как-то Михаил Ильич телевизор и увидел на экране знакомую физиономию. На экране знакомые физиономии всегда видеть приятно, а тут Михаил Ильич даже узнал того, кому эта физиономия принадлежала, а принадлежала она бывшему директору их завода, бывшему депутату Верховного совета Виктору Ивановичу Пустобрехову. Узнал Михаил Ильич бывшего директора, а ныне одного из руководителей новой партии «Единая демократия» и даже позвал свою жену показать ей бывшего директора. Всего каких-то пятнадцать лет назад Михаил Ильич, тогда молодой фрезеровщик пришёл на приём по личным вопросом к директору своего родного завода. Тогда все личные вопросы сводились к вопросу жилищному, то есть, все хотели получить от родного директора ордер на отдельную квартиру. Тогда это было возможно. Желающих было много и поэтому по личным вопросам обращалось много трудящихся. Секретарь их для быстроты дела запускал парами. В паре с Михаилом тогда шла пожилая женщина, одна из старейших работниц архива. Она начала говорить раньше. Она с любовью смотрела на директора и быстро говорила: