Знаменитые авантюристы XVIII века, стр. 76

После обеда явился слуга от Мануччи с письмом от него. Вручив Казанове письмо, он тотчас ушел, видимо, получив инструкцию не дожидаться ответа. Казанова вскрыл конверт. В нем было вложено письмо, но не от Мануччи к Казанове, а от Фретюра к Мануччи. Предприимчивый барон выпрашивал еще сотню пистолей, обещаясь за это открыть Мануччи имя человека, которого он считает своим другом и который на самом деле его злейший враг. Мануччи соблазнился предложением узнать, кто его злейший враг; он выдал Фретюру награду, и тот ему сообщил все подробности насчет Мануччи, которые выболтал ему Казанова. Все это подробно рассказывалось в другом письме, вложенном в тот же конверт. Изложив дело, Мануччи обзывал Казанову предателем и неблагодарным и приказывал ему уехать из Мадрида немедленно, так, чтобы через неделю духу его не было в пределах Испании.

Казанова отдал должную справедливость негодованию Мануччи и нисколько не оправдывал себя. Но приказ о выезде нашел требованием чересчур самонадеянным. Он сознавал свою вину и решил дать обиженному Мануччи джентльменское удовлетворение. Первое время мысли его слишком раскидывались, он не в силах был обдумать положения с надлежащею зрелостью. Он решил сначала хорошенько выспаться, отдохнуть. Подкрепившись сном, он наконец обдумал и написал Мануччи письмо, длинное и задушевное. Он безусловно признавал свою вину перед ним и расписал эту вину и свое раскаяние, не щадя своего самолюбия. Он взывал к его добрым чувствам, к его благородству и, указывая ему на полную искренность своего раскаяния, высказывал уверенность, что это письмо должно бы послужить само по себе достаточным удовлетворением; если бы, против ожидания, Мануччи этим не удовольствовался, то Казанова просил его указать, чем и как он может искупить свою вину, и он сделает все, что будет совместимо с требованиями чести. Что же касается до отъезда из Мадрида, которого требовал Мануччи, то в этом пункте Казанова, по своему обыкновению, уперся как бык: «Уеду, дескать, когда найду нужным, хоть убей меня». Опасаясь, что Мануччи не захочет читать и этого письма, Казанова попросил кого-то другого написать адрес. Но напрасно ждал он ответа весь тот день и следующий.

На третий день Казанова решил наконец сделать визиты и поразузнать, не было ли чего-нибудь уже предпринято мстительным Мануччи. В первом же доме его не приняли, т. е. швейцар так-таки прямо объявил ему, что его не велено принимать. Он посетил еще кого-то и не застал дома; наконец отправился к Варньеру. Этот принял его; он уже знал всю историю с Мануччи и сообщил Казанове, что Мочениго рекомендовал его герцогу Медина-Сидония, от которого судьба Казановы сильно зависела, как человека опасного. Герцог внял предупреждению и уже распорядился не принимать Казановы.

Не было сомнения, что Мануччи деятельно хлопочет, чтобы перед носом у Казановы захлопнулись все двери. Наш герой вернулся домой и написал Мануччи новое письмо, в котором убеждал его приостановить свое недостойное мщение; иначе, дескать, я буду вынужден давать полное объяснение (со всеми подробностями) всем тем, кто будет меня позорить, чтобы доставить удовольствие венецианскому послу и его фавориту. Письмо это он отправил незапечатанным и притом не на имя Мануччи, а на имя секретаря посольства, который, прочтя его, разумеется, должен был передать его по назначению.

На следующий день Казанова посетил еще кое-кого и его не приняли. Тогда он увидел, что дело зашло далеко и едва ли поправимо. Ему оставалось только повидаться с графом Арандою. А тот как раз сам прислал за ним. У Казановы екнуло сердце; зачем зовет его всемогущий гранд?

Но как только он предстал перед графом, его опасения тотчас рассеялись. Аранда был любезен, усадил Казанову (раньше он всегда принимал его стоя) и с улыбкою спросил, что он такое сделал своему посланнику, чем его раздражил? Казанова в кратких, но метких словах, полных тонкой иронии, изложил суть дела. Его краснобайство, столь много раз его выручавшее, не изменило ему и на этот раз. Аранда пожалел о случившемся, потом откровенно сказал Казанове, что посланник очень просил выслать его из Испании, но Аранда в этом ему отказал, так как за нашим героем не числилось никакого преступления; если же он оклеветал Мануччи, то за клевету его можно преследовать законным порядком. Кончилось тем, что Мочениго просил, по крайности, приказать Казанове, чтобы он не смел ничего рассказывать о нем, Мочениго, венецианским гражданам, живущим в Мадриде. Казанова дал в этом честное слово Аранде. Тот совершенно этим удовлетворился и успокоил нашего героя, уверив его, что он может себе жить в Мадриде в полной безопасности, тем более, что Мочениго очень скоро должен уехать. Этим и кончилась вся история, но этим кончились и все надежды Казановы на получение места в Мадриде. Больше ему там нечего было делать, и месяца через полтора после ссоры с Мануччи он уехал из столицы Испании.

Глава XXVI

Итак, Испания не оставляла в душе нашего героя ничего, кроме огорчений и обид. Он уезжал из нее без сожаления и, как кажется, думал опять пробраться в свою милую Францию. Но ему не было суждено дешево разделаться со страною гитар и кастаньет.

Он отправился в Барселону, не объясняя в своих Записках, почему, собственно, избран был этот маршрут. По дороге он приостановился в Валенсии. Шатаясь по городу, он, между прочим, забрел взглянуть на бой быков. Кстати, еще будучи в Мадриде, он часто видал это зрелище, но не описывал его, ссылаясь на его всесветную известность, не упоминал даже о своих личных впечатлениях от этого зрелища. Пробегая глазами По рядам зрителей, он вдруг увидал какую-то даму, поразившую его особым величием осанки. Он спросил у соседа, кто это такая. Тот отвечал, что это «знаменитая» Нина. А на вопрос, чем она знаменита, ему отвечали, что это длинная история, которую в двух словах не расскажешь.

Казанова, конечно, заинтересовался знаменитою дамою и долгое время упорно рассматривал ее. Дама тоже заметила его внимание; она подозвала какого-то субъекта подозрительного вида, пошепталась с ним; тот подошел к Казанове, заговорил с ним и сообщил ему, что заинтересовавшая его дама пожелала узнать его имя. Казанова был глупейшим образом польщен вниманием знаменитости и ответил, что после спектакля сам подойдет к ней. Вновь обратившись к прежнему своему собеседнику, он на этот раз получил от того необходимые предварительные сведения. Знаменитая Нина оказалась просто-напросто фавориткою барселонского губернатора, графа Рикла. Он временно удалил ее из Барселоны в Валенсию, потому что эта милая особа так себя вела, что местный епископ настоял на ее удалении из города. Граф был влюблен в эту балетную диву до безумия, в буквальном смысле этого слова, потому что из-за нее делал одну глупость за другою. Дальнейшая история этой, в своем роде замечательной, особы была поведана Казанове впоследствии ее старшею сестрою, с которой он познакомился в Марселе. Нина была — как это ни сверхъестественно — дочерью своей старшей сестры и их общего родителя-вдовца. Ей предстояла та же участь, что и старшей сестре, но на ее счастье отец умер, прежде чем успел осуществить свои намерения. Нет ничего удивительного, что яблочко упало недалеко от яблони. Нина вышла столь бойкою особою, что уже с 12 лет начала подвизаться в балете. Она посетила Испанию, Португалию, наконец появилась в Барселоне. Здесь в один прекрасный день она танцевала с таким жаром, что дирекция оштрафовала ее за неприличие; дело в том, что тогда в Испании были строжайше запрещены такие движения, при которых могли предстать перед глазами зрителей панталоны танцовщицы; Нина как раз в этом и провинилась. Но после того она выкинула штучку еще почище: протанцевала с такою же живостью, но вовсе без… Публика стонала от восторга, но, однако, выходка была уже ни с чем не сообразна, и бойкую жрицу Терпсихоры тут же потребовали к губернатору, который в тот вечер был в театре. Губернатор встретил ее чрезвычайно сурово.